Продолжение. Начало в № 1135
Встретились мы случайно в библиотеке. Он сидел за столом, заваленным книгами на английском и польском, и делал какие-то выписки. Я подошел к нему сзади, незаметно, и заглянул через плечо:
– Ага, значит, книга действительно пишется.
Чтобы не мешать другим, мы вышли на улицу и расположились на скамейке у входа.
– На самом деле, — сказал он, — книга давно написана. Это я уже примечания делаю. Написал по-польски и перевел на английский. С переводом мне помогли.
– Пытались опубликовать?
Он не то хмыкнул, не то засмеялся.
– Пытался неоднократно. Все отказались. Американские издательства просто боятся.
– Боятся? Кого боятся? Я был недавний эмигрант из коммунистической страны и полагал, что если нет государственной цензуры, то бояться некого.
– Видите ли, об этих событиях еще никто не писал. Одна Катынь вызывает ужас: «Как такое могло быть? Это нереально, это геббельсовская пропаганда, скорее всего. Мы не можем идти на поводу у антикоммунистов». В их мире высоколобых либералов (а это практически все издатели) прослыть антикоммунистом — страшный позор, все равно что поддержать сенатора Маккарти. Надеюсь, слышали о таком. Еще пытался издать в польском иммигрантском издательстве. У тех свои претензии: «Что вы на каждой странице о польском антисемитизме, хватит уже… А тех поляков, которые спасали евреев с риском для жизни, вы забыли? Такая книга вызовет законное возмущение в польской общине. Нет, нам это не нужно».
Все это удивляло меня, казалось таким странным и неожиданным. Но мне хотелось знать продолжение его истории, я предложил встретиться опять, и он пригласил меня к себе домой:
– Живу я скромно, один, но выпить-закусить найдется.
Действительно, жил он куда как скромно: маленькая квартирка в убогом районе, где мусор постоянно на тротуарах, а полицейский — под окнами. Но в квартире было на удивление чисто, цветы на окнах, стол покрыт белой скатертью. С виду казалось, что в доме хорошая хозяйка, но я знал от Барбары, что жена оставила его много лет назад.
– Я тут тряхнул стариной и приготовил бигус, настоящий, с колбасой.
– С колбасой? — переспросил я.
– А вы соблюдаете кошер, что ли?
Под бигус мы славно выпили, и, убирая тарелки, он сказал:
– Так вот, о настоящих евреях. Я уже рассказал вам, как мы, польский корпус, оказались в составе английской армии на Ближнем Востоке. Сначала Иран, потом Ирак, Сирия и, наконец, Палестина. Конец сорок второго года. В Палестине назревает конфликт между евреями и английской администрацией. Чего хотят евреи? Многого, а в конечном счете — независимого государства. Да, ни больше ни меньше. Я это услышал и только пожал плечами. Кто это даст вам государство, шутники вы эдакие? Хватит жить химерами — социализм, коммунизм, интернационализм, сионизм… Здесь в польском корпусе мы воюем с нацизмом, вернемся домой освободителями (кому повезет вернуться), новая жизнь в Польше начнется. Но не все так думали. Большинство евреев — а в корпусе по разным сведениям нас было то ли тысяча, то ли четыре — полагали совсем не так. «Поляки, немцы, русские, украинцы — все нас ненавидят. Нам нужна своя страна — вот именно здесь, в Палестине. И раз уж нам так повезло, что мы оказались здесь, какого черта идти еще куда-то? Англичане обещали нам национальный очаг в Палестине, а теперь от всего отказываются. С какой стати нам служить в английской армии?» И они потихоньку уходили из корпуса. Многие ушли. Но были и другие. Помню одного — такой щупленький, губастый очкарик, в чем душа держится. И вот он заявляет: «А я принципиально не хочу уходить из корпуса самовольно, чтобы потом меня всю жизнь дезертирством попрекали». И он вместе с четырьмя другими солдатами подает официальное прошение: отпустите нас из польского корпуса, хотим бороться с нацизмом в рядах своей национальной армии. Дело дошло до командующего, до генерала Андерса. И что вы думаете? Он их отпустил. Больше того: тех, которые ушли без разрешения, то есть дезертиров, он распорядился оставить в покое и не преследовать. Как это понять? Генерал сочувствовал идеям сионизма? Или не хотел видеть в корпусе евреев? Непонятно… Да, а этого принципиального очкарика сегодня все знают: премьер-министр Израиля Менахем Бегин. Не зря старался…
Мы пересели на продавленный желтый диван, и Зубов приготовил кофе.
– А в боях корпус Андерса участвовал? — спросил я и по его взгляду понял, что допустил ужасную бестактность.
– Вы когда-нибудь слышали такое название — Монте-Кассино? — ответил он вопросом на вопрос.
– Нет, не слышал.
(Не забудем, что разговор происходил где-то в семьдесят седьмом году, я только недавно «выскочил» из Советского Союза.)
Он сокрушенно покачал головой:
– Так-то вот. Почти никто не слышал. Оно и понятно: кто расскажет? Англичане — про свой героизм, американцам вообще все до лампочки, а в Польше мы враги, предатели социалистической родины. Вот если бы моя книжка вышла… А повоевать нам досталось, еще как досталось. И на Ближнем Востоке, и в Африке, но главное — в Италии. Нас туда перебросили в начале сорок четвертого. Союзники готовили наступление на Рим, а дорогу им преграждала «линия Августа». Немцы держались там крепко. (Вы, конечно, помните, что к тому времени Италия была оккупирована немцами.) Главным опорным пунктом «линии Августа» была крепость Монте-Кассино, это примерно на полпути между Неаполем и Римом. Крепость представляла собой гору со склоном длиной примерно пятьсот метров, а наверху — развалины монастыря. Кто его разрушил, не знаю: может, какие-нибудь средневековые варвары, а может, американская авиация за неделю до нашего прибытия. В этих развалинах немцы установили пулеметы и артиллерию и простреливали весь склон насквозь, каждый сантиметр. До нас британцы и американцы трижды штурмовали монастырь, но были отброшены с большими потерями. Их неубранные трупы покрывали весь склон. Так мне гора и запомнилась: трупы и камни. И вот мы получаем приказ взять крепость штурмом. Штурм этот длился семь дней, с 11 мая по 18. На седьмой день над развалинами монастыря был поднят польский красно-белый флаг. Это была большая победа, и цена за нее уплачена большая. Наш Второй батальон, к примеру, начинал штурм в составе девятисот шестидесяти человек, к концу штурма осталось тридцать восемь. После боя подсчитали, что продвижение корпуса вверх по склону на каждый метр обходилось потерей восьми человек. Позже была сочинена песня «Маки на склонах Монте-Кассино пьют не росу, они пьют польскую кровь». Не знаю, может, маки там сейчас и растут, но когда я там был — одни камни и полуразложившиеся трупы. Но конца боя увидеть мне не довелось: на третий день был ранен и отправлен в госпиталь. А произошло это так…
Продолжение следует
Владимир МАТЛИН
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
