Еврейский Мир

 — Меир, прежде всего, как ты себя чувствуешь? Что говорят врачи?

 — Спасибо, чувствую себя значительно лучше, хотя сказать, что я совсем здоров, конечно, нельзя, на это требуется время. Но врачи говорят, что я в нормальном темпе иду на поправку, даже быстрее, чем они ожидали.

 — Меир, я понимаю, насколько тебе тяжело вспоминать о том, что произошло, но все-таки расскажи, если возможно…

 — Это было 8 октября, где-то в половине четвертого. Я как раз читал книгу рава Хаима Друкмана “Кима-кима” (“Потихоньку-потихоньку”), в которой он разбирает то место в трактате “Сангедрин”, где идет спор, как придет Машиах: будет ли происходить освобождение еврейского народа “дерех а-тева”, то есть как некий естественный, эволюционный процесс, или же “дерех а-нес” — внезапно, с помощью чуда…

 Так вот, я взял эту книгу, вышел из Кирьят-Арбы и направился в синагогу “Хазон Давид”, которую государство разрушало тридцать шесть раз и которую снова и снова восстанавливают. За пару месяцев до этого ее в очередной раз разрушили, и армия объявила эту территорию закрытой зоной, в которую запрещено заходить молящимся. Ну, я сел на руинах этой синагоги на оставшуюся табуретку и начал читать…

 — А что, для тебя было так принципиально сидеть в закрытой военной зоне?

 — Для меня это было принципиально. Важно было показать, что хотя синагогу разрушили, она продолжает в какой-то мере действовать, и евреи отсюда никуда не уйдут. Да и потом, это очень живописный уголок с травой, с деревьями, там просто приятно сидеть и учиться. Но тут подъехали полицейские. Один из них подошел ко мне, напомнил, что я сижу в закрытой зоне, и попросил перейти под навес, где организовали что-то вроде новой синагоги, расположенный где-то в пятнадцати метрах от разрушенной.

 Я сел на лавочке под этим навесом, а неподалеку стояла еще неразобранная сукка. Естественно, мимо меня проходило и проезжало много арабов, но я не обращал на них особого внимания. Один из этих арабов зашел за сукку, я проводил его взглядом и стал ждать, когда же он появится с другой стороны сукки.

 Он почему-то все не выходит и не выходит. И вдруг выскакивает из-за ближнего угла и с криком “Аллах акбар” наносит мне несколько ударов в живот.

 Я даже не успел сообразить, что произошло, а когда понял, то увидел, что весь правый бок у меня раздулся и наружу полезли внутренние органы. Кишки, в общем, если называть вещи своими именами.

 Я еще успел встать, оттолкнул его, развернулся, обхватил руками живот и бросился бежать, а он за мной гнался и продолжал бить ножом, теперь уже в спину. В сухом остатке — ножевое ранение живота и спины.

 — Погоди, ты же находился рядом с закрытой военной зоной. Куда же девались солдаты и пограничники?

 — Солдат стоял на расстоянии 18-20 метров от этого места, на входе в Кирьят-Арбу. Но, как потом выяснилось, он был “джобник”, то есть служил не в боевых, а в тыловых частях. Поэтому он растерялся и закрылся в будке, а увидев кровь и кишки, расплакался и стал звонить маме.

 Словом, солдат впал в состояние шока и ничем помочь мне не мог.

 Я сумел добраться до КПП Кирьят-Арбы, лег возле него на землю и стал кричать “Шма, Исраэль!”, так как понимал, что жить мне осталось совсем недолго.

 Все еще сжимая руками распоротый живот, я оглянулся и увидел, что за мной тянулась кровавая полоса. К тому моменту приезда “скорой помощи” я потерял три литра крови, но все еще был в сознании.

 Минут сорок-сорок пять мы добирались до иерусалимской больницы “Шаарей-Цедек”, санитары нервничали, а я говорил им, что не стоит торопиться, все равно умру.

 Уже в больнице мне сделали наркоз, и я отрубился, а когда пришел в себя, врачи рассказали, что у меня на два сантиметра была разрезана печень, разрезан желудок, а сзади нож пробил два ребра и легкие.

 Врачи оценили мой шанс на выживание в 10 процентов. И вот из этого состояния, слава Богу, меня вытащила наша израильская медицина.

 — Скажи, когда тебя везли в больницу и ты находился в абсолютном сознании, ты не пожалел о том, что приехал в Израиль? Не возникла мысль о том, что все сделанное тобой в жизни прежде было роковой ошибкой? Ведь если бы ты остался в Украине…

 — Нет. Разумеется, нет. Единственная мысль, которая у меня была, — это о том, что я своей смертью совершаю “кидуш а-Шем”, освящаю Имя Всевышнего. На протяжении всего пути к иудаизму я не раз задумывался о том, как это — совершить “кидуш а-Шем”, умереть за то, что ты еврей? И в амбулансе я думал только о том, что вот я сам удостоился этой высочайшей чести, и потому у меня не было ни страха, ни, тем более, упаси Бог, какого-либо сожаления о том, что я что-то не так сделал в жизни. Естественно, я не хотел умирать, но если уж так вышло, то я начал готовиться к тому, что вот сейчас я увижу туннель, наполненный светом, ангелов и все прочее, что описывается в историях про духовные миры.

 — Ты и в самом деле что-то такое увидел?

 — Нет. Поскольку я все время находился в сознании, то единственные ангелы, которых я увидел, прежде чем впасть в беспамятство, были врачи больницы “Шаарей-Цедек”.

 — Кстати, как ты пришел к иудаизму, стал религиозным евреем?

 — Ну, это долгая история. Я родился и вырос в Запорожье, оба моих родителя — христиане, и при крещении мне дали имя Филипп. Когда я учился в первом классе, увидел фильм — там хоронили еврея в гробу, на котором была вырезана шестиконечная звезда. Что это был за фильм, я не помню, но помню, как спросил маму, что это за шестиконечник, и она ответила, что это еврейская звезда. С тех пор я стал постоянно рисовать магендавид и буквально изрисовал магендавидами все школьные тетрадки. Потом я увлекся книгами о евреях и об Израиле, а в 12 лет решил, что хочу учить иврит. Купил на рынке учебники и сидел над ними ночи напролет. В 14 лет я уже преподавал иврит на курсах Сохнута для начинающих.

 — А как, извини за вопрос, ты попал в Сохнут? Там что, готовы принять каждого нееврейского мальчика с улицы?

 — Я просто пришел в Сохнут, сказал, что хочу учить иврит, и меня, ни о чем не спрашивая, направили в ульпан. Потом учительница иврита направила меня в еврейский молодежный клуб, я познакомился там с ребятами, пришел раз, другой, третий, и меня, что называется, захлестнуло это еврейское молодежное движение. Я стал ходить туда почти ежедневно, принимал активное участие в организации всех еврейских праздников, да и вообще всех мероприятий. Когда мне исполнилось 18 лет, меня призвали в армию. К тому времени я уже отучился три года на повара.

 — А как к твоему увлечению иудаизмом отнеслись родители?

 — Поначалу им это не мешало, скорее, даже наоборот: их устраивало, что сын не болтается на улице, где-то что-то учит, явно не связался с дурной компанией. Вот когда я решил поменять веру, им это в самом деле стало мешать. К 18-ти годам я уже очень сильно интересовался еврейской историей и традицией и, собираясь в армию, взял с собой молитвенник, кипу и талит, хотя, естественно, почти ничего тогда в этом не понимал и молиться тоже не умел. Зачем я это взял, я даже себе объяснить не мог.

По-настоящему я окунулся в еврейскую жизнь уже после того как вернулся из армии и поехал в еврейский лагерь, организованный Сохнутом и молодежным движением “Бней-Акива”. Но еще до этого мы создали с друзьями организацию, которая занималась охраной еврейской общины в Запорожье.

 — В чем заключалась ее деятельность?

 — Мы охраняли синагоги, устанавливали адреса скинхедов и других антисемитов, нападавших на евреев, и разбирались с ними, так сказать по-своему. Действовали мы, если честно, достаточно жестко. Ну а в лагере я познакомился с Цви Ариэли, посланником “Бней-Акивы” из Израиля. Он жил в Киеве, я — в Запорожье, но он заинтересовался созданной нами организацией и стал часто приглашать меня в Киев на различные мероприятия. И вот когда прошло около полугода с начала нашей дружбы, он мне задал вопрос, которого я давно ждал: “Фил, а кто у тебя еврей?”. Пришлось признаться, что никаких еврейских корней у меня нет. “Значит, надо делать гиюр”, — сказал Цви, и когда я ответил, что это моя давняя мечта, он помог мне приступить к учебе в киевской иешиве на Подоле. Так я начал по-настоящему учиться Торе. И где-то через полгода после учебы в иешиве ко мне подошел раввин и сказал: “Собирайся, завтра поедем делать обрезание!”.

 — Вот так просто?

 — Это для вас просто, а я, помню, не мог сдержать слез — был очень растроган. На следующий день мне сделали брит-милу, еще через две недели я окунулся в микву, и вот с того дня начинается моя история уже не как Филиппа, а как Меира-Ицхака.

 — И как на эту метаморфозу отреагировали родители?

 — Поначалу очень плохо. Какое-то время они со мной почти не разговаривали, но со временем поняли, что я от этого не стал хуже, даже наоборот. К тому же они сами отнюдь не ревностные христиане. Короче, постепенно все улеглось. Вскоре после гиюра я решил, что хочу репатриироваться в Израиль, в 2006-м впервые посетил страну вместе с группой из своей иешивы, а в 2007-м уже переехал на ПМЖ и сразу же приступил к учебе в хевронской иешиве “Нир”. После нескольких лет учебы снова уехал в Киев, работал там шеф-поваром в кошерных ресторанах, был надзирателем за кашрутом в ресторане на Подоле, а год назад вернулся в Израиль. До недавнего времени я работал шеф-поваром в ресторане в Бат-Яме, а на все праздники и субботы приезжал к своей приемной семье в Кирьят-Арбу — меня “усыновила” семья известного журналиста Аарона Гранота, зам. редактора религиозной газеты “Бэ-мишпаха”. Он, кстати, на днях вернулся из Парижа, куда ездил делать репортаж по следам терактов.

 — В эти минуты, когда мы с тобой разговариваем, появилось сообщение о новом теракте в Гуш-Эционе. Скажи, изменилось ли твое отношение к терактам и сообщениям о них после того как ты сам подвергся нападению террориста?

 — Гм… Наверное, изменилось. Мне, как и любому другому человеку, было трудно поверить, что такое может произойти и со мной. У меня никогда не было никаких страхов, и я в любое время суток, в том числе и ночью, ходил по Хеврону там, где мне вздумается. Сейчас я стал более осторожным. Это не страх, это именно осторожность. И все остальным я тоже рекомендую проявлять большую осторожность и бдительность, потому что это может произойти с любым человеком и в любом месте. В том числе, как мы все недавно вновь убедились, и в Тель-Авиве.

 — Твое отношение к Израилю изменилось?

 — Конечно, изменилось! Я стал его еще больше любить и ценить. Я на собственном опыте убедился, как людям здесь важно, что происходит с каждым евреем, как они болеют за него. Пока я лежал в больнице, тысячи людей молились за мое выздоровление. Ежедневно мне звонили, писали, приходили в палату десятки людей, которых я до того никогда не видел. Это была просто какая-то невероятная моральная поддержка, да и материально мне тоже немало помогли.

Это продолжается и сейчас: люди звонят, интересуются моим здоровьем, приглашают в гости… Не думаю, что нечто подобное возможно в какой-либо другой стране, кроме Израиля.

 — С родителями ты после этого виделся?

 — Через три дня после теракта родители приехали из Украины и пробыли здесь неделю.

 — Разумеется, им помогли. У них ведь даже паспортов не было, а в современной Украине на то, чтобы оформить зарубежный паспорт, уходит минимум десять дней. Без помощи они за два дня паспорт не выправили бы. Затем им, само собой, помогли с билетами, а когда они прибыли в Израиль, их просто забросали звонками с приглашениями пожить в гостях у той или иной семьи. Но в итоге это не понадобилось, так как государство оплатило им неделю пребывания в гостинице при больнице.

 — Мама есть мама… Конечно, уговаривала, ей хочется, чтобы я был рядом. Но когда папа с мамой увидели, как ко мне приходят по пятьдесят человек в день — иногда, чтобы поиграть на гитаре, иногда приносят еду, иногда просто сказать слова поддержки, — они испытали самый настоящий культурный шок. Так что когда родители уезжали, мама сказала, что после того, как поняла, что такое Израиль, увидела, какие люди меня окружают, она уезжает со спокойным сердцем, понимая, что мне здесь лучше.

 — И последний вопрос: каковы твои планы на будущее?

 — Во-первых, выйдя из больницы, я сразу же сделал предложение своей девушке, с которой нас познакомили по шидуху, то есть с помощью профессиональной сватьи, и она ответила мне согласием. Так что теперь мы готовимся к обручению, а летом, с Божьей помощью, справим свадьбу.

 — Израильтяне любят придумывать необычные формы предложения руки и сердца. А как это сделал ты?

 — Получив жизнь в подарок, я решил, что пришло время совершать самые значимые, серьезные поступки и не стоит откладывать создание семьи. Поэтому я купил кольцо и назначил своей девушке свидание в Хевроне, где недавно в музее сделали новый аттракцион, подобный иерусалимскому “Лифту времени”, когда ты смотришь фильм в подвижном кресле, и у тебя возникает ощущение присутствия.

Фильм, кстати, снят великолепно, вы становитесь буквально соучастником многих событий, начиная с покупки Авраамом пещеры Махпела. Так что всем, кто еще не видел этого аттракциона, я горячо его рекомендую…

 — Меир, реклама туризма в Хеврон в наши задачи не входит. Так как ты сделал предложение своей девушке?

 — Я про это и рассказываю…

Мы просмотрели этот фильм, а в конце, как и было уговорено с моими друзьями, на экране появилась надпись на русском и иврите: “Катя, выходи за меня замуж!”. Она прочитала и сначала не поняла, что эта надпись адресована ей, потом расплакалась, и тут я протянул ей кольцо… Кроме того, как только поправится здоровье, я собираюсь осуществить свою давнюю мечту — поступить в физкультурный институт им. Вингейта и стать профессиональным инструктором по рукопашному бою. Я ведь много лет занимался спортом и в Израиле продолжил эти занятия. Затем начну создавать кружки по обучению рукопашному бою и самообороне в различных поселениях Иудеи и Шомрона. Думаю, такие навыки будут для их жителей совсем не лишними.