Югославские черные туфли с язычками, с аккуратными пряжками и на скошенных каблуках — это все, что осталось у Толика от солидного гардероба, привезенного из России в Израиль. Остальное исчезло в процессе постоянного пьянства и непотребного поведения. Единственная ценность, напоминающая о пижонском прошлом, совершенно случайно обнаружилась далеко под кроватью. А Толик о них уже и думать забыл. Пропали, ну и черт с ними, тут жизнь пропадает, неприятности посерьезнее.
не прореагировал
А дело было так. Проснувшись в похмельном бреду, Толик ощутил сумасшедшее желание закурить, а курево-то кончилось. Вот и полез под кровать в надежде бычок какой-нибудь завалящий обнаружить. И нащупал туфли. Выволок их на свет, удивился почти новой, только малость запыленной вещи и тут же сообразил, что похмелка обеспечена, если покупатель на обувь найдется. Кое-как привел опухшую рожу в порядок и вышел из своей неуютной каморки на улицу, обуреваемый страстным желанием провернуть дельце и вознаградить себя за муки.
На биографии героя можно не останавливаться, на его жизни в Израиле — тоже. Банальная история: была «корзина» — пил не просыхая и восторгался новой страной, бабки кончились — начал распродажу гардероба, глаза залить по привычке требовалось. Работать не начинал, на счастливый случай по наивности надеялся. Придут и сами предложат, как же, инженеры-горняки всюду нужны.
Жил в Южном Тель-Авиве на знаменитой своими первобытными нравами, ветхими строениями, жуткой грязью и породистыми тараканами шхуне, единственным достоинством которой было наличие базара-кормильца. На базаре хоть что-то да подберешь брюхо набить, много ли алкашу надо? Опять же проблемы с компанией таких же обделенных судьбой собутыльников не было — кучковалась жаждущая похмелья алкашня возле одной из лавок уже с шести утра.
Итак, выполз Толик на улицу и призадумался: куда идти? На центральной улице шхуны сапожных мастерских много, да хозяева все больше народ суровый, несговорчивый, своего товара подержанного хватает. И тут вспомнил, что на параллельной улице один старичок-землячок промышляет — чинит обувь недорого. Двинулся Толик к вычисленному месту.
Смуглый старик, удобно устроившись на маленькой табуреточке, сосредоточенно ковырял драную подметку. На приветствие клиента никак не прореагировал. А когда обеспокоенный Толик заговорил погромче, поднял морщинистое лицо.
– И что вам надо, молодой человек?
– Выручай, батя, купи туфли новые по дешевке. Продашь дороже — заработаешь свою копейку.
– Уйдить вас на… Этим не занимаемся. Чиним-починяем — пожалуйста. Старый вещь не покупаем.
Но Толик так артистически молил, так раскланивался и демонстрировал качество товара, что сердце старика не выдержало, и со всей своей бедности предложил он Толику аж десять шекелей. Владелец шикарной обуви подскочил от возмущения: такие туфли в приличном магазине стоили тогда минимум двести. Но упрямый старик оставался неумолимым. Прикинул Толик предстоящие расходы: водчонка «Голда» — червонец (давно это было!), а на курево, на «Ноблесс» родимый? С новой силой атаковал непреклонного деда, и к обоюдному удовольствию сошлись на тринадцати шекелях. Получил Толик бабки и взвился — герой, алкашня возрадуется: первый «лечебный» пузырь обеспечен.
Сапожник — новый хозяин — навел глянец на туфли, отменная кожа засияла, оставалось лишь найти понимающего покупателя. Поставил фирменное изделие на тумбочку рядом с рабочей лапкой и стал дожидаться. Сделка обещала солидную выгоду.
Отставной семидесятилетний майор Всеволод Ильич с утра собрался на базар — припасы заканчивались. Проходя мимо сапожника, по обыкновению поздоровался и увидел нечто впечатляющее, то есть блестящие туфли на славном каблучке. Моментально прикинул, что каблук его несколько возвысит и, соответственно, малый рост не так будет бросаться в глаза. Решил майор поинтересоваться товаром.
– И почем же такие штиблеты?
– Для вас всего сто шекелей.
– Что?! — рявкнул возмущенный вояка.
Экономного Всеволода в жар бросило — шутка ли, такие деньги. С присущей ему жадностью предложил двадцать и в ответ услышал лишь хихиканье. Осерчал майор, потому как по натуре был из твердолобых солдафонов, считающих при оценке любых явлений и событий, что мнений может быть два: его личное мнение и неправильное. С этой позиции начал обхаживать прохиндея-сапожника, доказывая примерами из своей нелегкой военной жизни всю беспочвенность притязаний продавца на такую сумасшедшую сумму. Короче, путем взаимных уговоров и компромиссов сошлись на пятидесяти шекелях. Продавец довольно потер руки: день начался славно. А Всеволод, померив обновку, приосанился и прямо в ней пошагал на базар.
Так туфли попали в третьи руки (или все-таки ноги?). Попали надолго, на целых два года. Надевал их Всеволод на вечерние посиделки с ровесниками, ухаживал за ними, как за самым дорогим достоянием. Отличный крем, бархотка — все как в армии учили. А потом случилось нечто непредвиденное. Увлекся однажды майор спором с невоенным неучем, доказал-таки ему, кто на самом деле должен находиться во главе правительства страны, и, гордый очередной победой в словесном поединке, исполненный собственного достоинства, пошагал в любимых туфлях домой. А ночью стало ему совсем плохо. Жил Всеволод один, «амбуланс» вызвать сил не хватило, и скрутило ветерана — помер скоропостижно.
Хозяин съемной квартиры весь нехитрый стариковский скарб выбросил, на помойку близлежащую отправил. И буквально сразу же на кучку хлама наткнулся некий пронырливый бродяга. Покопался палочкой в старье и обнаружил неслабые туфли, кои с удовольствием надел на свои немытые, исцарапанные ноги. Вот это везуха! Почувствовал себя обновленным и отметил с такими же горемычными друзьями удачную находку — повод знатный. А туфли обрели четвертого хозяина.
За истекшее время с Толиком произошел ряд печальных событий, в результате которых деградировал мужик полностью — заправским бомжем стал. Но с голоду, однако, не пропал — приспособился. И паршивая водка крепкий организм до конца не добила — еще держался на плаву, хотя сердечко уже и пошаливало. Обитал в районе любимой шхуны, промышлял на привычном базаре, подвозя заказчикам покупки на несанкционированно позаимствованной в «супере» тележке, на верной подружке-кормилице. Спал на куче лохмотьев в развалинах, в достаточном количестве имеющихся в южной части города. О будущем не думал. А вот прошлое однажды пришлось-таки вспомнить.
После очередной коллективной пьянки полянка в скверике — единственном зеленом пятнышке на облезлой шхуне — как всегда, напоминала поле после битвы. Живописно раскинувшиеся, храпящие и стонущие люди в грязной одежде, пустые бутылки, мусор, объедки, нестерпимый смрад и приставучие мухи. Проснулся Толик от дикой тошноты и мучительной жажды, видно, нечто отвратное употребил. Поднялся и потопал воду искать. Да споткнулся случайно о чьи-то ноги в относительно приличных туфлях. Лихорадочно попытался вспомнить: откуда ему туфли знакомы. Вспомнил и аж затрясся. Недолго думая разул спящего бродяжку, свои потрепанные тапки выбросил и уже в новой обувке потерялся с «места преступления». Долго бродил по ночному городу и вспоминал прежнюю жизнь. Вспоминал не зря — уже наутро, кое-как приведя себя в более или менее достойный вид, поплелся искать хоть какую-нибудь работу. А злополучные «путешествующие» туфли наконец-то вернулись к первому (пятому!) хозяину.
Леонид ЖИВОВ, Тель-Авив
В качестве иллюстрации
использована картина
Алекса Левина «Еврейский сапожник»
Оцените пост
(голосовало: 1, средняя оценка: 1,00 из 5)
Загрузка...
