Война — зло. Простое, дистиллированное. На ней не — строят и совершенствуют, а — убивают и разрушают. Не зря же брат нашего праотца Яакова, Эсав, получил благословение: «Мечом своим будешь ты жить»; мудрецы назвали имя его «персонального ангела». Вы, конечно, уже догадались: «Ангел смерти», «Ангел зла».
Отвратительно, что в этом мире, где и без того негладко, существует такой кошмар. Одна из главных задач Машиаха, которого мы так долго ждём и вот-вот, кажется, дождёмся, — уничтожить войны. Все торжества, посвящённые победе в войне, мне кажутся ложными и рекламной демагогией, преддверием новых войн. А вот торжества прекращения войны — были бы одними из самых достойных. И надо бы дурацкое название «Праздник Победы» заменить на «Праздник Тишины» или «Праздник окончания мясорубки». Можно и «Праздник памяти и слёз».
Для нас, евреев (и цыган), это — окончание величайшего преступления в человеческой истории — Холокоста. Времени «двойного сокрытия лица» Всевышнего, когда заместо Солнца планету Земля согревал жар крематориев. Я не могу радоваться, пока крошат друг друга даже злодеи, не желаю соучаствовать в прибауточках: «желаю успеха обеим сторонам». Не для того Творец создавал человека. И что моему народу до сих пор приходится строить оружие защиты и уничтожения — это только диагноз тотальной болезни земного сообщества под управлением Ангела Эсава и Ангела Ишмаэля.
А теперь посмотрите, каким добром согреты стихи Ефима Медведовского, трёхлетним мальчиком на три года вступившего в ленинградскую блокаду — одно из самых страшных мест и времён на этой планете. А потом, когда кончите чтение, задайте себе вопрос: неужели есть сомнение в том, что добро сильнее и оно победит зло?
Шлите нам стихи на e-mail: ayudasin@gmail.com.
Ефим Медведовский
Из «Блокадного цикла»
ПО ФОНТАНКЕ
По Фонтанке
мы на санках
с братом едем за водой.
По Фонтанке,
как на танке,
фронт штурмуем ледяной.
А до проруби неблизко,
«хвост» чернеет за водой.
Командир на санках Изька,
я держу бидон пустой.
Мы заправимся горючим
из горячей полыньи.
Брат навис темнее тучи:
«Ни глотка не расплесни!»
Ну а тут опять бомбёжка…
Ходу к дому — ждёт нас мать.
Впереди крутая стёжка,
и наевшись не взбежать.
Обопьёмся дома чаем
из крутого кипятка…
Третий день его хлебаем
мы без хлебного пайка.
Я ПРОСНУЛСЯ
«Мама, мама!
Я проснулся!
Мне приснился вкусный сон:
Как с огромной свежей булкой
Я куриный ел бульон.
На второе?..
Вот не помню…
Помню: крошки со стола
И последний хлебный ломтик
Снова мне ты отдала.
После чай мы пили с дедом —
Из лесной травы отвар.
Помнишь, на Кузнечном летом
Мы купили самовар?
Отчего ты плачешь, мама?
Ты же видишь — я живой!»
Губы сжала мать упрямо:
«Умер дед твой… папа мой».
КАК ЭТО БОЛЬНО
Как это больно —
быть убитым,
не чувствовать восторг и боль
и даже на ноге мозоль
не ощущать на щебне битом.
Как страшно
больше не дышать,
не быть голодным или сытым
и через рёберное сито
не слышать, как болит душа,
всех потерять на целом свете,
оставшись в чьей-нибудь судьбе…
И если вспомнят о тебе,
как это больно —
не ответить.
СЛЕПОЙ
По коре мостовой,
Как встревоженный дятел,
Нервно долбит слепой
Мир морзянкой проклятий.
Он горел в небесах
В самолёте подбитом,
В подожжённых полях
В люке танка открытом.
Факел смерти — свеча,
Он пылает и ныне.
Мир в руках палача…
Мама плачет о сыне.
***
Меня от стужи сберегла
Надежда тёплыми губами,
Дыханьем — струйкою тепла,
Бессонными глазами мамы.
РЕПРОДУКТОР
Репродуктор чернеющей
пастью
Кровью выплюнул слово
«война»,
И разлилась багряным
несчастьем
Опрокинутая тишина.
МАЛЬЧИШЕК ВЗРОСЛЫЕ ГЛАЗА
Прошла военная гроза,
Давно ни взрывов, ни развалин.
Скорбят о детстве, что украли,
Мальчишек взрослые глаза.
ДЕТСКИЙ САД
Изувечили улицу нашу
Артобстрелов, бомбежек
шторма.
В порыжевшей тетрадке
раскрашу
Поредевшие сильно дома.
…Детский сад, наконец-то
в нем жарко!
Воспитатели рады до слез.
Нам военный начальник подарки
От солдат прямо с фронта
привез.
Нет блокады, и есть угощенья:
Нам устроен шикарный обед.
Отмечали и мой
день рожденья —
Мне исполнилось ровно
шесть лет.
Праздник жизни разносится
эхом:
Повязали девчонкам банты.
Как давно я не слышал их смеха,
Но белеют на окнах бинты…
ПИЛЁНЫЙ САХАР БЕЛЫХ КЛАВИШ
Пилёный сахар белых клавиш
и чёрных клавиш сухари…
Мальчишкой вновь себя представишь,
и память вырвет изнутри
послевоенное наследство:
стул с круглой спинкой, как медаль,
кровать в углу и по соседству
треногий столик, как рояль.
На нём до боли, до мозолей
я имитировал концерт
с оркестром радио и сольный,
с аплодисментами в конце.
А у соседей пианино
немецкой фирмы «Отто Шрам».
На нём веснушчатая Инна
Играла нам по вечерам.
Мать укрывалась ветхой шалью…
С мечтою таяли года…
Уже не стану, как ни жаль мне,
я пианистом никогда.
Оцените пост
(голосовало: 2, средняя оценка: 4,50 из 5)
Загрузка...
