Роман Шмуленсон: «Я строю народ». Эксклюзивное интервью с исполнительным директором Совета еврейских иммигрантских общинных организаций

Жесткий, прагматичный современный мир породил редкий тип людей: успешных, амбициозных, ответственных не только за близких, но и за дальних; думающих, строящих планы, но и мечтающих. И что особенно важно, прилагающих реальные усилия для осуществления своих мечтаний. Встреча с такими людьми — всегда удивление и праздник. Правда, на пути от удивления до праздника приходится преодолеть присущие нам недоверие и подозрительность. В случае с Романом Шмуленсоном мне это в конечном итоге удалось.

Роман Шмуленсон, 37 лет, отец двоих детей, до 16 лет жил в Крыму, образование получил в США: окончил колледж как специалист в области еврейских исследований и университет как социальный работник. Последние годы служит исполнительным директором в COJECO (Council of Jewish Emigre Community Organizations).
– И что за радость? Разве о такой карьере для своего старшего сына мечтала еврейская мама, когда решалась на эмиграцию?
– Родители никогда меня не ограничивали, не толкали к чему-то более рациональному, практичному. Не мешали моему интересу. С пониманием отнеслись и к моему выбору профессии. Хотя получилось все довольно спонтанно и, наверное, неожиданно для меня самого.
Начнем с того, что я из типичной и нетипичной — по советским меркам — еврейской семьи: нас четверо детей. Традицию мы не соблюдали, но всегда были гордой еврейской семьей, никогда не скрывали своего происхождения. Хотя как бы это удалось Шмуленсонам в Симферополе?..
Уже из Америки я впервые съездил в Израиль и полюбил его совершенно безумно. Вернулся домой с ощущением, что нашел в своем собственном доме потайной чердак, куда все время тянет, где хочется находиться, раскрывать спрятанные там секреты и тайны. Эта тяга выразилась в предметах, которые я начал изучать в колледже: еврейская история, еврейская философия.
И еще я увлекся общинной еврейской жизнью: стал активным членом студенческой организации «Гиллель» — президентом русского клуба в Бруклинском колледже. После окончания пошел работать в общинный центр Kings Bay Y на Ностранд-авеню, в Бруклине. Работал и учился в Yeshiva University на социального работника. Стал директором еврейских образовательных программ в том же общинном центре, много работал с подростками.

– Думали ли вы, что застрянете в русскоязычной общине?
– Так вопрос не стоял. Мне просто было интересно. В то время, в конце 90-х — начале 2000-х, иммиграция была еще многочисленной. Подростковый возраст вообще не самый легкий, не самый простой, а у моих подопечных к проблемам обычных сверстников добавлялся еще и стресс эмиграции. Их мучили вопросы идентичности: «Кто я? Что делаю в этом мире?» Да тут еще и еврейство с его множеством вопросов. Мы вместе с удовольствием во всех этих проблемах копошились, разбирались. У тех подростков сегодня уже свои дети подрастают, а мы до сих пор дружим.
На какое-то время я ушел с работы в русскоязычной общине, но интереса к этому делу не потерял: придумал свою программу по работе с еврейской молодежью и пару лет на общественных началах устраивал творческие встречи и дискуссионные баталии под эгидой COJECO. Потом перешел туда на работу, а к 2007 году дорос до директора.
– Как долго еще будет актуально объединение русскоязычных еврейских организаций? Вы говорите, что вам интересна молодежная аудитория. Но в какой мере она русскоязычная? Еврейская иммиграция — это пересыхающий ручеек. Дети растут в американском обществе…
– Мы все время говорим о русскоязычной общине, хотя она часто вовсе не русскоязычная. Но точно «русскомыслящая». Важен не язык, а менталитет. У меня нет никаких сомнений в том, что наши дети будут американцами. Да и мое поколение очень успешно вписалось во все сферы здешнего общества. Могу засыпать вас именами известных актеров, писателей, успешных врачей, адвокатов, ученых, политиков — вышедших из нашей среды. Разумеется, мы вольемся в американское общество. Но ожидать того, что мы так же запросто вольемся в здешнюю еврейскую общину, не следует.

– Как это понимать? По вашим словам, выходит, что американское общество гостеприимнее относится к русским евреям, чем американская еврейская община?
– Ожидания разные. Мы безоговорочно признаем: чтобы войти в американское общество, надо потрудиться — как минимум выучить язык и получить профессию. Но отказываемся понимать, что без определенных усилий не сможем войти в еврейскую общину Америки. Правда, это улица с двусторонним движением, и американские евреи тоже должны сделать определенные шаги навстречу.
Мы безоговорочно признаем, что отличаемся от американцев (хотя бы языком, на котором думаем), но отказываемся понять, что отличаемся и от американских евреев. Идентичность, как мне кажется, состоит из трех компонентов. По-английски они соответствуют первым трем буквам алфавита: A– Affect (чувства), B — Behavior (поступки), C — Cognitive (знания). В полной мере это применимо и к еврейской идентичности: А — как мы ощущаем себя евреями, В — что мы делаем как евреи, С — что мы знаем про еврейство.
Если сравнить русскоязычного еврея с американским в этих координатах, то выяснится, что мы совершенно не совпадаем. Американские евреи больше знают — обычно их с детства приобщают к еврейскому образованию. Они совершают определенные поступки: большинство принадлежат к синагогам, пусть и номинально, отмечают основные праздники. Однако чувство гордости за свое еврейство у них значительно слабее, чем у русских. У нас все наоборот: мы ничего не делаем, мало знаем, зато гордимся.
В Советском Союзе ведь ничего не надо было делать, чтобы быть евреем. Ты им был вне зависимости от своего желания. Тебе забыть об этом не давали. Теперь мы живем в замечательном демократическом, свободном обществе, где без определенных усилий еврейскую самоидентификацию не сохранить. А чувство гордости без знаний и без поступков не передать.
Проверил это на своем опыте. Я пытался рассказывать сыну и дочке, что мы евреи и должны этим гордиться, что мы жили в стране, где нас не любили, но мы сохранили свою самобытность. Они с уважением меня слушают, но чувства гордости в них при этом не возникает. Им нужно дать знания — по еврейской истории, по традиции, а еще дать позитивный опыт — провести седер, поездку за город на Лаг ба-Омер или завести дома правило зажигать по пятницам свечи и обсуждать в кругу семьи, как прошла неделя. Постепенно сложатся домашние традиции, к которым дети привяжутся. Это мое личное убеждение, на нем я строю не только отношения с собственными детьми, но и свою работу.
К нам в COJECO часто приходят мои сверстники со словами: «Сделайте что-то с нашими детьми, мы не хотим, чтобы они были такими безродными, как мы, помогите воспитать их евреями. Мы-то сами — отрезанный ломоть». Мы с коллегами такой подход отвергаем. Если родители хотят добиться результата в воспитании детей, то в нем должна участвовать вся семья. Знаете, как в самолете просят надеть кислородную маску: сначала — на себя, а потом — на ребенка. С еврейством та же история!

– А зачем нам вообще вливаться в американскую еврейскую общину? Кому от этого польза?
– Еврейскому народу. Я-то ведь работаю прежде всего на еврейский народ, а потом уже на русскоязычных или американских евреев. Наша цель — создать единый, сильный еврейский народ. Этот народ не должен быть однородным. Его красота в разнообразии. Но у его представителей должно быть немало общего. На это я и работаю. Но с другой стороны, мы, русскоязычные евреи, желая быть частью целого, не хотим в нем раствориться, утратить свою культуру, самобытность, исторический опыт.
Нередко я слышу: «Какая такая самобытность у русских евреев? Пушкин, Достоевский, Толстой?» Да, это Пушкин, Достоевский, Толстой. А еще свой особый еврейский опыт. Американская община поймет это. Она вынуждена будет понять, что мы не tabula rasa, не невежды, которых надо учить быть евреями. Они ведь тоже не слишком и со своей молодежью справляются. Доля смешанных браков тому свидетельство. Так что их патерналистское отношение к нам беспочвенно, тут нужно равноправное партнерство.

– Тексты про патернализм и партнерство я слышала еще в Советском Союзе в еврейском независимом движении конца 1980-х годов. Так точит вода камень? Отношение к русским евреям меняется? Или модель «они и мы» непоколебима?
– Отношение, безусловно, меняется. Особенно в последние несколько лет. Если раньше нам говорили: «У нас есть миллион еврейских организаций с программами на любой вкус — вливайтесь и живите себе еврейской жизнью. А не хотите — не надо». Сегодня американские евреи начинают понимать, что этот подход не работает. Хотя бы с точки зрения численности. Согласно последнему исследованию UJA Federation of NY, в Большом Нью-Йорке около миллиона евреев, из них каждый пятый — русскоязычный. Такую многочисленную общину нельзя не учитывать, ее нельзя терять — с точки зрения продолжения еврейского народа, с точки зрения строительства общины, с точки зрения филантропии.
Американские организации спрашивают нас, почему к ним не идут русские. Я отвечаю: «В формулировке вопроса содержится значительная часть ответа. Люди должны идти к себе, а не к вам: дайте им возможность участвовать в создании программ, в их развитии, — дайте им голос, дайте им силу. Вы увидите, насколько ваша собственная организация станет сильнее и ярче. И не бойтесь: никто вам революцию не устроит». Кто-то нас услышал, а кто-то нет. Зато мы открыли свой Center Without Walls (Центр без стен), где инициатива приветствуется: одни устраивают творческие вечера, другие — концерты, выставки, кинопросмотры. Толпы идут на эти мероприятия, причем новые люди, которые ни в какие еврейские организации никогда не ходили. Они чувствуют, что это что-то настоящее, от души.
Наша задача — дать людям возможность найти себя в этой общине, предоставить им шведский стол еврейских возможностей. Инициативы людей поддерживаются материально. К примеру, есть программа, в которой молодые профессионалы получают на реализацию своих авторских проектов до 5000 долларов. Так, одна девушка-музыкант записывает диск еврейских детских песен на русском языке, кто-то снимает кино и устраивает фестиваль фильмов русскоязычных еврейских кинематографистов. Не всё это творчество высокохудожественное, но иногда не так важен результат, как сам процесс.
Многие, скажем, откликнулись на призыв автора проекта Blueprint Ancestor Project извлечь на свет Б-жий обтрепанную обувную коробку со старыми семейными фотографиями, порыться в ней и узнать историю своей семьи, понять, какое отношение эта история имеет к ним самим.
Люди идут к нам. Сначала с опаской, подозрительностью: мол, что дальше — дай денег или соблюдай кашрут? Но со временем подозрительность отступает. Люди видят, что мы хотим одного — чтобы они стали частью древнего, мудрого, но при этом современного и актуального народа. Мне кажется, постепенно они начинают ценить нашу искренность, чистоту наших помыслов.

– Русскоязычные евреи боятся оказаться в ловушке. А американские навсегда обиделись на то, что русскоязычные братья вероломно обманули их ожидания?
– Надеюсь, не навсегда. Хотя мы хорошо знаем, как разочаровали американских евреев, ожидавших, что «евреи молчания» — это исключительно Натаны Щаранские и Тевье-молочники. Действительно, совсем не все из нас были героями, готовыми сесть в тюрьму во имя свободы выезда, и мы, к сожалению, не Тевье-молочники, сохранившие еврейские традиции. Однако мы привезли сюда нечто очень важное для всего народа.
Во-первых, связь с Израилем. Для нас Израиль — это не абстрактное еврейское государство, которое нуждается в нашей материальной поддержке. Это наша страна! Я не знаю ни одной русскоязычной еврейской семьи, у которой бы не было родных, друзей, одноклассников, приятелей в Израиле. Радости Израиля — наши радости, горести Израиля — наши горести. Не хочется обобщать, но нет у большинства американских евреев такой родственной и такой эмоциональной связи с Израилем.
Во-вторых, Холокост. Если у американских евреев не было родных в Европе, то Холокост для них в значительной мере абстрактное понятие. Тогда как у нас в каждой семье были и погибшие, и выжившие, и те, кто сражался. Наши дедушки и бабушки лично столкнулись с ненавистью, с войной. У американских евреев нет таких семейных историй. Разумеется, они знают про Холокост, но основная доля их знаний и чувств основана на прочитанном, а не на личной связи с людьми, всё это пережившими.
И мне кажется, мы способны разбудить американскую общину, влить в нее живые эмоции — стать порывом свежего ветра.

– А не слабоват ли ветерок? Сколько среди нас таких Романов Шмуленсонов?
– В Талмуде сказано, что, если нам и не дано закончить работу, это не дает нам основания ею не заниматься.
Я верю, что меня в эту организацию и на это место привела судьба — случайностей в жизни не бывает. И я выполняю ту миссию, которую должен выполнять. Может быть, это иллюзия, но я ею живу.

Беседовала Наоми ЗУБКОВА