Книга Иова разительно отличается от других книг Библии. Возможное время её написания: от дней Авраама до дней Эзры — интервал, превышающий тысячелетие. Предполагаемый автор: может быть, Моисей, или царь Соломон… или ещё кто. Иов мог существовать или быть вымышленным персонажем, а может, что-то было, чего-то не было. Наконец, Книга Иова — единственная в Библии, рассказывающая, возможно, о нееврее.
Драма Иова фундаментальна для рода людского. Интуитивно мы чувствуем, что добро в нашем мире должно награждаться, а зло наказываться. В то же время мы знаем: этого часто не происходит. За что наказан Авель, которого убил его брат Каин?
Да и понятие добра носит субъективный характер. Герои-злодеи, взрывавшие себя в израильских автобусах или в мечетях, были уверены, что исполняют волю Аллаха. Павка Корчагин — Николай Островский, угробивший здоровье на службе революции, жил так, «чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы». Да цель была такой, что уж лучше бы бесцельно… Даже пушкинский Сальери, подсыпая яд Моцарту, считал, что исправляет несправедливость мира: «Все говорят: нет правды на земле. Но правды нет и — выше. Для меня так это ясно, как простая гамма».
Два фильма последних лет, получившие превосходные отзывы, трактуют драму Иова в реалиях современного мира. Один — «Серьёзный человек» — в обстоятельствах жизни американского еврея в Миннесоте, другой — «Левиафан» — в интерьере маленького российского городка на Белом море.
Американский Иов в фильме братьев Коэн похож на библейского. Он старается вести себя достойно, но вокруг него всё рушится. Сынишка-школьник постоянно обкурен марихуаной, дочь ворует деньги из его кошелька, мечтая скопить на операцию носа. Нужно содержать недотёпу брата, да ещё тратиться на адвоката, выручая того. Жена спит с другом семьи и хочет развестись. В колледже, где профессорствует Иов, работа не надежная (tenure), так как кто-то, вероятно — тот самый неблагодарный друг, пишет на него анонимки.
Иов, ища объяснение, за что ему всё это, ведь он не грешит, обращается к раввинам. Но те не могут сказать ничего ясного. Не считая рассказанной ему притчи о прихожанине-дантисте, который на задней стороне зубов пациента-нееврея обнаружил надпись на иврите. Но то ли потому, что дантист не был силён в иврите, то ли ещё почему, он не сумел прочесть надпись. Вроде нам на что-то намекают, но ясное понимание может быть недоступно, притча Иова не утешила.
В конце он не выдерживает испытаний. Перед лицом неразрешимых финансовых проблем принимает взятку от мрачного студента-корейца, неспособного сдать экзамен. Немедленно раздаётся телефонный звонок, и врач сообщает, что анализ показал: у Иова опухоль…
Библейский Иов выдержал испытания несчастьями, не утратил веру в Б-га и был вознаграждён: «Жил Иов 140 лет и видел сыновей своих (вместо умерших в начале повествования) и сыновей сыновей своих до четвёртого поколения. И умер Иов старцем, насытясь днями (42:16–17). Американский Иов, как повествует чёрная комедия братьев Коэн, испытаний не выдержал и до 140 лет наверняка не доживёт.
В «Левиафане» режиссёра Звягинцева драма сложнее. У русского Иова власти отнимают дом. Жена спит с его другом (с боевым другом!). Конфликт улажен фонарём под глазом жены. Но потом её находят мёртвой — то ли убийство, то ли самоубийство. Иов почти наверняка не виновен, хотя молоток, которым, по словам следователя, была убита жена, находят в доме Иова. Суд приговаривает его к 15 годам заключения. Некто могущественный неотвратимо разрушает его жизнь.
История жены русского Иова — версия той же драмы. Тяжёлая, однообразная работа по разделке рыбы, пасынок, который ненавидит её, хамит и посылает, муж, изъясняющийся матом и пьющий водку стаканами (как, впрочем, все вокруг). Жена просит Иова о ребёнке, видно, не впервой, и не получает согласия.
А тут появляется «боевой друг» — столичный адвокат. На нём налёт нормальной человеческой жизни. Он предлагает жене уехать с ним. «Ты веришь в Б-га?» — спрашивает жена. «Я верю в факты», — отвечает друг. «Я тебя не понимаю», — жалуется жена. «Я сам себя не понимаю», — соглашается друг. Если Б-г означает моральную ясность, то друг её не сулит. Жена остаётся.
Русский фильм вводит в действие ещё одного героя — Левиафана. В библейской версии Всевышний сообщает Иову о непобедимом чудовище: «Положи на него длань твою, помни бой этот и более его не затевай. Надежда тщетна; даже взгляд его повергает… Сердце его как камень…» (40:32, 41:1–16). На этот персонаж намекает кит, иногда зовущийся Левиафаном, который в фильме плещется в море под домом Иова.
Авторы фильма имеют в виду определённого Левиафана — того, о котором книга английского философа Гоббса и который — «власть государства церковного и гражданского», лишающая человека свободы.
Враждебность власти человеку на Руси не нова. Так было всегда. Поэтому источник несчастий Иова русского — в отличие от американского — не запрятан. Это власть.
Новинка фильма для российского нарратива — равная враждебность человеку православия. В фильме власть отнимает у Иова дом, чтобы построить на его месте церковь.
Православие, не как католицизм и протестантство на Западе, традиционно встроено в России в государственную машину. Поэтому оно неспособно исполнять социальную роль, полагаемую за религией — быть оппонентом власти и исправлять её.
ХХ век стал чудовищным провалом тысячелетней истории православия на Руси. Народ, который православие воспитывало веками, в безумии революции топил попов сотнями в прорубях и крушил церкви. Этот народ, не демонстрируя христианского смирения, столетие яростно и успешно уничтожал всё здоровое в себе. Ныне, утверждают создатели фильма, православие поднимается вновь как часть Левиафана — враждебной человеку государственной машины. В финале фильма архиерей говорит проповедь «об истине и правде» во вновь отстроенной на месте отнятого у Иова дома церкви. Такой вот апофеоз лицемерия.
Различно отношение к священнослужителям в двух киносказаниях об Иовах. Американскому Иову раввины, главные положительные герои еврейского фольклора, не в силах объяснить тайну человеческой жизни — почему страдания настигают нас без вины. Православные священники в фильме Звягинцева сами являются причиной несчастья.
Судя по литературе, попов на Руси не любили всегда. Лишь начав знакомиться с русским фольклором, я поразился жестокости попа, убившего любимую собаку за кусок мяса, который она съела. Эта неоправданная жестокость понудила неизвестного автора сделать сказание бесконечным. У Пушкина народный герой Балда под одобрение автора «вышибает ум у старика» попа за естественное желание того сэкономить. Длинен список жалоб попа на народ в поэме Некрасова: «Кому на Руси жить хорошо»: «Кого вы называете // Породой жеребячьею?.. // С кем встречи вы боитеся, // Идя путем-дорогою?.. // …О ком слагаете // Вы сказки балагурные, // И песни непристойные, // И всякую хулу?.. // Кому вдогон, как мерину, // Кричите: го-го-го?..»
Единственное позитивное описание попа в русской литературе, которое я могу припомнить, — в автобиографической прозе христианина из евреев Анатолия Наймана. Там поп, зайдя к прихожанину в постный день, чтобы не срамить того, по забывчивости приготовившего борщ с мясом, тактично отобедал этим борщом.
Тактичность — похвальное качество. Но я не могу представить себе раввина, который, щадя чувства рассеянного еврея, угощается у того в Йом Кипур. Не пересекает ли поп Наймана грань между тактичностью и лицемерием?
Так есть ли спасение от мира, в котором человек абсолютно беззащитен перед Левиафаном союза власти и православия, способным раздавить его? Наверное, это путь, отвергнутый женой Иова, — побег. Но этот путь требует осознания картины бытия, нечастого в России.
Об этом другой недавний фильм — притча режиссёра Быкова с неудачным названием «Дурак». Там молодой сантехник обнаруживает, что густонаселённый дом-общежитие находится на грани обрушения. Через две стены снизу доверху восходят трещины. Крошится фундамент, и дом уже накренился на три метра. Сантехник сообщает о близящейся катастрофе мэру и отцам города. Те хотели бы помочь, но необходимые для переселения жильцов деньги ими давно разворованы. Решают предоставить дом и его жильцов своей участи.
Сантехник бегает по этажам и предупреждает жильцов дома о грозящей тем беде. Жильцы покидают дом, но, видя, что тот ещё стоит, избивают сантехника и возвращаются в трущобу. Бежать от катастрофы жильцам не даёт привычка, а ещё непонимание жизни.
В конце семидесятых прошлого века в те годы ещё молодой математик — ныне он заслуженный бостончанин — Гриша Погребинский оказался в гостях у академика А. Д. Сахарова. Узнав, что Гриша добивается разрешения на эмиграцию, А. Д. вздохнул: «Меня они не отпустят никогда».
Позже Е. Г. Боннэр, к тому времени вдова академика, в интервью сообщила любимый анекдот А. Д. Сахарова: «Коммунизм — это советская власть плюс эмиграция всей страны». Выросшим после исторического материализма поясню: здесь обыгрывается знаменитая формула Ленина, поучавшая когда-то со всех плакатов, в которой значилась «электрификация всей страны».
Человеческой жизни неизбежно присущи необъяснимые страдания. Так было в земле Уц во времена библейского Иова, так и в современной Миннесоте. Особенно полна страданиями во все времена жизнь людей в России. Библейская история Иова учит, что наша участь — сносить незаслуженные страдания и ожидать помощи от Б-га.
Ещё, мы знаем, спастись от державного Левиафана помогает бегство. В противном случае страдания будут иметь объяснение. Поэтически это выразил поэт Борис Чичибабин:
Край души, больная Русь,
Перезвонность, первозданность.
С уходящим — помирюсь,
С остающимся — останусь…
Но в конце пути сияй
По заветам Саваофа:
Уходящему — Синай,
Остающимся — Голгофа.
А жизнью вновь подтвердил «оставшийся» — Борис Ефимович Немцов (1959–2015).
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
