Однажды накануне Песах, когда на улицах Бердичева еще дымились костры, на которых евреи, по традиции, сжигали хамец, остатки заквашенных зерновых продуктов, реб Леви Ицхак отправился на городской базар. Вначале он подошел к нееврею, о котором говорили, что он продает из-под полы контрабандные товары. Ребе тихо спросил его: «У вас есть китайский шелк?» – «Лучших сортов и в любом количестве», – ответил торговец. Реб Леви-Ицхак вежливо поблагодарил его за информацию и пошел дальше, осматривая лотки. Через минуту он остановился возле продуктовой лавочки еврея и как бы невзначай спросил: «Не осталось ли что-нибудь из хамеца?»
«Хамец!? – изумился еврей. – Да что вы, ребе, сохрани Г-сподь! Я весь дом и лавку выдраил, ни крошки хлеба не найдете у меня!»
И тогда реб Леви-Ицхак воздел руки к небу и воскликнул: «Владыка вселенной! Ты видишь, какой честный и сознательный у Тебя народ! Русский царь, самый могущественный и грозный правитель на свете, владеет огромной армией, самой строгой полицией и самыми страшными тюрьмами. Этот царь запретил контрабандный ввоз и продажу иностранных товаров. И хотя граница его империи охраняется денно и нощно, нелегальный импорт процветает. Запрещенные товары продают на базарах, почти не таясь.
Но Ты, Г-сподь, лишь однажды и очень давно приказал в Торе: «Семь дней закваска не должна находиться в домах ваших». И вот уже более трех тысяч лет – без армии и полиции, без угроз и обысков, без штрафов и тюрем – евреи скрупулезно соблюдают Твой закон, тщательно выметают хамец перед Песах. Пройди, посмотри в любом доме – ни единой крошки не найдешь! Кто сравнится с Твоим народом?!»
Вдова при жизни мужа
В пасхальную субботу мудрецы постановили читать «Песнь песней», автором которой, как и «Коэлета», является мудрейший из людей царь Соломон.
«Песнь песней» – безусловно, одна из труднейших книг ТАНАХа. Не потому, что ее трудно понять. Наоборот, ее легко понять неправильно. Это не просто любовная песнь, а песнь, насыщенная бурной страстью. Среди 24 книг еврейского канона, отмеченных пророческим вдохновением и духом святости, она может показаться неуместной. Почему же рабби Акива, величайший из всех трех тысяч мудрецов Талмуда, сказал о ней: «Все писания святы, но «Песнь песней» – святейшая из святейших»? Может ли обладать святостью любовная лирика, да еще столь откровенного свойства?
Задавать такие вопросы могут лишь те, кто буквально понимает «Песнь Песней». Наши мудрецы и комментаторы оценивали ее совершенно иначе. Они видели в ней аллегорию, «любовный» дуэт Б-га и народа Израиля. Стихи «Песни» так насыщены глубокими мыслями, что почти каждый комментатор находит новые темы в ее неповторимых образах и лексической структуре. Причем, буквальное понимание столь далеко от истины, что его без преувеличения можно назвать ложным. Вот почему во многих переводах дается не прямой текст, а аллегорическое переложение на основе комментария РАШИ и других мудрецов.
Царю Соломону открылось через пророческое озарение, что евреям суждено уйти в череду изгнаний и что они будут ностальгически вспоминать свое прежнее исключительное положение народа, «любимого» Б-гом. Подобно отвергнутой жене, они скажут: «Пойду я и возвращусь к первому мужу моему, ибо было мне тогда лучше, чем теперь» (Ошеа, 2:9).
Пророки часто сравнивали отношения между Б-гом и Израилем с отношениями между любящими супругами, переживающими кризис. Соломон сочинил «Песнь Песней» в форме той же аллегории. Перед нами эмоциональный диалог между «мужем» (Б-гом) и «женой» (еврейским народом). «Муж» все еще любит «жену», изгнанную за неверность и ставшую «вдовой при жизни мужа». Она тоже тянется к «мужу», хочет снова понравиться ему, вспоминает свою юную любовь к нему и кается в грехе. Б-г с тоской вспоминает, как Он любил Израиль; Он помнит (духовную) красоту «жены» и ее страсть в служении Ему. Он говорит, что не навсегда отверг еврейский народ, что Он все так же считает его своей «женой», а себя – «мужем», и обещает вернуть «жену», восстановить их тесную связь.
В середине XIX века, когда в царской России усилились преследования евреев, ведущие раввины часто приезжали в Санкт-Петебург, чтобы ходатайствовать за свои общины перед министрами. Во время одного такого визита некий высокопоставленный сановник спросил раввина, для чего в Талмуде приведено так много агадических притч, смысл которых «странен» и «непонятен».
Раввин ответил: «Вы знаете, что царь и его советники часто планировали антиеврейские акции. Если бы Всевышний не срывал раз за разом их планы, то царю наверняка принесли бы однажды на подпись указ об изгнании или массовом истреблении евреев. Такой указ привел бы к катастрофе, и какой-нибудь поэт со временем написал бы, что в капле чернил были утоплены три миллиона человек. Все мы поняли бы, что имеется в виду. Но через сто лет, прочтя эту фразу, люди сказали бы, что это чепуха. Как можно утопить столько людей в одной капле чернил? На самом деле, это выражение вполне уместно и точно отражает ситуацию, но несведущий читатель высмеял бы его. То же самое происходит и с давними притчами наших мудрецов, написанными в аллегорической форме, в виде фантастических историй, специально для того, чтобы скрыть их смысл от несведущих людей. Но эти глупцы смеются над нашими притчами, вместо того чтобы сокрушаться по поводу собственного невежества.
У каждой эпохи свой язык, свои образы, значение которых со временем стирается и исчезает. Мы, бывшие советские евреи, с детства учили, что «выстрел «Авроры» возвестил новую эру в истории человечества», а «десять дней» большевистской революции «потрясли мир». Однако «новая эра» бесславно завершилась в исторически короткий срок; на выстрел крейсерской пушки наверняка не обратили внимания даже жители близлежащих петербургских кварталов, а многие его и вовсе не слышали; в октябре 1917 года никакого «миротрясения» не наблюдалось. Сегодня эти выражения кажутся смешными, а наши ближайшие потомки их вообще не поймут.
Автор «Песни Песней» не претендовал на такую патетику; его образы лиричны, камерны, ибо великому и святому не требуются словесные украшения.
Мы читаем «Песнь песней» в Песах, потому что в одной из ее интерпретаций речь идет о еврейском народе в период Исхода, отмеченном таким духовным накалом, что несколько веков спустя, уже в период Первого Храма, Б-г устами пророка Иермиягу с тоской «вспоминал»: «Я помню о благосклонности твоей ко Мне, когда ты была молода, о том, как невестою ты любила Меня, как ты шла за Мной по пустыне, по земле незасеянной» (2:2).
«Песнь Песней» столь возвышенна, столь одухотворена и свята, что Всевышний в бесконечной мудрости Своей решил вручить ее нам именно в такой форме. Образная лирическая баллада, как ни один другой жанр, способна передать ту глубокую, страстную любовь к Б-гу, которая была и остается нашим высшим уделом.
Ну а как быть с кощунственными искажениями? Можно ли заткнуть рты глупцам и злонамеренным хулителям? Вряд ли, да, наверное, и не стоит. Мудрецы не зря говорили: «Разве Б-г создал бы Солнце, если бы Его смущали солнцепоклонники?» («… ведь верны пути Всевышнего, праведники пойдут по ним, а грешники споткнутся на них») (Ошеа, 14:10).