«Последние слова мамы: “Я — еврейка”»

На IV Сочинском международном кинофестивале показали российско-белорусский фильм «Кадиш» — он уже номинирован на «Золотой глобус». В эксклюзивном интервью режиссер фильма Константин Фам объяснил, почему его не отпускает Холокост, а к Израилю лучше не лезть.

— Почему вы занялись темой Холокоста? «Кадиш» — уже не первый ваш фильм об этом.
— Папа у меня вьетнамец, а мама — еврейка. Когда начал изучать историю семьи, папины корни сразу нашел, а мамины — ищу до сих пор. Даже когда сделал генетический анализ, большинство совпадений — в США и Израиле. Полагаю, эти люди спаслись до Холокоста. Так я начал углубляться в тему, посетил мемориал «Освенцим». Это сильнейшее эмоциональное переживание. Я увидел барак, в котором сложены обувь, очки, чемоданы. Когда видишь детские туфельки и понимаешь, что ребятишек сжигали в печах — это… В общем, крайнее потрясение. Пришло понимание, что вся история нашей семьи — обездоленность, бедность, отсутствие родственников — это часть глобальной истории, общей трагедии народа. Я сделал короткометражку «Туфельки», родился киноальманах «Свидетели». Фильм «Кадиш» — уже полностью осмысленное произведение, в нем герой через поиск своих корней пытается вернуть себя. Фильм в некотором смысле автобиографичен.

— В каком смысле?
— Герой — музыкант, скрипач. Ему попадает в руки инструмент, который когда-то принадлежал узнику концлагеря. И я учился в музыкальной школе, но стал не скрипачом, а режиссером. Автобиографический момент еще и в том, что он не осознает себя евреем. Он — светский человек на постсоветском пространстве, где многие евреи по происхождению были лишены своих традиций, сказок, бабушек и дедушек.

— Ваша мама скрывала свое происхождение?
— Скрывала даже ее мама, то есть моя бабушка. Они жили в Харькове, город во время войны несколько раз переходил из рук в руки. Мама помнила, как они стучались в хаты на Украине, а им отвечали: «С жидовскими выродками не пустим». Эта фраза отпечаталась у ребенка в голове. Еще она помнила, как ползала по полю в поисках мерзлой картошки, помнила кусок хлеба, из-за которого били ее старшую сестру: та пока его несла, отгрызла краешек. Только после смерти мамы я нашел одну ее подругу, которая рассказала, что моя бабушка и ее мама разговаривали на идиш в харьковском бараке. Но мама не скрывала своего еврейства, это было бы сложно — у нее абсолютно еврейская внешность. Но афишировать, говорить о принадлежности — нет. Уже в больнице маму спросили, откуда она конкретно с Украины — и она ответила: «Я еврейка». Это одна из последних ее фраз. С этим она ушла, и для меня это очень важно.

— Над какими картинами вы сейчас работаете?
— Я продюсирую фильм «Огонь» о Холокосте в Прибалтике. Мы работаем вместе с молодым режиссером Машей Игнатенко. Интересен взгляд нееврея на эту тему, поднимаются сложные вопросы о коллаборационизме. Когда показывали первый раз «Туфельки» в Нью-Йорке, один профессор, занимающийся темой Холокоста, Ольга Гершензон, «предъявила» мне: «Вы не говорите, что было на “ваших” территориях». Уже в «Кадише» я попробовал расширить тему. Когда заходишь в табуированную зону, это непросто. Говорили уже: сколько режиссеров-евреев, и нет фильма на еврейскую тему в России. Так вот, мне кажется, мы де-табуировали эту тему, в «Огне» — много непростых моментов для нашей аудитории. Я еще занимаюсь одним проектом, связанным с дискуссиями вокруг Холокоста, но о нем обещал пока не рассказывать. Кроме того, я задумал и начал делать документальный фильм о Любавичском Ребе Менахеме Мендле Шнеерсоне. Только что вернулся из поездки по историческим местам: Николаев, Одесса, Днепр. На днях буду в Нью-Йорке, куда меня пригласили на очередное собрание посланников Ребе, где собираются несколько тысяч раввинов. Любавичский проект неожиданно вошел в мою жизнь.

— С чем это связано?
— С возвращением, с внутренним ощущением. Мой взгляд необычный, во мне намешана и другая кровь, и иное восприятие. Я всегда смотрю немного со стороны. Одновременное самоощущение «и дома, и в гостях» всегда интересно. Раздвоение — это волшебное чувство. Вьетнамские корни я тоже ощущаю, но по-другому. Если иудаизм и еврейская история — об отношениях с Б-гом, то вьетнамское во мне — это страсть к жизни, которая есть и в других народах.

— Война в джунглях вас не цепляет?
— Цепляет. Я долго искал, что бы мне сделать про Вьетнам. С точки зрения общей истории и отдельной истории семьи моего отца. Никак не складывалось, а вымучивать было неинтересно. И вдруг попал в руки материал — и сложился пазл. Я вот только закончил план сценария. В 1954 году, когда Вьетнам одержал победу в Дьенбьенфу над французской армией, Хо Ши Мин — реально великий вождь вьетнамского народа — решил снять монументальное кино о Вьетнаме. Фильм под названием «Вьетнам». Так как Советский Союз вьетнамцев поддерживал, то из СССР снимать фильм приехал выдающийся режиссер-документалист, который прежде снимал Испанию, Сталинград, Нюрнбергский процесс — одессит Роман Лазаревич Кармен. И у меня сложилась картина: через еврейского художника рассказать о Вьетнаме. Интересен и сюжет. Кармен снимал Вьетнам, но к битве в Дьенбьенфу опоздал, и ему нужны были документальные кадры. Он их нашел. В плену был молодой французский кинооператор-стрингер Пьер Шендерффер. Кармен взял его к себе в помощники и использовал отснятый им материал. Потом этого Пьера отпустили — он, кстати, вернулся во Вьетнам через 10 лет во время войны с США, но уже «перепрошитым». Он снял тогда мощнейшее пацифистское высказывание «Взвод Андерсена», который получил документального «Оскара». Позже Шендерффер возглавил французскую киноакадемию.

— Любопытная история.
— И Вьетнам — любопытнейшая страна. Бывшая колония Франции, которая отбилась и от США, и от Китая. Своего рода «азиатский Израиль». Китай — огромная империя, которая сожрала 100 таких вьетнамов. А Вьетнам развивается отдельно — с большим населением, своей культурой, едой. Уникальная, дружная нация. Мне нравится бывать там. Но еврей — он и в Африке еврей.

— Что для вас тогда Израиль?
— Я сейчас работаю над документальным фильмом «Из Иерусалима с любовью». Это история уникальной русской женщины, графини, дочери белого генерала, с которой мы случайно познакомились в Тель-Авиве. Ее зовут Татьяна Гончарова-Мендоза, ей 85 лет, и она никогда не была в России. Родилась в Сербии, жила в Нью-Йорке, Индии, даже владела фабриками в Сингапуре. Ее последним любимым мужем был Ицхак Яаков — генерал ЦАХАЛа, легенда израильской армии. Последние 25 лет они прожили вместе. Она живет в Тель-Авиве, смотрит из окна на флаг российского посольства и ходит на могилу незабвенного мужа. Благодаря ее финансовой и общественной поддержке сохранилось Александровское подворье в Иерусалиме. Для России это главная святыня — там расположены, согласно христианской традиции, Порог Судных Врат и игольное ушко. Место долгое время было в запустении. Но, как говорит Татьяна, ее «первый мужчина», с которым она танцевала польку-бабочку, когда ей было четыре года, а ему — пять, был архимандрит Граббе, он возглавлял это подворье. Она помогла деньгами и сохранила здание для русской церкви.

Вроде из еврейского там только Израиль — и ее пятый или шестой, но самый любимый муж. Но там еще и интересная детективная история. В конце жизни Ицхака Яакова обвиняли, что его «КГБ-ЦРУшная» супруга подвигла его раскрыть в его книге воспоминаний «секрет Полишинеля» — о наличии у Израиля ядерного оружия. Хотя на самом деле он, пока писал книгу, пытался согласовать информацию с руководством страны — ему не отвечали. В итоге полтора года он провел под домашним арестом в расположенном на тель-авивской набережной отеле Дан. Я не верю, что человек такого уровня «проговорился». Предполагаю, что эта история — его последняя блестящая пиар-идея, сигнал миру, что лучше к Израилю не лезть.

— Фильм «Кадиш» завершается еврейской частью Стены Плача. То, что в кадр ни разу не попали ни мечеть «Купол скалы», ни мечеть Омара — сделано намеренно?
— Ну вот такой получился ракурс.

Беседовал Михаил Чернов, Jewish.ru