Набродившись по промокшим насквозь улицам Восточного Иерусалима, Ави зашел в кафе «Башня Давида» у Яффских ворот. Заказал кофе со штруделем. Кофе был горький, обжигающий, любимое питье знающих в нем толк иерусалимцев. Он сидел в углу, в самой глубине, откуда хорошо была видна серая, чуть подернутая мглой улица. В изящном красном жакете и короткой юбке она ворвалась, как вихрь, улыбающаяся, с развевающимися темными волосами, возбужденно переговариваясь на ходу со своей спутницей, девушкой с бледным невыразительным лицом. Это были они – «девушка в сером» и «девушка из Цюриха»! Сели они через пару столиков от Ави и заказали какао. Говорили по-английски. «Девушка в сером», судя по акценту, приехала из Нью-Йорка, а она, «девушка из Цюриха»… Вероятней всего, француженка.
Как завороженный, смотрел Ави на неё. С растрепавшимися и блестящими от дождя волосами, облокотившись на узенький столик, она что-то говорила своей светловолосой подруге. Незаметно под прикрытием газеты Ави достал альбом. Убедившись, что девушки в его сторону не глядят, он начал рисовать. «Это Эстер, – подумал он, – настоящая Эстер, пришедшая в Иерусалим из престольного города Суз!». И в этот момент девушка внезапно, будто что ее подтолкнуло, обернулась, глаза её смотрели прямо на Ави.
– Qu’est-ce que vous faites? – сказала она сердито.
Ави повел плечами и с невинным видом произнес:
– Une innocent figure!
Уловив нетвердость его французского, девушка сдвинула брови и бросила:
– Batard!
– А ты? – Ави перешел на английский.
Девушка от удивления раскрыла рот.
– А что – я?
– Надо быть последней дурой, чтобы в этом кафе жевать дурацкий яблочный пирог и пить нелепое какао.
Окинув Ави недружелюбным взглядом, она съязвила:
– Откуда-нибудь из Айовы? Прямо со своей фермы сюда прикатил? Как там твои свинки?
– Тоже мне, вавилонская царица! – сказал Ави на иврите.
– Ты и иврит знаешь? – она тоже перешла на неуверенный иврит.
– Так, говорю… – пожал плечами Ави.
– Откуда же ты, где родился? – спросила она уже без иронии.
– В Назарете, в арабском квартале, – сказал Ави, поднял чашку, одарив девушку широкой улыбкой. – Бездомный, клошар, по-вашему, по-французски. Угостите чашкой кофе… А за это я покажу вам настоящий Иерусалим.
– Идет! – ответила она.
Так все это началось. Ее звали Анна Рошаль, а ее тихую подругу – Лина Росс. Обе они учились в Сорбонне, Лина – на факультете изящных искусств, Анна – на факультете востоковедения и изучала семитские языки. Мечтала написать книгу об Иерусалиме. Они жили в общежитии для студентов, и у обеих постоянно не хватало денег. Отец Анны был профессором, преподавал в той же Сорбонне вавилонский и древнеегипетский, отец Лины – адмирал, начальник разведки ВМС США, видный специалист по вопросам морской экономики. Обе были левыми, обожали Карла Маркса и Германа Гессе и нарочито вызывающе клеймили родителей и их среду.
Когда много позже Ави спросил Анну, что думала она, заговаривая с ним тогда в кафе, та призналась, что мгновенно почувствовала неудержимое влечение, нараставшее все сильней от интуитивного сознания, что это чувство взаимно. Просидев с ними в кафе около часу, Лина, наконец, сообразила, что к чему, и откланялась, сославшись на занятия и экскурсию в Музей арабского искусства.
А Анна пошла с Ави в его уютную квартирку в Старом городе. Они стояли у окна и смотрели на крохотную уютную улочку Старого города.
Воспитанный на случайных юношеских связях, Ави предчувствовал обычный роман и никак не ожидал, что столкнется с таким загадочным, неисчерпаемо сильным чувством, с каким не сталкивался ни разу в жизни. С первого же момента их захлестнуло волной страсти. Обычно к вечеру оба выдыхались, их обнаженные тела замирали поверх сбитых в кучу простынь. Но им еще хватало сил разговаривать до полуночи, потом они что-то наскоро ели и говорили снова и снова, пока не вставал бледный рассвет на ярком небе Иерусалима.
Он никак не может вспомнить, как прошла их самая первая ночь. Не может вспомнить, как впервые увидел её обнаженное тело. Что подумал? Что почувствовал? Помнит звездное небо в окне. Оно несколько раз меняло цвет: сперва синий, затем ярко-зелёный, потом багровый. А потом вдруг стало очень темно. И на чёрном небе – огромная луна. Она говорила: «Как красиво! Ты посмотри, как красиво!» И не могла оторвать взгляда от неба. А потом всё исчезло. И он ничего не помнит. Под утро он встал и подошёл к окну. Она спала, но он не помнил, какая она была. В окно глядела луна. Изредка её закрывали неслышно скользившие чёрные тучи. И её детское лицо. Тихое дыхание, ладони под щекой. И он решил, что они сегодня непременно должны поехать на озеро Хула. Он тронул её за плечо, она вздрогнула, открыла глаза, потом крепко их зажмурила.
– Давай вставать, – сказал он, – поедем на Хулу.
Не открывая глаз, она обняла его за шею:
– Ты с ума сошёл, да? Ехать в такую даль. Правда, сумасшедший… – И рассмеялась. Когда она смеялась, звонкие смешинки заполняли всю комнату.
– Вставай, – сказал он. – Разве можно после этой ночи не поехать туда. Это самое красивое место в Израиле… Нет, во всем мире! Вставай!
– Вот и не встану, – сказала она и снова рассмеялась, – не встану и всё…
***
Они медленно спускались от автострады вниз. Утреннее солнце золотило воды озера. Громада гор безмолвно стояла за их спиной. На зеленоватой глади воды плавали водяные лилии и кувшинки самых разных цветов и оттенков, среди них замер огромный розовый лотос. Потом ее взгляд скользнул дальше, но она даже не сразу поняла, что там было…
– Это, это…
– Да, именно это, – рассмеялся он, – розовые фламинго!
И действительно, всё озеро было покрыто розовыми фламинго. Огромный розовый гобелен! Лишь раз в жизни, наверное, можно видеть такую фантастическую красоту.
– Никогда мне не было так хорошо, – прошептала она. – За эти два дня я улыбалась больше, чем за два последних года. Знаешь, я уже сто лет не целовала никого, разве что ребенка. Сто лет… – Она посмотрела на Ави. – Все во мне спало, все ждало тебя. – Она плакала, слезы струились по щекам. – Я уже перестала верить в сказочных принцев, и вот – ты…
Они подошли к самой кромке озера, и она сорвала с огромного зеленого куста нежно розовый благоухающий олеандр.
– Вот, – сказала она, – вот, поставишь у себя в вазу. И будешь меня вспоминать. У тебя есть красивая ваза?
– Есть, – сказал он, – старинного фарфора. От деда.
– Вот, поставишь в эту вазу.
***
Шли недели. Влюбленные думали только друг о друге. Преданная подруга Лина не мешала им, ей оставалось лишь издали наблюдать за лихорадочным развитием романа.
Оба с сильным характером, оба не привыкшие уступать, Ави и Анна часто ссорились. Отчаянная оптимистка, Анна все еще вечно носилась в поисках какого-то идеального умиротворения и гармонии и до самозабвения верила во всеобщее равноправие, особенно в равноправие палестинцев. Читала Гессе, Прудона, Маркса, Ленина, Брехта, все стремясь отыскать некий чудесный путь к спасению человечества, горячо выступая в защиту арабов. Ави только качал головой да вставлял рассказы про то, как сопливые мальчишки истязают пленных евреев. Анна кричала, что человечеству свойственна доброта, и надо просто указать людям верный путь. Любовь Анны и Ави – такая огромная, всепоглощающая, абсолютная – постоянно подвергалась жестоким испытаниям.
Полгода длилась страсть, не утихая. Под конец она обескровила обоих. К весне семьдесят первого стало ясно, что Ави и Анна до дна исчерпали друг друга. Анна стала замыкаться в себе, ходила молчаливая, отрешенная. Ави ожесточился еще больше и, не скрывая ненависти к миру, позволял себе смотреть на него лишь в объектив фотоаппарата. Не успев возникнуть, потерпела крах демократия в Бангладеш; в Лаосе начались военные действия; к власти в Уганде пришел Иди Амин. Как-то в метро они сцепились по поводу только что про-смотренного на Елисейских полях фильма «Механический апельсин» и попросту разругались. После чего сгоряча, еще не осознав все как следует, Анна бросила свои уроки и решила отправиться с Линой на попутках в Индию, Ави же дал согласие заказчику из Северной Ирландии. Снимок «Ави. Орли, 1971» он сделал как раз перед посадкой в самолет до Дублина. С тех пор они с нею не виделись.
И вот наступила их последняя ночь. Анна должна была улетать в Париж – сдавать там выпускные экзамены. В их последнюю ночь она стояла у чердачного окна, смотрела на улицу, вся какая-то напряженная, скованная.– Древние вавилоняне сказали бы – ты похитил мою душу. Ави спрыгнул с подоконника, шагнул к Анне, обнял, шепча: «Я верну ее тебе, только скажи…» Он поцеловал ее и ощутил родной запах волос, родные губы, чуть соленые от слез. Она улыбнулась, чуть слышный звук вырвался было из горла, но замер. И между ними завязла тишина. Она посмотрела на него. Этот её взгляд неотступно будет следовать за ним годы, и он не сможет его забыть. Никогда!
Полёт в никуда
27 июня 1976 года. Воскресенье. Аэропорт Бен-Гуриона
Лайнер авиакомпании «Эйр-Франс», на котором улетала Анна, должен был взлететь в 8:59 утра (рейс 139, Тель-Авив – Париж). Анна и Ави уже собирались выходить из дома, чтобы отправиться в аэропорт, как раздался звонок. Звонил командир бригады «Сайерет Маткаль»:
– Немедленно выезжай в аэропорт Бен-Гуриона. Явишься в отдел безопасности «Эль-Аль» и там получишь инструкции. В твое подчинение поступит спецгруппа из семи человек.
Ави доставил Анну в аэропорт, посадка на рейс 139 уже шла, они обнялись, и Анна побежала к контрольному пункту. Перед выходом на посадку обернулась. Вот тогда Арик Гутман и сделал свой снимок, ставший через сутки таким знаменитым: девушка у выхода на посадку. Обернулась назад, куда ей уже не вернуться. Темные вьющиеся волосы до плеч, нежный овал лица. В больших глазах, в изгибе губ крупного рта непостижимое сочетание горечи, нежности и затаенного страха.
Ави, опустошенный и посеревший, отправился в отдел безопасности «Эль-Аля». Там ему сообщили, что в распоряжении разведки имеются данные из надёжного источника, что сегодня группа палестинских боевиков может устроить теракт – либо в аэропорту, либо на каком-либо взлетевшем отсюда лайнере. Он назначен главой тревожной группы из семи человек. Будет работать в первом терминале. Другая группа работает вне терминала. Ави проинструктировал группу и расставил людей по местам. Началась будничная работа скрытого наблюдения. В 12:30 Ави вошел в отдел безопасности, к своему знакомому Гарри Вайнштоку.
– Ну как там 139-й?
Гарри взглянул на него с улыбкой:
– Старую тётю из Ашдода в Париж проводил? Переживаешь?
– Что-то в этом духе.
– Это хорошо! А с тётей твоей всё в порядке. Скоро будет таращиться на Париж с высоты Эйфелевой башни. Если, конечно, она не молоденькая парижаночка, эдакая «фий дё Пари»! А впрочем… подожди… – Гарри взглянул на дисплей, – борт пропал из эфира.
***
Анна была бодра, как никогда. Она решила начать новую жизнь, и эта новая жизнь должна ознаменоваться… Чем же она должна ознаменоваться… Ах да, она уже давно задумала написать небольшую книгу «Семь иерусалимских рассказов». Героиня книги улетает из Иерусалима и на борту лайнера вспоминает семь случаев, произошедших с ней в Святом городе. И Анна решила начать дневник.
«27 июня 1976 года. Воскресенье. 9:30 утра. В небе над Иерусалимом. Я свободна, я свободна, я свободна! Жизнь в Иерусалиме была прекрасна, но всё, что имеет начало, имеет конец! Я уже не больна этим фантастическим городом. Не больна его древностями. Не больна своей любовью!
11.00 утра. Афины. В салон нашего самолета входят четверо новых пассажиров: женщина в темной джинсовой юбке и голубой блузке, в туфлях без каблуков. Глаза ее слегка воспалены. На вид около тридцати. За ней молча вошел молодой человек. Держатся замкнуто и напряженно. Услышала две брошенные ими очень тихо реплики. Немцы! Через минуту вошли еще двое молодых людей. Один – длинноволосый парень в красной рубашке, серых брюках. Другой, усатый, в черных брюках и желтой рубашке. Их речь и внешность говорят о том, что это палестинцы. Надо бы с ними познакомиться. Давно хочу познакомиться и даже подружиться с молодыми палестинцами, понять их, ощутить их тяжелую жизнь. Ави не давал мне этого сделать.
12.10. Через несколько минут после вылета из Афин слышу ужасный крик. Сначала я подумала, что кто-то упал в обморок. Вижу, немецкая пара, а за ними и двое палестинцев бросаются вперед, в отделение первого класса.
12.12. Перепуганные до смерти стюардессы появляются из отделения первого класса; у них трясутся руки, но они все же пытаются успокоить пассажиров, начинающих волноваться.
12. 17. Слышим по радио возбужденный женский голос. По-английски, с сильным немецким акцентом нам сообщают, что самолет находится под контролем «группы Че Гевары» и «батальона Газы» НФОП. Мне становится страшно. Им явно ничего не стоит взорвать наш самолет. Между тем, истерический голос немки по громкоговорителю выкрикивает, что все пассажиры должны поднять руки вверх и не двигаться. У входа в отделение первого класса встают два террориста, держа в руках пистолеты и гранаты. Они начинают обыск пассажиров: вызывают по очереди и ощупывают все тело. Объявляют, что все, имеющие оружие, должны сдать его немедленно.
Заметки на полях
Озеро Хула – озеро в 20 км к северу от Тивериадского озера (озеро Кинерет). Один из самых красивых природных заповедников Ближнего Востока. Образовалось около 25 тысяч лет назад в результате извержений вулкана. Глыбы застывшей лавы преградили путь ручьям, стекавшим с Ливанского хребта, и впадина, образовавшаяся в этих местах, стала постепенно наполняться водой. Заповедник Хула – уникальный уголок живой природы, в котором обитает множество животных, птиц и рыб. Озеро Хула является одним из основных мест остановки и отдыха перелётных птиц – аистов, пеликанов, фламинго, бакланов, морских орлов, цапель, журавлей. В заповеднике Хула также обитают буйволы, кабаны, выдры, дикие коты, ондатры и множество мелких животных. В воде много черепах и рыб. В болотах заповедника растет дикий папирус, с виду похожий на гигантский одуванчик. Именно из него древние египтяне изготавливали свой прекрасный папирус.
Александр Цывин
Продолжение следует
Оцените пост
(голосовало: 1, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
