Среди юбилейных дат этого года по крайней мере одна осталась почти незамеченной или не смогла привлечь к себе большого внимания. Между тем 25-летие торжественной церемонии переноса останков Фридриха Великого и возвращение их в Потсдам при участии высших государственных лиц Германии дают хороший повод для того, чтобы по прошествии времени еще раз взглянуть на события давнего и недавнего прошлого.
Возвращение имени самого известного прусского монарха на современную политическую арену стало тогда важной частью нового курса канцлера Германии Гельмута Коля по «морально-нравственному повороту» в немецком обществе и «нормализации» западногерманского сознания. Германии снова стало не хватать величия, путь к которому преграждал комплекс вины за развязанные войны и преступления нацистского режима. По мнению канцлера, страна уже залечила раны прошлого и спустя десятилетия после окончания Второй мировой войны пора освободиться от этого затянувшегося комплекса и «защитить нашу историю с ее величием и страданиями, ничего не отнимая и ничего не прибавляя». Для самой же Германии настало время занять свое достойное, то есть ведущее место в объединенной Европе, за которую Коль столь активно и успешно выступал.
В рамках своей доктрины немецкий канцлер убедил президента Франции Франсуа Миттерана отметить символическое примирение и обменяться рукопожатиями на поле битвы при Вердене. Впервые за все время, прошедшее после двух мировых войн, руководители Германии и Франции в 1984 году дружески обнялись на месте самого кровопролитного сражения между двумя этими странами. На следующий год Гельмут Коль пригласил Рональда Рейгана принять участие в мероприятиях федеральной республики по случаю 40-й годовщине окончания Второй мировой войны. Своим напором и изящным лукавством он продавил посещение американским президентом немецкого военного кладбища, где были похоронены эсэсовцы (подробнее о том, как это произошло — в статье «Незабытая речь» в газете «Форум» № 558 и 559).
Финальным аккордом нового германского курса стала реанимация имени Фридриха Великого. В присутствии десятков тысяч гостей и под взорами миллионов телезрителей Гельмут Коль от лица всего народа отдал дань уважения этому государственному и военному деятелю. Он призвал соотечественников гордиться, а не стыдиться своего прошлого. Символом этой гордости и должен был стать прославленный завоеватель. Такое уже было.
Сами странствия праха Фридриха Великого начались в 1943 году, когда массированные атаки союзной авиации вынудили фашистские власти перенести священные для них мощи из Потсдамской гарнизонной церкви в более безопасное место — в одну из бывших соляных шахт Тюрингского леса. Такая забота отразила то значение, которое придавали в гитлеровской Германии фигуре самого известного самодержца, превратившего Пруссию из периферийного княжества в одну из сильнейших держав Европы, которая доминировала на континенте за полвека до наполеоновской эпохи. Его имя и его слава стали для национал-социалистической пропаганды главным символом немецкого возрождения.
После 5 марта 1933 года вновь избранный Рейхстаг на свою первую сессию не случайно собрался именно в Потсдамской гарнизонной церкви, где покоился прах канонизированного прусского монарха. После речи Гитлера все депутаты (за исключением коммунистов и социал-демократов, занятых, по словам министра внутренних дел Фрика, «срочными и полезными работами в концентрационных лагерях») в едином порыве взялись за руки и молча застыли перед могилой Фридриха, словно венчая собой прошлое и будущее величие Германии.
Ключевым моментом того дня стало знаковое рукопожатие рейхсканцлера Гитлера и рейхспрезидента Гинденбурга на ступенях перед гарнизонной церковью. Гитлер, не в партийной форме, а в строгом костюме и цилиндре, по сценарию, написанному Геббельсом, покорно склонил голову перед популярным руководителем Германии, облаченным в фельдмаршальскую форму. Фотография этого рукопожатия, которое скрепило роковой союз между немецким фашизмом и прусской армией, миллионными тиражами разошлась по всей Германии. В тот день и было провозглашено, что на смену Второму рейху, который пал в 1918 году, пришел Третий рейх, символизировавший преемственность германской истории, где Гитлер встает в один ряд с Фридрихом Великим и Гинденбургом.
Выступая со своей первой речью перед депутатами, фюрер обещал вернуть былое величие Германии. «Пусть здесь, у гроба величайшего короля немецкого народа, — сказал он, — провидение даст нам то мужество и то упорство, которое мы ощущаем в этом священном для каждого немца месте».
Это имя, которым было освящено начало фашистской диктатуры, как тень, промелькнуло и в самом конце нацистского режима. 13 апреля 1945 года в бункер к Гитлеру вошел сияющий от счастья Геббельс с новостью о смерти президента США Рузвельта. Обратив свой взор на висевший на стене портрет Фридриха (это полотно кисти Антона Графа было подарком Гиммлера к 50-летию фюрера), он напомнил Гитлеру о «бранденбургском чуде» 1762 года и дал ему миг короткой надежды на распад антигитлеровской коалиции.
В тот год, когда Фридрих Великий был на волоске от поражения, внезапно умерла русская царица. Сменивший Елизавету Петр Третий поддержал прусского короля и подписал с ним Санкт-Петербургский мирный договор, в одночасье разрушивший коалицию пяти европейских государств, воевавших с Пруссией. Корпусу генерала Чернышева было предписано присоединиться к армии «союзной державы короля прусского» и состоять под его начальством. Это произошло в тот момент, когда против наступавшей на него со всех сторон 300-тысячной армии пяти стран Фридрих мог выставить не более 40 тысяч изнуренных солдат. Это означало конец.
«Если никто не придет ко мне на помощь, — написал в тот момент Фридрих принцу Генриху Прусскому, — прямо говорю вам, что я не вижу никакой возможности отсрочить или предотвратить нашу гибель…»
Никем не предвиденная смена власти в Санкт-Петербурге, словно вмешательство рока, спасла Пруссию, находившуюся тогда в таком же безнадежном положении, как и гитлеровский режим на грани своего краха в 1945 году. Тогда под влиянием российской рокировки из войны вышла и Швеция (это позволило, к слову, поступить на службу к Фридриху шведскому подданному Блюхеру, армия которого через полвека сыграла роковую для Наполеона роль в битве при Ватерлоо).
Вслед за переходом русских войск на сторону Фридриха последовали еще два довольно необычных исторических происшествия.
Свергнув своего мужа, Екатерина Вторая немедленно отозвала с театра военных действий 20-тысячную армию Чернышева. И тут произошло нечто по тем временам совершенно немыслимое. Русский генерал уступил просьбе прусского короля и не покинул боевых позиций бывшего неприятеля до окончания сражения (при Буркерсдорфе), которое тот вел против вчерашних союзников России — австрийцев. И лишь после этой успешной для Пруссии битвы генерал Чернышев выполнил приказ императрицы. Но и это еще не все. Заключенный Петром Третьим мирный договор с Фридрихом, по которому Россия не только прекращала боевые действия против Пруссии, но и возвращала все (!) завоеванные у нее территории, Екатерина — редко упоминаемый факт — не расторгла, а, наоборот, оставила в силе, не изменив в нем ни одной строчки. Ее решение позволило прусскому королю победоносно завершить Семилетнюю войну в Европе.
Однажды, в 1740 году — в год своего восшествия на престол, Фридрих уже извлек пользу из гибели другой русской царицы Анны. Тогда Санкт-Петербург, занятый дворцовыми интригами и борьбой за русский трон, не мог выступить на защиту союзника. Полагаясь на такую занятость, прусский император вторгся в Австрию и легко захватил Силезию — самую богатую ее провинцию. Но на этот раз смерть следующей царицы Елизаветы не просто выручила, а спасла прусского монарха. Более того, звезда Фридриха, почти погасшая к началу 1762 года, к концу года засияла, как никогда прежде. И произошло это после цепочки самых невероятных событий в России, которым нельзя не поразиться, а тем более их нельзя объяснить. Даже академик Тарле, крупнейший знаток той эпохи, не стал углубляться в такую «нереальность» произошедшего. «Это больше, похоже, — писал он, — на диковинную сказку, чем на историческую действительность».
Череда чудес даже не предполагает их объяснения. С материалистических позиций это действительно так, но попытки принять во внимание свидетельства или наблюдения, которые являются метафизическими или производят впечатления таковых, никем, однако, не предпринимались.
Борис Липецкер
Окончание тут