Шмуэля Йосефа Агнона (1887 — 1970) иногда называют «израильским Львом Толстым» — имея в виду масштаб его литературного гения и его значение для еврейской литературы ХХ века. Впрочем, его значение будет даже больше: ведь именно Агнон своим творчеством вернул иврит в дискурс мировой литературы, став заодно первым писателем, писавшим на иврите и идиш, который был удостоен Нобелевской премии.
Большинство его произведений были и остаются для широкого читателя загадкой: чтобы проникнуть в их тайный смысл, понять скрытые в них намеки и полунамеки, оценить виртуозность владения словом, мало хорошо знать иврит. Нужно быть еще знатоком ТАНАХа и Талмуда, владеть всем корпусом раввинистической литературы, еврейского фольклора и, само собой, быть знакомым с еврейской историей, бытом, а также кругом весьма специфических, чисто еврейских проблем.
Впрочем, и без этого знания любого читателя, вне зависимости от национальности и вероисповедания, не может не покорить глубокий психологизм его прозы, скупая точность деталей, напряженный драматизм его романов, повестей и рассказов. Даже если читатель не всегда понимает, что именно хотел сказать автор, он все равно захвачен его повествованием, переплетением судеб героев, поистине вселенским трагизмом их жизненных коллизий.
Агнон и в самом деле похож на Толстого — когда вы его читаете, возникает ощущение, что он тоже знал о человеке все, умел проникнуть в самые заповедные тайники его души и, уж что совершенно точно, отлично разбирался в женской психологии и самой природе женской любви. Кажется, для того, чтобы приобрести подобный опыт, в его жизни должны были быть тысячи женщин. А между тем, нам известно имя только одной женщины, которую великий писатель любил по-настоящему — его жены Эстер.
Свое начало история этой любви берет в годы Первой мировой войны, когда молодой писатель Шмиль-Йосеф Чачкес появляется в Берлине. В то время он уже приближался к 30 годам и успел немало пережить. Позади была работа в еврейской газете во Львове, несколько лет жизни в подмандатной Палестине, публикация первой повести «Агунот» («Покинутые жены»), название которой позже ляжет в основу его литературного псевдонима. И вот теперь он работал в Берлине, вместе с великим философом Мартином Бубером, собирал еврейский фольклор, издавал журнал, но заработков от этой работы, увы, никак не хватало на хлеб насущный. А в годы Первой мировой, когда всем стало не до еврейского фольклора и лекций по еврейской литературе, его положение стало совсем ужасным.
Агнон стал пробавляться частными уроками иврита, но и их было катастрофически мало. В один из дней, когда голодный будущий классик бродил по берлинским улицам, он встретил Ривку Брин — свою старую знакомую по Палестине. Окинув Шмиля-Йосефа взглядом, Ривка мгновенно поняла, как у него идут дела, и предложила давать уроки иврита ей и ее родной сестре Эстер.
Тут надо заметить, что Ривка Брин была одной из двенадцати детей самого Шимшона-Джорджа Маркса — третьего по значению банкира Германии, председателя правления «Дойтч банка» и главы общины «Бейт-Исраэль» в Кенигсберге. Ультраортодоксальный еврей, он самым скрупулезным образом соблюдал все заповеди иудаизма, ни на йоту не уклоняясь от свода законов «Шульхан арух». И семья Маркса, само собой, также была построена на суровых патриархальных еврейских принципах.
Шмиль-Йосеф Чачкес приступил к работе в этой семье с самыми честными намерениями — в его задачу входило обучение сестер Маркс ивриту и ничего больше. Но кто же знал, что, увидев Эстер Маркс, он потеряет голову от любви? И кто мог предсказать, что утонченная красавица Эстер влюбится в полунищего учителя иврита?!
Прошло совсем немного времени — и молодые люди стали тайно встречаться вне всякой связи с уроками. Настал день — и они нарушили «исур нэгия»: строжайший запрет на прикосновение молодых людей друг к другу до свадьбы. Нет, до интимной близости дело, разумеется, не дошло, но вот объятия и поцелуи были, а это среди людей их круга, поверьте, считалось самым настоящим развратом.
– Я буду любить тебя до последнего вздоха, до тех пор, пока у меня не кончатся слова, чтобы говорить о моей любви к тебе! — клялся Шмиль-Йосеф любимой.
Наконец настал день, когда Эстер пришла к отцу и сказала, что учитель иврита хочет попросить ее руки, и она умоляет папу ему не отказывать, так как всем сердцем любит Шмиля-Йосефа Чачкеса. Сказать, что Шимшон-Джордж Маркс был в ярости — это все равно что назвать ураган приятным весенним ветерком. Нет, банкир Маркс знал, что такое любовь, а Эстер была его любимой дочерью, и он хотел для нее только счастья. Поэтому он готов был простить дочери, что та нашла себе избранника без традиционного
«шидуха», то есть посредничества профессионального свата. Он мог смириться с тем, что у будущего зятя нет ни гроша за душой — в конце концов, он вполне мог и сам обеспечить семью дочери или подыскать для нового родственника доходное место. Но вот то, что его дочь полюбила «ост-юден», восточного еврея, да еще из Галиции, жители которой были во всем еврейском мире предметом насмешек и анекдотов, — этого он уже ей простить никак не мог.
Не помогло даже вмешательство Ривки Брин, игравшей все это время в жизни влюбленных роль дуэньи. Шимшон-Джордж Маркс был непреклонен: его дочь никогда не выйдет замуж за «галицианина».
Но, как известно, для того, чтобы еврейские юноша и девушка вступили в законный брак, на самом деле вовсе не нужно ни хупы, ни раввина: достаточно, чтобы жених в присутствии трех свидетелей-евреев надел невесте на палец кольцо и произнес магическую формулу: «Вот ты посвящаешься мне по закону Моисея Израиля», а жених подписал ктубу — брачный договор.
Так что в один из дней Эстер просто сбежала из дома, а близкий друг Шмиля-Йосефа Феликс Розенблит (он же будущий первый министр юстиции Израиля Пинхас Розен) нашел еще двух евреев, согласившихся стать свидетелями их брака. Так что брачный обряд был совершен по всем правилам, а затем по всем законам мелодрамы. Шимшон-Джордж Маркс объявил, что больше знать не желает дочери.
Правда, прошло не так уж много времени, и банкиру, как бы между прочим, сказали, что его новый зять является знатоком Торы и Талмуда и вдобавок подающим большие надежды писателем. И сердце отца смягчилось (видимо, оно давно уже искало повода, чтобы смягчиться): всесильный банкир признал брак дочери и решил помогать ей материально.
В 1924 году молодая семья уехала в Палестину, в Иерусалим. Здесь Шмиль-Йосеф Чачкес станет Шмуэлем-Йосефом Агноном. Здесь он напишет свой первый гениальный роман «Свадебный балдахин», за которым последуют не менее гениальные «Простая история», «Ночной гость», «Вчера-позавчера», «Идо и Эйнам» и многие другие произведения, давно уже ставшие не только ивритской, но и мировой классикой.
И, говоря о его отношениях с женой, действительно становится уместным сравнение с Львом Толстым. Всю свою жизнь Эстер посвятила мужу. Так же, как Софья Андреевна, она стала его верным секретарем и ангелом-хранителем. Только она могла разбирать ужасный почерк мужа — и потому только она перепечатывала его произведения на машинке. В те 20 –50-е годы ХХ века Агнон работал много, его произведения пользовались популярностью, но, несмотря на это, ему с трудом удавалось сводить концы с концами. Нет, они не нищенствовали, но даже финансовая поддержка издателя Залмана Шокена не позволяла им покончить с относительной бедностью. Сам Агнон не раз жаловался приятелям на то, что издатели его обкрадывают, и он даже не может купить жене радиоприемник, о котором она так мечтает!
Но выросшая в роскоши Эстер никогда не жаловалась на эти трудности — она была готова ради любимого на любые жертвы. Единственное, на что она действительно жаловалась, так это на то, что ее Шмиль-Йосеф слишком часто заглядывается на других женщин, особенно на неевреек — стоит ему увидеть какую-нибудь блондинистую «шиксу», и он начинает поедать ее глазами. Правда, никаких доказательств того, что Агнон изменял жене нет, но злые языки окололитературных дам болтали разное. Временами из-за этих слухов между супругами вспыхивали жуткие скандалы. Агнон пару раз угрожал разводом, хлопал дверью, уходил из дома, но каждый раз возвращался. Если верить тем же злым языкам, Эстер даже отбеливала волосы, чтобы стать блондинкой и быть более привлекательной для мужа. А потом их стало не нужно отбеливать — они просто поседели…
К 1950-м годам к Агнону пришла долгожданная и вполне заслуженная всеизраильская и мировая слава. Он становится лауреатом престижных литературных премий, удостаивается различных почетных званий и степеней, его книги переводятся на десятки языков, а в Иерусалиме выходит его собрание сочинений в восьми томах…
И, наконец, в 1966 году вместе с Нелли Закс Шмуэль-Йосеф Агнон удостаивается Нобелевской премии по литературе. «За глубоко оригинальное искусство повествования, навеянное еврейскими народными мотивами», как было сказано в постановлении Нобелевского комитета.
Само собой, получать эту премию Агнон поехал со своей Эстер. И вместе с нею готовил свою знаменитую Нобелевскую речь, где каждое слово выверено с точностью еще не существовавших тогда нанотехнологий.
«… Вследствие исторической катастрофы, из-за того, что Тит, император римский, разрушил Иерусалим, и народ Исраэля был изгнан из его Страны, — родился я в одном из городов изгнания. Но повседневно и постоянно я воспринимал себя как родившегося в Иерусалиме. Во сне, в ночных видениях, я видел себя стоящим с братьями моими левитами в Святом Храме, поющим вместе с ними псалмы Давида, царя Исраэля…», — ронял он слово за слово перед слушателями этой лекции, и его Эстер, замирая от счастья, сидела в первом ряду.
После получения Нобелевской премии супруги отправились в первый в своей жизни международный круиз, а затем с триумфом вернулись в Израиль. Теперь Агнон был поистине национальным кумиром. Когда в иерусалимском районе Тальпиот начались строительные работы, мэр Тедди Колек приказал установить специальный знак вблизи дома Агнона: «Соблюдайте тишину! Агнон работает». Но к этому времени у Эстер уже начали проявляться первые признаки старческой деменции, а у Агнона стала развиваться атрофия мышц. В 1970 году они были оба госпитализированы в больницу Гадере, но их положили в разных палатах, «чтобы оба не слишком волновались».
Состояние Эстер и Шмуэля-Йосефа Агнонов стремительно ухудшалось. Когда, по мнению врачей, для Агнона счет пошел даже не на дни, а на часы, их дети решили, что мать и отец должны непременно встретиться еще раз перед смертью. В назначенный час дочь Агнонов Эмуна вывезла в больничный коридор на инвалидной коляске мать, и в это же самое время их сын Хамдат выкатил из палаты на коляске отца. Они встретились посреди больничного коридора, в придвинутых друг к другу инвалидных креслах. Увидев мужа, Эстер улыбнулась. Узнала ли она его? Вернулась ли хотя бы на минуту ясность в ее сознание? Кто знает…
Великий Шмуэль-Йосеф Агнон через силу протянул руку к жене и погладил ее по щеке. «Эстерлех», — прошептал он, и в уголке его глаз появились слезы. Это было последнее слово, сказанное писателем. Затем у него просто кончились слова, и не осталось сил на еще один вздох…
- P. S. В похоронах Агнона на Масличной горе в Иерусалиме приняли участие тысячи людей. Приехали на них из различных стран и все члены огромной семьи Маркс. Эстер врачи решили не говорить о смерти мужа, но она, видимо, догадалась обо всем сама. Во время очередного периода просветления она вдруг схватила медсестру за руку и заговорила: «Он был очень тяжелый человек. Мне было тяжело с ним. Но я любила его, и потому мне было хорошо с ним».
Эстер Агнон прожила еще три года и была похоронена рядом с любимым. Который теперь точно больше не заглядывался ни на одну «шиксу».
Петр ЛЮКИМСОН
Оцените пост
(голосовало: 1, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
Хорошо, Хорошо то как! Спасибо!