Сорок лет прошло со времени начала еврейского исхода из Советского Союза, и все чаще говорят о нем как о великом историческом событии. Может быть, оно и так, даже скорей всего так, но нам, свидетелям и участникам, событие это видится как бы сквозь паутину всяких бытовых подробностей, не всегда созвучных патетическому тону хронографа. Ведь и в том, древнем исходе из Египта, люди вели себя по-разному и далеко не всегда достойно. Однако Тора и таких включила в повествование, описала и их недостойные поступки, вроде угроз Моисею или плясок вокруг золотого тельца. Вот и мне часто вспоминаются все эти мелкие дела и делишки, сопровождавшие наш отъезд, и хочется рассказать о них — может, и они окажутся существенными для будущего историка.
…В общем, начало 70-х годов прошлого столетия, город Москва. Я работаю редактором на одной киностудии нехудожественных фильмов (не в смысле недостаточно хороших, а в смысле документальных, научно-популярных, технических и пр.). Студия довольно большая, объем продукции обширный, работы много, и, соответственно, работает много народа.
О коллективе студии стоит сказать несколько слов. Он складывался, главным образом, из тех кинематографистов, кто оказывался ненужным в художественном кино. Причины нежелательности их присутствия на студиях художественных фильмов были самые разные, и это создавало в наших коридорах невообразимую человеческую пестроту. Так, одних удаляли из большого кино за политическую неблагонадежность, других — за творческую бездарность, третьих — за какие-то неблаговидные поступки (недостаточно значительные, чтобы посадить), кого-то — за пьянство, кого-то — за излишнее жено/мужелюбие. Была и еще одна быстро растущая категория устраненных: пятый пункт, «неправильное» национальное происхождение. В свое время напринимали во ВГИК евреев, а потом спохватились, что чуть ли не все режиссеры, кроме Ивана Пырьева, евреи, и начали всячески от них избавляться. Один из способов был — к нам на студию, и потому концетрация «инвалидов пятой группы», как тогда выражались, была у нас необыкновенно высокой.
Однако Валерий Залмансон, хоть и проходил по пятой группе, не относился в чистом виде ни к одной из этих категорий. Его выгнали из Госкомитета по кинематографии за поступок, который, можно сказать, вызывал восхищение не только наших студийных, но даже и многих чиновников Госкомитета. А произошло вот что.
Примерно за год до описываемого события в Госкомитете на должности заместителя начальника отдела появился некто Сергей Михайлович Беспрозванный. Его сразу невзлюбили. И то правда, человек он был неприятный: грубый, беспардонный, высокомерный. Откуда он взялся, толком никто не знал, зато каким образом он попал на высокую должность, знали все. Он относился к могучей, вызывающей общую зависть категории зятьев. Правда, родственные связи Беспрозванного не поднимались так высоко, как у Аджубея: он был женат всего лишь на дочке инструктора идеологического отдела ЦК нашей родной партии, причем того подотдела, который курировал нехудожественную кинопромышленность. Но этого было вполне достаточно, чтобы товарищ Беспрозванный вел себя так, как, наверное, не позволяли себе Голдвин вместе с Майером на своей собственной киностудии в Голивуде.
Казалось бы, что мне до него: я рядовой работник одной из подчиненных ему киностудий, между нами огромная бюрократическая дистанция, — но и мне приходилось сталкиваться с его наглостью самым непосредственным образом. Дело в том, что одним из направлений, которым занималась наша студия, были так называемые заказные фильмы. Это значило, что по заказам разных ведомств мы делали учебные, просветительные, рекламные и прочие фильмы, называемые на профессиональном жаргоне «заказуха». Писать сценарии для этих фильмов считалось делом непыльным, выгодным: специалист-консультант расскажет тебе, что зачем и для чего, ты запишешь по-возможности человеческим языком — и порядок. И вот новый начальник Беспрозванный облюбовал себе этот источник дохода. Он отмечал в плане студии (который, кстати сказать, сам утверждал) наиболее «хлебные» темы, звонил директору студии и говорил: «Это мне. Понятно?» И наш директор отвечал: «Понятно». Затем директор вызывал редактора и говорил ему: «На эту и эту темы авторов не ищи». Редактор знал, что это значило, ему тоже было понятно. А значило это, что в один прекрасный день, который ничего общего не имеет с производственным планом, через специального курьера будет доставлена стопка исписанной бумаги, которую редактор обязан считать сценарием. Эти листочки постараются всучить для производства фильма режиссеру, который будет кричать редактору: «Какой это сценарий, здесь ни один съемочный объект не описан! На что фокус наводить?» И редактору самому придется все переделывать от начала до конца и потом еще писать дикторский текст. А редактором заказной тематики был в ту пору я…
Тут я возвращаюсь к Валерию Залмансону. До того как его выгнали, он работал в Госкомитете под непосредственным началом Беспрозванного. Было это здорово неприятно, начальник помыкал им, как мог. Надо сказать, что, в противоположность начальнику, Валерий (или, как мы его звали, Лер) был человеком легким, веселым, приветливым — что называется рубаха-парень. И вот однажды, отправляясь с женой в цековский санаторий, Беспрозванный среди множества наставлений и поручений оставил Валерию и такое: когда поступит на утверждение производственный план киностудии, выбрать в нем самую «хлебную» тему, то есть чтобы фильм был подлиннее и с большим тиражом, и сообщить немедленно телеграммой в санаторий. «Какая тема — не важно. Что про технологию бетона, что про ловлю сардин — мне все равно, я опытный журналист». И уехал. А Валерий выкинул такой номер: через несколько дней послал ему телеграмму: «Название темы кадум, шесть частей, заказчик Химстрой. Телеграфируйте согласие». И точно на следующий день пришел ответ: «Темой кадум согласен. Прошу сообщить студии. Беспрозванный».
А кадум, если прочесть наоборот, будет…
Вся кинопромышленность умирала со смеха. Наверное, добрую неделю никто не работал, все обсуждали казус под кодовым названием «кадум» и отыскивали все новые подробности. Злорадствовали все, включая комитетское начальство, поскольку «зятек» успел досадить всем. Этим, наверное, и объясняется сравнительная мягкость наказания: Залмансона не выгнали на улицу, а объявили ему выговор и перевели с понижением к нам на студию, то есть обычное место ссылки всех провинившихся и ненадежных.
На студии его встретили, как доблестного рыцаря Ланцелота, победившего дракона. Хотя в действительности никого он не победил, скорее наоборот, но все же публично обозвал дракона… этим… кадумом. В наш редакторский цех он вошел сразу как свой человек, со всеми установил добрые отношения. На домашних вечеринках и в шашлычной на Тверском бульваре он был душой застолья, сыпал анекдотами, изощрялся в тостах, пародировал начальников. Но не только анекдотами он завоевал наши сердца. Как-то он публично оборвал некого антисемита, коих на студии было немало. Я уже говорил, что состав студийных отражал изгибы партийной политики.
Время от времени партия указывала ВГИКу, институту кинематографии, главному поставщику творческих кадров, что среди оканчивающих это заведение недостаточно много представителей рабочего класса, трудового крестьянства и национальных республик, а все больше сынки из столичных интеллигентских семей. ВГИК срочно набирал молодых людей «из низов» и из республик, и статистика на время выглядела вполне удовлетворительно. Но через несколько лет эти неоинтеллигенты приходили на работу в кино, и тут выяснялось… Как бы помягче сказать?
Нет-нет, были, конечно, и такие самородки из народа, как Шукшин, или такие нацкадры, как Иоселиани, но на каждого из них приходились десятки абсолютно не склонных к творческому труду скобарей с высшим образованием, принятых в институт исключительно по анкетным данным. Что с ними делать? Снова отправляли на нашу студию, но здесь выяснялось, что и в этом второсортном деле они не орлы… А сами эти неоинтеллигенты искренне негодовали: что происходит, я окончил ВГИК, стал профессионалом с высшим образованием, я член КПСС, идеологически выдержан и предан кому нужно — в чем дело? Почему меня считают вторым сортом и не дают ходу? Не иначе имеет место заговор. Ну а кто эти заговорщики, которые ходу не дают русскому партийному таланту, нетрудно сообразить. Это они… Засели, понимаешь, повсюду, и только своим, только своим!..
Все инстанции были завалены письмами о еврейском заговоре в кино. Авторы этих документов всегда готовы были повторить свои идеи и в устной форме, на студии, прилюдно. И вот одному из них и дал отпор наш Лер Залмансон, когда тот громко поносил евреев во дворе студии, рассчитывая, как всегда, на полную безнаказанность. Лер оборвал его, назвал бездарью и завистником, обругал неприличными словами и пригрозил набить морду. Борец с еврейским засильем поперхнулся от неожиданности и замолчал. Евреи тихо радовались, обнимали Лера (в сторонке, чтобы никто не видел), а на следующий день в шашлычной пили за его здоровье. Сам герой вел себя с подобающей скромностью — на моем месте, мол, каждый… и так далее. Но это, увы, было явной неправдой, потому что на его месте побывал, наверное, каждый работник нашей студии, и еврей, и русский, а вот только один Залмансон укоротил хулигана. Мы торжествовали и восхищались его поступком. Прямо еврейский Ланцелот!
Владимир МАТЛИН
Продолжение следует
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
