Август 1942 года. В связи с наступлением немцев мы (вся наша семья) вынуждены были повторно эвакуироваться из Дагестана в глубь страны.
В товарном вагоне, на полу которого разместилась масса людей, добирались с остановками на каждом полустанке более двух месяцев.
Преодолевая огромные трудности, маме буквально каждый день приходилось добывать кусок хлеба, вареную кормовую картошку, кружку кипятка. Лишь только потому, что у нас в запасе была соль, мать на полустанках ее выменивала на эти скудные продукты, и это дало возможность избежать жестокого голода в пути.
Мы продвигались на север, осень вступала в свои права, холода в ночное время были уже ощутимы, ледяной ветер пробирался сквозь щели вагона.
Теплой одежды у нас не было, да и нечем было укрыться. На одной из станций неожиданно объявляют: «Конечная. Выгружайтесь!»
Мы оказались в Северном Казахстане. Идем на сборный пункт и удивляемся, что уже зима, земля покрыта снегом, кругом белым-бело, колючий ветер дует в лицо. Казахи с удивлением смотрят на нас, одетых по-летнему в такую стужу. Со временем, живя рядом с ними, мы поняли, что казахи добродушные и очень гостеприимные люди. В трудную минуту они протянули нам руку помощи.
Наши страдания продолжались, в открытом кузове грузовой машины нас повезли к постоянному месту жительства. Более четырех часов добирались мы до районного центра. Не защищенные от холода, мы, дети, заболели, и нас оставили в больнице со страшным диагнозом — брюшной тиф. Наши родители уехали на постоянное место жительства — в станицу Лобаново (что в 60 км от районного центра).
Мысленно возвращаюсь в далекое ушедшее время. Память услужливо подбрасывает детали той обстановки: мы наголо острижены, в серых не по размеру халатах, истощенные, тяжело узнаваемые. Больничная теплая палата, лечение и сытое питание — все это нас быстро поставило на ноги. Уже в конце декабря, после 21-го дня карантина, отец приехал забирать нас. В валенках и в теплой одежде, привезенных отцом, мы, счастливые, уселись в устланные пахучим сеном сани, а брата и сестру укрыли еще и старым тулупом. Тронулись в путь, и я как старший (мне было 11 лет) сел рядом с отцом и, держа вожжи в руках, время от времени подгонял окриком лошадей.
Накатанная санная дорога, белый искристый снег, слева и справа густой хвойный лес, голубое небо и уже склонившееся к горизонту солнце — все бодрило и радовало нас, а главное, мы ехали домой, к маме…
Короткий зимний день сменяли сумерки, все труднее было удерживать лошадей по санному пути, дорога в темноте сливалась с обочиной.
И тут случилось то, что предвидеть было просто невозможно. Наступающая темнота скрыла от нас следы накатанной дороги, лошади сами свернули с пути, и, утопая в глубоком снегу, мы остановились в лесу.
Мы с отцом с ужасом поняли, что лошади сбились с дороги и что в надвигающейся темноте мы одни в глухом лесу. Толстые стволы старых берез чернели на фоне белого снега, красный диск солнца на глазах прятался за линией горизонта, с веток время от времени осыпался снег, нарушая пугающую тишину леса.
Отец совсем растерялся…
Говорят, чудес не бывает, но чудо случилось. И вот в пугающей тишине леса звонко и призывно заржала одна из лошадей.
Через некоторое время к нам верхом на лошади с собакой подъехал местный лесник — обходчик. Он помог нам освободить сани, развернуть лошадей и вывести их на дорогу, что вела к станице.
Лесник, прощаясь с нами, сказал: «Погибли бы вы, если бы не заржала лошадь, да и моя собака-умница быстро привела меня к вам».
Отец едва слышным голосом произнес: «Сынок, смотри за дорогой, не заблудись!» Наконец-то мы благополучно добрались домой. Увидев нас, мама очень обрадовалась и с тревогой спросила: «Почему так долго?» — «Есть Б-г на свете, коль мы остались живы, а могли бы замерзнуть в лесу».
После пережитого отец заболел и долгое время не приходил в сознание, повторяя в бреду: «Спасите детей, они замерзнут».
Михаил ГУЗЕНФЕЛЬД
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
