Так, словно с вызовом далёкой, поверхностной и самодовольной жизни назвал Гриша только что присланный мне цикл. Прошёл уже год после нашей встречи с этим несомненно талантливым поэтом, живущим как бы в состоянии дуэли с «положенным», со стандартом. «Я с детства не любил овал, я с детства угол рисовал», — погибшего в 42-м в мясорубке войны Павла Когана — эта фраза вполне подошла бы Григорию Марговскому. Уж не знаю: о собственные свои внутренние углы бьётся он или это действительно углы внешних испытаний (либо солянка того и другого) — но взгляд его на мир пока не особенно весел.
Подойдёт ли здесь формула «Коэлет»: «Во многия мудрости многия печали»? Или нет, давайте уж переведём царя Шломо дословно, без старославянизмов: «Умножающий мудрость — умножает гнев». Гнев на глупое и мелкое, этой мудрости противостоящее. Вы знаете, мы, рифмоплёты, чаще всего не изрядные праведники; но каждый, кто больше поэт, чем графоман, обязательно ощутит этот конфликт, центральную парадигму человеческого существования. Спор между материальным, ограниченным — и вечным масштабом мысли и искреннего переживания; между стремлением к истине и полноте — и не столь уж насыщенное истиной и любовью обитание в социуме и во внутренней суматохе.
Люди находят разные выходы из этой неразрешимости. В частности — через гудящие под напряжением строчки стихов.
Шлите нам стихи на e-mail: ayudasin@gmail.com.
Григорий Марговский
ВИДЕНИЕ
По граненой пустоши Манхэттена
Брел я, безутешный и больной,
Сетуя, что смята, оклеветана
Жизнь моя и пропасть подо мной…
Вдруг над Риверсайд взметнулся Сметана,
Колыхнул магической волной!
Это было проблеском отчаянья,
Ясного, как роща в сентябре:
Авель сей же миг очнулся в Каине,
Ветвь оливы треснула в костре,
На далекой йеменской окраине
Всхлипнула красавица в чадре.
Гимн «Атиква», наше дело правое,
Встраиваясь в дивный звукоряд,
Заструился непокорной Влтавою —
От Градчан и дальше, в Вышеград;
Я почуял, как в созвездьях плаваю,
Вековой отверженности рад.
РАЗГОВОР В КАБАКЕ
История на редкость заковыриста:
Кого угодно мордой окунала…
Без малого минует лет четыреста —
И снова серебрится рябь канала!
Такие, брат, дела. Не свежей выпечкой,
А сухарями потчуют все чаще.
Валяй уже — да походя не выпачкай
Беспечности своей животворящей!
Читай Эразма, тщательней выписывай
Убранство сбруй, отделку рукоятей.
И знаешь что? Плесни еще анисовой!
Тошнит от кредиторов и проклятий…
Бывал я в их лощеном заведеньице —
Куда родней какой-нибудь «Гамбринус»:
Там солнце самоварное разденется,
Чужой торгуя славою на вынос;
Там густопсовы гипсовые статуи
В бабле до пят — как скатерти в десерте,
А их ваятель, за диету ратуя,
Жует эклер с налогом на бессмертье;
Бумажный да и прочий хлам перебран там,
И преданный анафеме Спиноза
Бок о бок с обанкротившимся Рембрандтом
Выводит Stabat Mater Dolorosa.
ПРОРОК
И ты еще не осознал, что гибель
Тебе, жестоковыйному, грозит
В тот миг, когда из ополченья выбыл
Простерший над тобой Давидов щит?
Все кончено, швыряй в меня каменья!
Как прежде обезумела страна.
Опять за кровь заплатят поколенья,
Что на алтарь любви принесена.
Я больше не шепчу о Третьем Храме:
Вы все мечтали, чтобы я затих.
Хотел бы жить, лаская мир глазами —
Да слезы горя застилают их…
КАМЕНЩИК
Говорил еле слышно старик,
В адыгейских горах умирая:
«Не бери кирпичей у барыг
Ни для флигеля, ни для сарая,
Не скупай древесины сырой
У начальника местной заставы,
Лучше окна пошире раскрой
Да вдохни эти щедрые травы!
Кто опалубку ровно кладет,
Не жалея густого раствора,
Тот и вечных достигнет высот,
Сколь ни лает глумливая свора:
Ибо, внук мой, искусство не в том,
Чтобы лгать, упиваясь халтурой;
Шелести, как чинара шатром,
Сочетайся с породою бурой!
Созидай, не мельча, не юля,
Не выкраивая закуточка:
Человек не начинка жилья,
А бессмертной души оболочка…»
СОЛОВЕЙ
Полгода постоялый двор
Пытала кастелянша злая —
Перину зябкую взбивая
И протирая лед озер:
То по уступам и ветвям
Водила рыжехвостой векшей,
То в сердце ветошью поблекшей
Забытый воскрешала хлам;
Стелила у подножья гор,
Заштопывая все прорехи,
Как будто в поднебесном цехе
Пуховязальщиц перебор.
Мелькал седой ее парик,
И в перепудренных морщинах
Читалось буйство беспричинных
И саркастических интриг.
И так устали мы от той
Постыло шаркающей ведьмы,
Что не позаримся уж впредь мы
На этот дом полупустой —
На этот мир, где ты и я
Гостим не первую неделю,
Спасаемы одной лишь трелью
Провидческого соловья.
КУЗНЕЧИК
Как люстра с вентилятором, нарцисс,
В апреле распустившийся, над бездной
Травы забвенья призрачно повис.
Часы заката коротая в тесной
И ладной спаленке, меня увидь,
Любимая, мой образ бестелесный!
Я так хотел беспрекословно жить,
В одном ряду со стебельками гнуться,
Но мне дана кузнечикова прыть…
Подушки нет, и покрывало куце,
Колючий ветер свищет из окна
Смотрителем публичных экзекуций.
Коль свыше эта боль предрешена,
Пускай под желтым венчиком навеки
Срастутся нежно тайна и вина —
Два тома из чужой библиотеки.
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
