Одно время, ещё до последних закручиваний и завинчиваний, обсуждалась в российских политических олимпах тема уголовных преследований «за пробуждение ненависти к чиновникам как социальной группе». Угадайте, почему она вдруг всплыла? Неужели сообразили сразу? Правильно, не любят на Руси чиновного люда. Спросил я как-то своего давнего приятеля, вышедшего в перестройку в серьёзные бизнесмены: «Как с рэкетирами управляешься?» — «Чепуха, придут парочка вежливых, попьёшь с ними чайку, дашь тыщонку-другую — так они благодарят, подсобить где-чего норовят. Вот настоящие рэкетиры — это налоговая инспекция!»
Ещё, конечно, дух природный то ли свободы, то ли разгула всяческих рамок опасается. А свободолюбивость эта в нашем поэтическом деле — необходимей прочего, без неё только те творения выходят, что можно и на компьютере запрограммировать. Ну, знаете, в духе «Б. Сивко» («бред сивой кобылы»), как разыграли (и осмеяли) разок московский поэтический бомонд.
Так вот, наша гостья, уже во второй раз заглянувшая на поэтическую страничку, несомненно, имеет в руках могучий административный ресурс. Она — администратор сайта Союза писателей Израиля, председатель литобъединения и т. д. — в литературных измерениях чиновница крупного разряда. То ли на дьяка, то ли на стольничего потянет.
Как это сочетается с тонкой лиричностью её стихотворений, исключительной человеческой скромностью и приветливостью, а также с равной готовностью сопереживать и прозрачному-лёгкому-светлому, и тяжкому на этой земле — вопрос для моего анархистского умишки неподсильный. Быть может, её муза заняла изрядное положение в небесной табели о рангах и помогает ей своим административным ресурсом?
Шлите нам стихи на e-mail: ayudasin@gmail.com.
Валентина Чайковская
ГЕНИЮ МУЗЫКИ
Тревожный звук
рождает трепет,
Желанье спрятаться,
прильнуть,
Из клавиш слышен
чей-то лепет…
Полночный мрак сжимает грудь.
Всё громче плачущая скрипка,
А ночь всё яростней во мгле,
Взлетает ввысь с безумным криком
Старуха-ведьма на метле.
Ворвалась боль
под стук и грохот,
Крещендо в душу бьёт свинцом,
Сквозь сердце стук копыт —
не цокот,
А Рок, хохочущий в лицо.
Утихли страсти громовые,
Последний вздох
уставших нот…
Что было? Ад? Проделки Вия?
В пучине злых страстей аккорд?
О, чья ж душа так провинилась,
Чтоб всех химер собрать во сне?
А он — прочувствовал
немилость,
И ноты плавились в огне!
И вместе с ними Сотворивший
Горел танталовым огнём,
И был убит! О, тише, тише…
Сама Любовь поёт о нём.
ДОЖДЬ ПОСЛЕ ВОЙНЫ
Повеса-ветер дёрнул
край верёвки,
И брызнул шумно дождь
с котомок-туч,
Смочил оливам
платья-хаки ловко,
Но слепло с горя все:
деревья, люди, луч…
И дождь притих,
омыв лишь дом в руинах,
Прозрачностью коснулся
горьких дум,
Ты слышал боль Земли
и стон раввина,
Небесный гнев, печаль…
и взрывов шум.
Взывал осколком
взорванный автобус —
Теракта, зла и жертв
невинных знак,
На месте взрыва — кровь
и белый крокус…
А мир? Молчит.
Он видит всё не так!
В ПТИЧЬЕМ ЦАРСТВЕ
Окончен бой, утихли страсти…
На пике ль нравственных начал
Венец кого-то увенчал?
И был ли бой за приз так честен,
Чтоб солнца луч играл внутри,
Орлы, вороны, глухари?..
Да полно вам! Не греет слава,
А греет луч «Отдать!» в душе —
Не завтра, а сейчас! Уже!
И если крылья, словно локти,
Болят и ноют от труда:
Любой ценой наверх! Беда!!!
Беда — узнать в орле… сороку,
В вороне — грифа…
час всплакнуть…
Светло в груди,
но гложет грусть.
МИМОЗА
Уходят зимние морозы,
Блестит проталин чешуя.
Плетёт на пяльцах дух мимозы
Златой узор, иглой снуя.
И ветви, выгнувшись дугою,
Без пышных жестов и речей,
Вдруг брызнут жёлтою красою,
Играя в зареве лучей.
И светлой радостью творенья
Цветки затмят страстей обман,
И душ нечистые стремленья,
И сладкозвучной лжи туман.
ЯД ВАШЕМ
Моему, светлой памяти, свёкру Чайковскому Владимиру и его родителям Чайковской Теофиле и Чайковскому Павлу — Праведникам народов мира
Пепел Катастрофы
в грудь мою стучится,
Как остаться прежней,
видя эти лица?
Позабыть об этом
время не поможет
Звёздочке Давида
на девичьей коже,
Голубой наколке
на руке младенца,
Колее железной
на пути в Освенцим…
Из безвестных яров
и глухих погостов
К Памяти взывают
жертвы Холокоста.
То, что слышит сердце,
не вмещает слово —
Нет таких в запасе словаря
земного.
Залы «Яд Вашем»… И боль,
и горечь скрипок…
Или нас (кто выжил),
по убитым всхлипы?
Это дождь январский
или слёзы наши?
Кто забыть способен боль
потерь вчерашних?
Там, в саду снаружи —
Сад в благоуханье,
Как и в судьбах, рядом —
радость и страданье.
От поры Завета так
в роду еврея —
Мужество и горе
совмещает Время.
Выше мук телесных, смерти,
чувства страха —
Праведность, презревших
и погром, и плаху…
– Дай дитя мне руку,
я тебя укрою.
– Мамаааа…
– Тише, милый, мама яму роет…
И, рискуя жизнью
(что её ценнее?),
Праведник еврея
прятал от злодея.
Свой кусочек хлеба
отдавал с любовью —
Той немногословной,
на слова скупою:
– На, поешь, не бойся,
я с тобою рядом,
– Если сгинем — вместе,
не поддавшись гадам!
Заросли траншеи
нитью лет прошиты,
Сад в Иерусалиме —
в память об убитых.
Сад — во имя жизни
ПРАВЕДНИКОВ МИРА!
Дерева, как струны —
до созвездья Лиры…
В ЗЕМЛЮ ЭТУ ВХОДИТЕ БОСЫЕ
В землю эту входите босые,
Все замки отворяя в сердцах,
Позабыв свои взгляды косые,
Злобу, зависть
и ревности страх.
Этот край не приемлет
притворства!
Воздух в нём и целебен, и свят.
Пусть нечистой души
вероломство
Не посмеет нарушить обряд
Восхождения в Землю Святую,
Освящённую тяжестью мук,
Где к народу-изгою, ликуя,
Ветви тянутся ласкою рук.
Где оливы и пальмы ранимы,
Как сердца беззащитных детей,
И возвышенность Иерусалима
Очищает молитвой своей.
В эту землю входите босые!
В ней спасения душ эликсир.
И чисты небеса голубые,
И отсюда спасён будет мир!
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
