Продолжение. Начало в № 1083
Укрытие, в которое я попал, было по меньшей мере шириной в три и высотой в два метра. Свет исходил только от фонарей и двух костров. Чтобы иметь возможность дышать, мне нужно было стоять согнувшись, так как в верхней части помещения висел густой дым. Вдоль обеих стен над земляным полом был устроен настил из досок, и вокруг валялись пучки соломы. По пути в дальний конец помещения мы прошли мимо партизан, которые чистили свое оружие. Они едва подняли глаза, чтобы посмотреть, кто идет; не прозвучало ни одного приветствия. Мы шли по тоннелю длиной около 20 метров, который окончился тяжелой деревянной дверью. Мой сопровождающий постучал в дверь и получил разрешение войти. Он зашел один, закрыв за собой дверь. Меня очень успокоил совершенно неожиданный уровень военного этикета и уважение, выказываемое моим сопровождающим. Почти сразу я услышал, как он почтительным тоном произнес: «Я привел того парня из Прессбурга».
«Пусть войдет!» — скомандовал другой голос.
Наконец-то! Сейчас я буду говорить лицом к лицу с командиром местных партизан! Воодушевление и предвкушение этого наполнили мое сердце. Конечно, ему было известно обо всех смелых и рисковых подвигах, которые я совершил на благо подполья. Я был уверен, что командир примет меня с распростертыми объятиями и будет восхвалять мою отвагу и находчивость. Я ожидал, что после нашего разговора он представит меня другим солдатам этого отряда, прославляя меня всем и каждому.
Открылась дверь, и появился мой провожатый. Он ничего не сказал, только махнул рукой в сторону двери, показывая жестом, чтобы я вошел. Я решил, что он имеет в виду, чтобы я зашел в кабинет к командиру. Предвкушая лучшее, я уверенно вошел. Дверь за мной захлопнулась с такой силой, что я подпрыгнул. Но ничто не могло омрачить моего счастья. Я так долго ждал и грезил об этом моменте.
Стоя в напряжении в кабинете командования, я видел перед собой тяжелый стол из грубого необработанного дерева. За столом сидел еще один огромный, внушительной наружности человек в солдатской форме. Его лицо было прорезано глубокими морщинами. Оно было суровым, как и его взгляд, в котором, однако, светился ум. Он был широкоплеч, с мускулистыми руками. В целом он создавал впечатление человека несгибаемой воли, бесстрашного и решительного. Я подумал, что такой человек может вести других в бой. Я снова подскочил, когда командир крикнул, обращаясь ко мне: «Ты хочешь вступить в наши ряды?»
Меня потрясла резкость его голоса. Прежде чем я смог сформировать слова в ответ, моя голова робко кивнула. Командир в ответ спросил еще громче: «Как тебя зовут?»
«Авром Коэн», — с гордостью ответил я, хотя мой голос дрожал, и колени подкашивались. Он снова заорал, так громко на этот раз, что, казалось, его голос загремел по всей комнате. Я снова ответил, в этот раз гораздо скромнее: «Меня зовут Авром Коэн».
От испуга меня трясло. По всему телу шли мурашки. Вряд ли это был прием, который мог ожидать почетный герой. Однако особо времени размышлять о грубости встречи у меня не было.
«Дай свои документы!» — проревел командир.
Я был не уверен, смогу ли я протянуть руку, чтобы дать ему документы. Каким-то образом мне удалось унять дрожь и вложить документы в его протянутую руку.
Он заглянул в мои документы и прогремел: «Ты врешь! Здесь говорится, что твое имя — Ян Ковач!» Он громко стукнул ладонью по столу с такой силой, что, казалось, сотряслась вся комната, а стаканы, карандаши и бумаги слетели со стола. Он снова проревел: «Тебя зовут Ян Ковач! Понятно?»
Я смотрел широкими от ужаса глазами. Уверен, что я выглядел как ребенок, убежденный, что под его кроватью прячется монстр. Я считал, что теперь я буду среди друзей и мне не нужно будет скрывать свое настоящее имя. Прежде чем я попытался объясниться, он снова заорал на меня: «Убирайся отсюда и найди себе оружие! Здесь задаром не кормят!» Его взгляд на этот раз был суров и тяжел от гнева.
Командир не желал, чтобы его люди знали, что я — еврей, так как некоторые партизаны могли быть антисемитами. Он не мог допустить междоусобиц среди своих людей. Меньше всего ему нужны были внутренние распри и интриги. Ему нужен был отряд, где люди доверяли бы друг другу. Поэтому я был Яном Ковачем, неевреем, и точка.
Мое внимание привлекло движение в дальнем конце стола, и я впервые осознал, что в комнате находится еще один партизан. Мое внимание так было приковано к доминирующей фигуре и личности командира, что я не заметил присутствия этого второго партизана. Второй тоже казался закаленным боями воином. Он не был настолько внушителен физически, но выглядел, как человек способный убить, когда потребуется. Позже я узнал, что он на самом деле был вторым человеком в командовании. Схватив меня за левую руку, он подвел меня к двери. Распахнув ее свободной рукой, он вытолкнул меня обратно в большую общую комнату, заполненную партизанами. Я шел, неуклюже спотыкаясь, пристыженный и разочарованный. Я всерьез ожидал, что меня с почестями чуть ли не назначат офицером какого-то ранга. Вместо этого со мной обошлись с полнейшим пренебрежением. Казалось, что мне позволили остаться с большой неохотой.
Мой взгляд переходил с одного партизана к другому. Каждый из них оторвался от своих личных дел в результате моего бесцеремонного появления. Я стоял в ошеломлении без малейшего понятия, куда идти, где взять еду, где получить задание, где мне спать и где раздобыть оружие. Я взглянул на ближайшего ко мне партизана и робким голосом спросил: «Где мне взять оружие?» Мой вопрос вырвался прежде, чем я понял, что я спросил.
Хотя я едва прошептал свой вопрос, вся комната разразилась истерическим смехом. Я снова почувствовал себя полностью униженным. Более того, их реакция меня озадачила. Почему они смеялись надо мной? Они относились ко мне с неуважением, обращаясь со мной как с неразумным ребенком, не играющим никакой роли. И никто даже не сделал вида, что собирается ответить на мой вопрос. Я прошел в переднюю часть помещения и снова спросил там, где мне взять оружие. И вновь они все дико рассмеялись. Я обошел всю комнату, повторяя свой вопрос несколько раз и получая каждый раз такой же ответ.
Я переводил свой взгляд с одного на другого, не понимая, почему никто не отвечает мне. Я заметил, что один из партизан был одет в обычную армейскую форму с офицерскими погонами. Я решил попытаться объяснить свою ситуацию еще один раз в надежде, что этот настоящий солдат, возможно, отличается от остальных и поможет мне.
Я подошел к нему: «Меня зовут Ян Ковач, и я только что прибыл, чтобы присоединиться к партизанам. Командир согласился меня принять и велел достать оружие. Но никто не хочет мне сказать, где оно хранится. Стоит мне спросить об оружии — и все смеются».
Он объяснил мне, что имел в виду командир и почему все смеялись. Чтобы добыть оружие, каждый из них убил по немцу.
Услышав это, я упал духом. Мои недавние полные триумфов фантазии поблекли, столкнувшись с реальностью. Мои учителя в иешиве никогда меня не учили, как убивать людей. И хотя я испытал проявления жестокого насилия и видел, как зверски убивают евреев, сам я никогда не проявлял жестокости. Сама идея была мне крайне чужда. Я был обескуражен и сбит с толку. Я не имел понятия, куда обратиться.
В иешиве было неслыханно, чтобы кто-то поднял руку на другого, — даже говорить или думать что-то дурное считалось ужасным преступлением. Мы обучались скромности, предупредительности по отношению к окружающим, любви к людям и Б-гу. Мы прибегали к серьезной самодисциплине, чтобы эти качества стали частью нашего характера. Вставая в пять часов утра и ложась в одиннадцать часов вечера, мы посвящали своей учебе целый день, каждый день. По четвергам мы не ложились всю ночь, готовясь к еженедельному экзамену. Конечно, мы ели и спали, но нашей целью было поддерживать свой организм здоровым, чтобы лучше служить Всевышнему и расти духовно.
Моя голова шла кругом от того, что я оказался в мире войны, среди людей, которые могли, не задумываясь, убить голыми руками. Офицер, должно быть, почувствовал мое отчаяние. Он поднялся с деревянной скамьи, на которой сидел, и сказал мне следовать за ним. Он вывел меня из укрытия, и я поблагодарил Б-га за то, что мне встретился хотя бы один человек, казавшийся более приличным.
Пройдя небольшое расстояние, он наклонился около одного из деревьев и смел снег, обнажив нечто деревянное. Когда он убрал в сторону больше снега, я увидел, что это ручка, приделанная к более крупной доске. Он встал, потянул за ручку, и доска, которая на самом деле была дверью, отодвинулась, и под ней оказалось еще одно укрытие. Офицер пригнулся к земле и вполз внутрь, а я последовал за ним.
Перевод Элины РОХКИНД
Продолжение следует
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
