Искус плагиата: Умри, лучше не напишешь

Ход конем

Год назад шахматы попали на страницы многих газет мира. Это была не борьба Бобби Фишера против американского правительства, не вмешательство политиков с обеих сторон, прервавших матч на первенство мира Карпов — Каспаров.

Малоизвестный гроссмейстер во время незначительного турнира был изобличён в том, что использовал во время партии свой телефон для получения компьютерной подсказки. Дело шло о присвоении человеком чужой интеллектуальной собственности. Особенностью дела было похищение работы машины — современная форма плагиата.

Гроссмейстер объяснял, что стремился к более совершенной игре, чем та, на которую был способен. Я понимаю его чувства. В последние годы своей карьеры, когда способность к расчёту сложных вариантов у меня снизилась, что обычно для немолодых игроков, во время партии иногда возникала мечта: «Вот бы врубить сейчас компьютер! Он бы в мгновение всё посчитал».

Ныне, когда наиболее известный плагиатор в мире Джо Байден (из президентской гонки 1988 года он выбыл, пойманный на том, что повторил речь, сказанную до него лидером английских лейбористов Кинноком) приблизился к высшей политической власти в мире, посту президента США, психология и мотивы плагиата становятся особенно интересны. Главный мотив плагиата, я полагаю — стремление к успеху работы, недостижимому на уровне способностей плагиатора.

Однажды меня попросили прочесть рукопись одной достойной пожилой дамы. Стиль письма её был невыразителен. И вдруг в середине текста я попал на совершенно чудесный образ и глубокое рассуждение. Не поверив такому скачку, я ввёл поразивший меня кусок в Google и обнаружил предшественник, совпадавший с текстом дамы. Однако, не остановившись в своём исследовании, я продолжил поиск и нашёл целую цепочку из семи публикаций, заимствовавших понравившийся мне отрывок друг у друга, и растянутую на многие годы.

Конечно, можно морализировать о неэтичности такого «творчества», но, благодаря ему, помянутые «чудесный образ и глубокое рассуждение» не умирают, вновь и вновь возвращаясь к читателям. А плагиаторам за счёт этого удаётся значительно повысить качество своих унылых текстов.

В 2009 году я решил завершить свою шахматную карьеру, и так случилось, что сразу же издатель нью-йоркского еженедельника «Еврейский мир» (ЕМ) рабби Арье Кацин предложил мне писать колонки для его издания. Я предложение принял и увлёкся этим занятием. За прошедшие годы я опубликовал в ЕМ более полутысячи эссе. И у меня была возможность многосторонне ознакомиться с явлением плагиата.

Закончив очередное эссе, я отсылаю его в ЕМ, на страницах которого оно, в соответствии с технологией газетного дела, появляется примерно через неделю. Одновременно я рассылаю эссе своим друзьям и знакомым. Поначалу, посылая свои тексты, я делал ошибку — не подписывал их, считая, что мои адресаты видят, кто прислал им е-мейл. Но я не учитывал: понравившиеся тексты знакомые пересылали дальше, и те начинали странствовать анонимными. Подчас я получаю свои неподписанные тексты от незнакомых людей многие годы спустя после написания, как брошенную в океан бутылку с посланием потомкам, вынесенную на берег в другую историческую эпоху.

Как-то поиски в Google ссылки, содержащейся в моём старом эссе, привели меня на обильный сайт «проза.ру». Там я обнаружил искомое эссе, подписанное, неожиданно не моим именем. Но я удивился ещё больше, обнаружив на этом же сайте другую публикацию этого же эссе, подписанную уже другим именем. И тоже не моим. Признаюсь, моё авторское тщеславие было удовлетворено — эссе читают, оно нравится, если под ним ставят подписи.

Недавно я зашёл на интернет-страницу ЕМ, связанную неоднозначными связями с бумажной версией еженедельника. Там часто можно прочесть превосходные статьи мэтра нью-йоркской русскоязычной журналистики Владимира Козловского, оригинальные оптимистичные интерпретации тревожных событий наших дней Игоря Гиндлера, глубокие аналитические обзоры основного публициста газеты Виктории Вексельман. Среди работ этих достойных авторов я неожиданно обнаружил свою статью о позорной роли Англии в событиях Холокоста. Неожиданными были два обстоятельства: статья эта уже печаталась примерно на этом же месте лет 7 назад, и на этот раз её венчало другое имя автора.

Конечно, невозможно помнить, что ты печатал 7 лет назад, но я всё же пожаловался редактору ЕМ. Она посочувствовала мне и не без ехидства похвалила: статья написана хорошо. Я перечитал её и вынужден был согласиться.

В последние годы мои эссе в день написания появляются в «Мастерской» «Заметок по еврейской истории» Берковича. Понятно: интернет-сайты много оперативнее бумажных еженедельников. Недавно, зайдя на сайт ЕМ и принявшись за статью одного известного публициста, я обнаружил, что она начинается двумя абзацами почти буквально спечатанными из моего эссе, включая небольшую неточность в титуле персонажа, уже 3 дня стоящего на сайте «Мастерской», и ожидающего появления в ближайшем бумажном номере ЕМ.

Дальнейший текст ничего общего с моим не имел. Правда, последняя часть статьи удивительно походила на эссе Элеоноры Шифрин, которое я несколько лет назад читал на сайте незабвенного Леонида Школьника «Мы здесь».

Вернусь к психологии плагиата. Один мотив я упомянул — стремление к совершенству. «Умри, Денис, лучше не напишешь», сказал, вроде, Григорий Потемкин Денису Фонвизину после премьеры пьесы «Недоросль». Лучше не напишешь, но можно, передрав полюбившийся текст, написать так же. Или, в порыве вдохновения, написать его же.

Влюблённый Остап Бендер жаловался автомобилисту Козлевичу: «…я накропал вчера ночью при колеблющемся свете электрической лампы: «Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты, как мимолетное виденье, как гений чистой красоты». Правда, хорошо? Талантливо? И только на рассвете, когда дописаны были последние строки, я вспомнил, что этот стих уже написал А. Пушкин». Остап, наверное, расстраивался зря. Ведь в своё произведение он вложил иные чувства, вероятно, более глубокие, чем Пушкин в своё. Мы можем судить об этом из пренебрежительных строк поэта о предмете своего шедевра в письме к Соболевскому.

Этой теме посвящена новелла гения парадокса Хорхе Луиса Борхеса: «Пьер Менар, автор «Дон Кихота». Борхес повествует об усопшем писателе Менаре: «… я расскажу об одном его безвестном труде, поистине героическом, не имеющем себе равных. И — о скудость человеческих возможностей! — оставшемся незаконченным. Это творение, может быть, самое великое творение нашего времени, содержит девятую и тридцать восьмую главы из первой части Дон Кихота и фрагмент из главы двадцать второй». Менар «поставил перед собой цель более сложную, чем Сервантес… Он хотел сотворить не другого Дон Кихота — это нетрудно, а Дон Кихота. Ни к чему добавлять, что он вовсе не ставил целью схематически переложить оригинал, не собирался делать и копию. Его достойным восхищения намерением было создать страницы, совпадающие — слово в слово, строчка в строчку — со страницами Мигеля Сервантеса…». Менар объяснил своё намерение: «Я взял на себя мистическую обязанность буквально воспроизвести его спонтанное творение». Оценка Борхеса: «За долгие годы труда фрагментарный Дон Кихот Менара — вещь более тонкая, чем роман Сервантеса».

Если американский народ выберет президентом плагиатора Байдена, в будущем мы, возможно, сможем выслушать от него лучшие речи в истории. И ничего, что они уже были произнесены Цицероном, Черчиллем или Биби Нетаниягу. Те речи забыты, сейчас они могут содержать иной смысл, возможно, более глубокий. Что же до скудеющей памяти Байдена — считывать с телепромптера подготовленный текст он, кажется, пока может.