К девятой годовщине одностороннего выхода Израиля из Газы
— Набережная, — говорю я водителю такси.
— Платить будете по счетчику или?.. — спрашивает меня смуглый усач то ли
ашкеназского, то ли сефардского происхождения, впрочем, какая разница, особенно сейчас, когда слово «братство» на время — хорошо бы навсегда! — перестало быть абстракцией в нашем народе.
— Или, — отвечаю я.
«Или» оказывается суммой в сорок шекелей — вполне приличной для такого солидного города, как Ашкелон.
Мы едем молча. За окном вырастают и исчезают белые ашкелонские здания, пальмы, отдающие честь распаренному небу, кое-где вспыхивает бугенвиллея. Вон одинокий пешеход. Вон метрах в двустах от него две девчушки в мини. Еще минуты через три езды на очередном перекрестке появляется кучка типичных русскоязычных пожилых женщин в цветастых платьях — лет двадцать назад такие «олимки» на каждом углу встречались, потом в большинстве своем израилизировались, но, как видно, не все. А вон мускулистая брюнетка в лосинах на два размера меньше попы тащит куда-то сынишку за руку, а тот упирается. Это явно коренные. И вновь — никого, никого, никого. Мы летим мимо почти пустых тротуаров. Опять же — летим. Пробок не предвидится.
Моя приятельница, жительница Ашкелона, сказала мне: «Это сейчас, днем. А когда жара спадает, люди все-таки не выдерживают и вылезают из нор…» Мы с ней сидели неподалеку от железнодорожной станции в стеклянном стакане, служившем самой зачуханной забегаловкой из всех виденных мною в Израиле. От кондиционера тянуло прохладой, а в двери врывался ашкелонский зной.
Закончить фразу моей собеседнице помешало зловещее «у-у-у-у!».
— В супер! — крикнул хозяин заведения, и мы, выскочив из фалафельной, присоединились к невесть откуда взявшейся толпе, спешащей в мощное бетонное здание торгового центра.
Не снижая скорости, но и не срываясь на бег, моя приятельница крикнула:
— У нас есть пятнадцать секунд!
Я посмотрел на небо. Вот она какая наша (потому как летит с севера на юг) ракеточка. На комету слегка похожа. В телевизоре казалась повнушительнее. Ну, лети, дорогая, сбивай эту бяку ненавистную. И точно — только мы нырнули в супер — бух! Отбой, можно возвращаться.
…Такси поворачивает к морю. Как там у Галича?
Пахнет морем, теплым и соленым,
Вечным морем и людской тщетой.
— Скоро приедем? — спрашиваю.
Водитель бросает на меня недоуменный взгляд.
— Не местный, что ли?
— С севера я.
— С севера… — может, я ошибаюсь, но похоже, в голосе его звучит зависть. — А сюда по делам приехал?
— Друзей проведать.
— И как, проведал?
— Частично проведал, частично еще проведаю.
— Проведывай, проведывай. Ты бы лучше в Иерусалим съездил, там бы этих трех идиотов проведал — Биби, Буги и Арановича. А то ведь что творят! Трусы, импотенты! Ни хрена не могут сделать. А мы живем тут, как крысы! Нос наружу боимся высунуть! Света Б-жьего не видим! Бизнесы все к черту у людей полетели. Я сколько недель без работы сижу! Всё, приехали, давай деньги. Видишь, это же пляж! Здесь же не протолкнуться было! А сейчас? И это в самый сезон!…
Я открываю дверь и вылезаю из машины. Дейстительно: пляж — лунный пейзаж в солнечный день. Я оборачиваюсь к водителю.
— Биби у тебя виноват? — говорю я ему.- Аранович виноват? Буги виноват? А где ты, лично ты, был девять лет назад, когда шароновские бугаи громили гушкатифские поселения, расчищая место для хамасовских ракет и обеспечивая ХАМАСу победу на выборах? — Где ты был, — говорю я ему, — когда людей вышвыривали из домов, чтобы потом годами мариновать в бараках, которые назвали каравиллами?
— Где ты был, — говорю я ему, — когда ЯСАМники выламывали мне ноги, выволакивая меня из синагоги в Кфар-Дароме?
— Где ты был, — говорю я ему, — когда мы пытались перекрыть шоссе, ведущее в Хомеш и когда менты тащили нас в скотовозки и распихивали по каталажкам?
— Где ты был, — говорю я ему, — когда мразь, которая сейчас вас осыпает ракетами, рушила теплицы, в которые столько человеческого труда было вложено?
— А я скажу где ты был. Ты сидел теплым вечером в открытом кафе на ашкелонской улице, попивал кофе или пиво, сосал сигаретку и провожал взглядом проплывающие мимо автобусы с изгнанниками из Гуш-Катифа…
Вот что я ему говорю.
Ни хрена я ему этого не говорю. Пока собираюсь с духом сказать что-то, он нажимает на газ и — поминай как звали! А я остаюсь на пустом пляже. Может быть, если бы мне хватило духа сразу сказать все это, то в следующий раз, когда очередная Катастрофа обрушится на очередной гуш-катиф, он не в кафе бы пошел, а на перекресток — перекрывать дороги — и стал бы той самой мышкой, без которой не выкорчевать репу национального предательства. А так… А так на пепелище очередного гуш-катифа кто- нибудь и мне сможет будет бросить в лицо: «А где ты был?!»
Я стою посреди пустого пляжа.
Пахнет морем, теплым и соленым.
7.09.2014
Автор — А. Казарновский
Оцените пост
(голосовало: 5, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
