Еврейский Мир

Читаю западную прессу и не верю глазам: десятки газетных муэдзинов взывают к расправе над Израилем. Нас уверяют, что главная угроза миру и демократии исходит не от кровожадных террористов, а от еврейского государства.

Я эти мантры слышал давно, еще от советских пропагандистов. Кто мог в ту пору вообразить, что наступит зловещий «повтор истории»? Однако он налицо. И многим приходится делать трудный личный выбор, как это происходило на моей памяти в 1970 году.

Началось с того, что 4 марта 1970 года Леонид Замятин, начальник отдела печати советского МИДа, представил на пресс-конференции в Москве около 40 советских евреев. Трижды это зрелище транслировалось по радио и телевидению (увидев его, я испытал шокирующее впечатление). Подробные отчеты печатались в советских и зарубежных газетах.

Вел пресс-конференцию единственный еврей в правительстве СССР, вице-премьер Вениамин Дымшиц. Участвовали балерина Майя Плисецкая, редактор «Литературной газеты» Александр Чаковский, скрипач Леонид Коган, генерал Давид Драгунский, артист Аркадий Райкин и другие евреи — врачи, ученые, актеры, рабочие.
Во вступительном заявлении и ответах на вопросы отрабатывались выверенные пропагандистские штампы, как то:
– Израиль ведет подрывную работу против мира и социализма, разжигает войну;
– у советских евреев, воспитанных в духе самых передовых марксистско-ленинских идей, нет ничего общего с империализмом, сионизмом и Израилем;
– они единодушно осуждают агрессию Израиля и выражают свою солидарность с братскими арабскими народами…
…И тому подобное.
Мне долго не удавалось выяснить, почему власти СССР вывели на сцену фигурантов спектакля не по горячим следам Шестидневной войны, а почти через три года после нее и по какой причине именитых евреев собрали не в январе или, допустим, в феврале, а в начале марта 1970 года.
Теперь я располагаю достоверными материалами о подоплеке упомянутого эпизода, а также некоторых других событий; знаю больше о скрытых пружинах кампании «антисионизма», охватившей социалистический лагерь.
Думается, эта история не утратила актуальности.
Полный разгром Израилем арабских армий в июне 1967 года нанес сильный удар по советскому престижу в мире. Ближневосточных союзников СССР не спасли горы поставленного им оружия, не выручили инструктажи московских советников.
Кремль мог ожидать (что и произошло в реальности) активизации своих недругов по всему периметру соцлагеря. Требовались немедленные меры противодействия, причем не стихийные, а четко расписанные. Виновников политической смуты следовало изобличить и указать точно их адреса.
Вот почему в августе 1967 года Политбюро приняло сверхсекретное постановление «О резком усилении вмешательства СССР в события на Ближнем Востоке». В Москву были вызваны руководители стран-сателлитов, от которых потребовали разорвать дипломатические отношения с Израилем. Но не только этого.

Пригласив на беседу польского лидера Владислава Гомулку, Леонид Брежнев задал ему саркастический вопрос: «Кажется, не все у вас одобряют нашу политику на Ближнем Востоке?»
Расценив это как упрек в его терпимости к враждебным силам, Гомулка заверил «старшего брата»: «Но “пятой колонны” мы у нас не допустим». А вернувшись в Варшаву, изложил партактиву полученную в Москве программу «борьбы с сионизмом». Тогда-то он публично бросил гневное обвинение польским евреям: мол, торжествуют, «пьют за победу Израиля».
Весной 1968 года в ответ на студенческие демонстрации был официально раскручен маховик юдофобии.

Я тогда жил в пограничном Гродно, где можно было свободно принимать передачи польского телевидения. Как будто воочию я отслеживал бесчисленные массовые собрания и митинги, которые заканчивались принятием резолюций: «Очистим Польшу от евреев и сионистов!» Ожесточенная травля привела к тому, что страну покинули около 20 тысяч евреев — большинство из тех, кто пережил Холокост. Но этим дело не ограничилось.
После подавления в августе 1968 года Пражской весны кремлевская пропаганда внесла ясность, кто стоял за чешскими реформаторами и всеми антисоветскими элементами. Еврейская опасность требовала повышенной бдительности. На борьбу с сионизмом и «происками израильской военщины» были подняты «патриотические ресурсы» СССР. С тех пор в народ запущена была массовым тиражом советская антисемитская литература, которая с годами пополнялась новинками и до сих пор разложена на прилавках российских магазинов.
Между тем во исполнение партийных решений развертывалось масштабное перевооружение армий арабских государств, враждебных Израилю.
Поощряемый этой щедрой помощью, президент Египта Гамаль Абдель Насер начал в 1969 году войну на истощение еврейского государства. Его расчеты оказались призрачными: к концу года Израиль перенес войну в глубь египетской территории, его авиация точно поражала не только военные, но и гражданские цели. Перед лицом нового поражения Насер обратился к советскому руководству с просьбой о прямом и открытом военном вмешательстве.

На дискуссиях в Политбюро не нашло поддержки предложение о посылке на ближневосточный фронт советских добровольцев, акцию решили осуществить скрытно. К январю 1970 года для отправки в Египет были отобраны 32 тысячи советских солдат и офицеров, оснащенных самолетами МиГ-21, новейшими зенитно-ракетными комплексами и другим вооружением. Переброска войск велась морем из города Николаева с соблюдением всех мер секретности (у десантников забирали личные документы, их переодевали в гражданскую одежду, затем в египетскую форму, в светлое время суток прятали в «отстойниках» и т. д.). Зенитно-ракетными частями командовал генерал П. Смирнов, полками истребительной авиации — генерал Г. Дольников.
Первые соединения воинского контингента начали высадку в порту Александрия 5 марта 1970 года. Обратим внимание на эту дату, ознаменовавшую перелом ситуации. С этого времени советские летчики и зенитчики вступали в прямой боевой контакт с израильской армией. Немалые потери в живой силе и технике с обеих сторон были предсказуемы.
При всей изощренной маскировке акции руководство СССР не питало иллюзий, что удастся спрятать концы в воду. И действительно, уже через несколько дней в западной печати появились сведения о «советском присутствии в Египте». Израильское радио сразу стало вести передачи на русском языке «специально для советских воинов».
Несмотря на закрытость медиапространства в СССР, и там не могло оставаться тайной, что советским солдатам и офицерам приказано сражаться с евреями и убивать их. Что и отражено было в песне, сочиненной однополчанами в память о своих погибших товарищах:
Никто не бросит поле боя,
Услышав УРСов злобный вой,
В районе города Саида,
В пустыне знойной и сухой.
За что бились, во имя чего губили чужие и свои жизни, в обсуждение не входило. Приказано, значит, надо. Тела погибших тайно отправляли в СССР.
Следовательно, можно сделать такой вывод. Срочная мобилизация «общественного мнения», начатая московской пресс-конференцией 4 марта, для того и потребовалась, чтобы заглушить голоса протеста. И как бы загодя оправдать необъявленную войну, ставившую целью подрыв боеспособности армии Израиля.
Воздержусь от упреков в адрес именитых участников сборища, организованного МИДом. Конечно, никто не мог их заставить шельмовать Израиль. А если они это сделали, то по личному выбору. У каждого имелись свои резоны — иногда даже забавные, по свидетельству современников.
В мемуарах критика Бенедикта Сарнова описан поступок одного из тех, кого в их кругу именовали «группой дрессированных евреев», главного режиссера Московского театра сатиры Валентина Плучека. Когда ему показали отпечатанный текст сервильного обращения к общественности, Плучек (с его слов) будто бы возразил:
– Я этого подписать не могу.
– Как?! Почему?! — воскликнул организатор мероприятия В. Дымшиц.
– Здесь написано «народный артист СССР», а я — всего народный артист РСФСР.
– Ну это ничего, — улыбнулся Дымшиц. — Будете народным СССР. Так что смело подписывайте, не стесняйтесь.
И Плучек, не постеснявшись, бумагу подписал (Б. Сарнов. Вторая книга воспоминаний, с. 561–564).
Подобные «милые розыгрыши» не сгладили тяжелого впечатления от опубликованного на Западе 8 марта «Письма 39» Леониду Замятину. Они от имени того еврейского большинства, которое «не было приглашено на пресс-конференцию», решительно отмежевались от антиизраильской кампании и выразили солидарность со своим народом.
Обстановка на Ближнем Востоке накалялась, боевые действия с прямым участием советских войск расширялись. Мировое еврейство возмущенно реагировало.
Понадобились новые заверения от советских евреев в их лояльности. В Белоруссии, как и по всей стране, началась публикация писем от верноподданных евреев. Соответственно спущенным разнарядкам намеченных персон заранее предупреждали о сроке подачи. В нашей областной газете выступили профессор Мараш, директор школы Злотник и еще некоторые. Дошла очередь и до меня, в ту пору доцента-историка.

Прежде чем принять решение, я посоветовался с женой, Фридой Пугач, работавшей журналистом в «Гродненской правде», и старшим сыном — школьником Александром. Я им сказал, что дело плохо: если подпишу подобное, уже не смогу считать себя человеком. Семья согласилась, что подписывать не надо. Но мы понимали, что последствия будут тяжелыми. И между собой обсуждали разные варианты, в том числе компромиссные: например, написать, что у еврейского народа и его государства имеются как достоинства, так и недостатки (следует перечисление тех и других).
Однако об этом в редакции и слушать не стали. Какая может быть отсебятина, если требуется недвусмысленно осудить «израильских агрессоров»? И тем языком, которым выражается центральная печать.
Тогда я уведомил редактора газеты Коласа, что не буду клеветать вслед за другими на свой народ. Быстрой реакции сверху не последовало, но вовсе не потому, что мне простили. Просто понадобилось время, чтобы солиднее оформить дело против «антисоветчика и сиониста». В мае 1971 года Гродненский горком партии, как говорится, поставил на мне крест. В обвинениях можно было прочитать: «В 1968 г. Клейн Б. С. выступил против предпринимаемых мер нашего правительства и ЦК КПСС по отношению к Чехословакии». Кроме того, «он подчеркивал необходимость борьбы против сталинистов, против правящей группировки…» В справках отмечалось, что я называл руководство КПСС «группой выродков», которые доведут страну до катастрофы.
Среди разных наказаний особенно тяжелым ударом было для меня официальное извещение, поступившее из Москвы: «Ученой степени кандидата исторических наук и ученого звания доцента Вы лишены по решению пленума ВАК от 14.1У. 72… за действия, несовместимые с высоким званием советского ученого».
Статус ученого вернули только через восемь лет. На многие годы мне запретили профессию историка, лишили права печататься, выступать публично, даже возможности переехать в другое место.
Неизбежным довеском к репрессиям стала социальная изоляция. Некоторых знакомых я причислил к «перебежчикам»: они, завидев меня издали, перебегали на другую сторону улицы, чтобы не поздороваться с изгоем. Однако были и исключения из морального бойкота. Первыми пришли к нам для поддержки супруги Плучек.
Ансель Давыдович Плучек, родственник московской знаменитости, не блистал художественными дарованиями, был главным инженером провинциального завода. Но, в отличие от Валентина Плучека, главного режиссера Московского театра сатиры, в трудной ситуации сохранил человеческое достоинство. Нам с женой, людям опальным, всячески выказывал внимание и сочувствие, приватно и публично.
Осенью 1970 года новый египетский президент Садат почему-то выгнал из страны тысячи советских «военспецов», отобрав у них всю технику. Насколько известно, в Москве никто из ответственных за этот провал не поплатился.
Все списано с безымянного счета истории.

Борис КЛЕЙН,
доктор исторических наук

Оцените пост

(голосовало: 19, средняя оценка: 4,42 из 5)

Загрузка...

Поделиться