Окончание. Начало в №1117
…По мере того как шло время и все меньше людей хотели говорить с ней о судьбе Славика, а сам он не возвращался, хотя твердо обещал вернуться, и она знала, что свое обещание он выполнит, Раиса Ефимовна все чаще стала думать об этом Клавином ясновидящем из Быкова.
В конце концов, почему рассматривать такое явление как мистику и поповщину? Разве не существуют не объясненные еще наукой явления? Как тот случай, о котором в Москве говорили лет пять назад: молодая женщина шла себе по улице и вдруг ни с того ни с сего упала и стала задыхаться. И что оказалось? В этот самый момент где-то в Подмосковье в пионерском лагере утонул ее десятилетний сын. Как это ей передалось, наука не знает, но ведь это конкретный факт, а не поповщина какая-то. Может быть, и Клавин ясновидящий…
В общем, Раиса Ефимовна начала думать еще об одной поездке в Москву. Сабине она долгое время ничего не говорила, но ведь невозможно уехать, не сказав ни слова, и она сказала. Что тут поднялось…
– Ты с ума сходишь, тебе не в Москву, а в психбольницу надо! — кричала Сабина. — Что ты там нового можешь узнать? Ты со всеми уже говорила десятки раз!
– Я с Тимуром еще раз хочу поговорить. Хочу расспросить его о самом бизнесе, это может дать толчок… Потом к следователю пойду.
– Да он тебя на порог не пустит! Ты забыла — «гражданка Флешман»?
– Но если я уже там буду, у него в приемной, примет, никуда не денется. А у него-то должны быть новости.
Насчет ясновидящего она решила не говорить: Сабина этого не поймет, еще пуще раскричится.
В Москве Раиса Ефимовна нашла все без перемен, только запах плесени в квартире стал еще гуще и противней. На следующий после приезда день собралась в Быково, Клавдия вызвалась ее сопровождать. Захватили из квартиры старую кепку Славика.
До дома ясновидящего старца пришлось идти от станции два километра пешком. Во дворе стояла толпа, а женщина с решительными манерами, дочь самого старца, раздавала толпящимся гражданам талончики с номерами. Чтобы без давки, по порядку. Плата была не такая большая: сто рублей с визитера. Между прочим, называть экстрасенса «ясновидящим» строго запрещалось, это объясняла каждому решительная женщина, вручая талончики и принимая плату.
Раисе достался 41-й номер. Очередь продвигалась довольно быстро, и примерно через три часа ее пригласили в комнату к экстрасенсу. Старец был не очень стар, мужчина в расцвете лет, можно сказать. Он смотрел Раисе пристально в глаза, пока расспрашивал об обстоятельствах исчезновения сына, потом принял от нее кепку, зажмурился и запрокинул голову. Несмотря на всю серьезность дела, Раисе на минуту стало смешно, но она быстро справилась с этой слабостью.
– Что могу сказать? — вздохнул экстрасенс, открывая глаза. — Он жив, твой сын. Да, живехонек. Но находится далеко. Где именно, указать точно не смогу, но скорее всего за границей. Он там в довольстве и безопасности. О тебе думает. Но когда вернется, сам не знает. И я не знаю, соответственно.
Вот и все. На обратном пути в электричке Раиса Ефимовна пересказала Клаве его слова раз десять, и в конце концов они обе запомнили все наизусть.
– Вот видишь — живой, — говорила Клава. — А ты сокрушалась.
И в самом деле, Раисе Ефимовне стало как-то легче на сердце. Но до отъезда она хотела еще повидать двух людей: Тимура и Чернобыкина.
К Тимуру она отправилась одна, она помнила, где он живет. Но на звонок в дверь никто не отвечал. Она звонила и звонила — без результата. Конечно, может, его дома нет или спит, не слышит. На всякий случай Раиса Ефимовна крепко постучала в дверь. И тут отворилась дверь соседней квартиры, из нее выглянула всклокоченная женщина с недовольным выражением на лице:
– Вы чего тут колотите? — спросила она.
– Я к Тимуру.
– Понятно, что к Тимуру. А вы-то лично кем ему доводитесь?
– Просто знакомая. Он с моим сыном дружил.
– Так, — сказала женщина и вышла на площадку, оставив дверь открытой. — А вы что — ничего не знаете? Что с ним произошло — не знаете? Убили его, вот что. Прямо здесь, внизу в парадном. Три выстрела в голову. Все парадное заляпали кровью, перекрашивать пришлось…
К следователю ее пропустили, когда она сказала, что принесла важную новость об убийстве Тимура. Но Чернобыкин, оказалось, новость эту знал.
– Вот так. Теперь никакого сомнения: покойный был связан с братками, это их стиль. Правда, с ним ушла последняя надежда узнать что-либо о вашем сыне. Но ведь мы с ним уже поговорили — и ничего не узнали…
– Я вот что хочу вас спросить. Ведь теперь, когда Тимура нет, Славику нечего опасаться за свой долг. Вот теперь он и может появиться. Как вы думаете?
– Откуда мы знаем, что он боялся именно Тимура, а не кого-то еще? Ох, мамаша, не хочется вас огорчать. Но ведь больше двух лет прошло. Посмотрите на ситуацию трезво…
Раиса Ефимовна прервала разговор и поспешила уйти.
Дома в Хайфе жизнь потекла по-прежнему: телефонные звонки в Москву (в основном Клаве Глуховой) и мрачная, как туча перед грозой, Сабина, вот-вот готовая разразиться скандалом. От Славика никаких вестей не поступало. Так прошло еще несколько месяцев.
Раиса Ефимовна жила все это время двумя фразами: «Твой сын живехонький» и «Мама, со временем я вернусь». Она повторяла их себе в разных сочетаниях с утра до вечера, и во сне тоже. От постоянной сосредоточенности на своих мыслях она стала рассеянной, забывала выключать плиту, перестала причесываться и следить за своей одеждой. К тому же у нее появилась привычка бормотать себе под нос: «Жив, живехонький, со временем вернется, он обещал вернуться». На улице и в общественных местах она производила на людей странное впечатление, ее сторонились.
О своем визите к экстрасенсу она с самого начала решила не рассказывать Сабине. Но однажды в очередном жарком разговоре, когда Сабина опять сказала «почему ты так уверена, что он за границей, откуда ты можешь знать», не выдержала и рассказала.
Сабина замолчала и удивленно посмотрела на Раису Ефимовну:
– Мама, ты что? Как можно верить всяким гадалкам и знахарям? Ты же культурный человек со средним образованием.
– Не знахарь, а экстрасенс. К нему милиция за помощью обращается. Ты бы видела, сколько людей к нему ходит. Моя очередь была 41-я, а еще сколько народу за мной…
Кульминация всей истории наступила, когда исполнился третий год ожиданий. Раиса Ефимовна завершала обычный раунд телефонных звонков в Москву разговором с секретаршей Чернобыкина. Сам следователь всегда был занят, к телефону не подходил, а только передавал через секретаршу: «Новостей нет, а если будут, мы сами дадим знать». Но она звонила снова и снова…
На этот раз вместо обычной фразы секретарша неожиданно сказала:
– Одну минуточку, следователь хочет с вами разговаривать. Соединяю.
У Раисы Ефимовны задрожали ноги.
– Раиса Флешман? — послышался голос Чернобыкина. — Тут вот какая история. Жилотдел затевает дело о реквизиции квартиры. Какой квартиры? Вашего сына, конечно. На каком основании? Он же безвестно отсутствует три года, квартира пустует. В общем, мне стало это известно. Так вот, я советую вам как можно скорее самой возбудить дело о признании его безвестно отсутствующим и получить эту квартиру как наследство. Вы мать, ближайший его наследник, у него ни жены, ни детей, верно? В общем, действуйте. Я этого не должен говорить, но из сочувствия к вашему горю…
Вечером она пересказала разговор Сабине. Та не колебалась ни секунды:
– Надо действовать. Давай полетим в Москву, я отпуск возьму.
– Подожди, — Раиса покачала головой, и Сабина отметила про себя, что она опять не причесана. И сильно поседела. — Ты хочешь затеять в суде дело? Получить наследство, как будто он умер? Ты что? Наследство от живого человека…
Сабина понимала, что разговор здесь серьезный и надо сдерживаться.
– Мама, посмотри на все это объективно, рассудительно. Три года прошло, Тимура, которого Славик должен был бояться по твоей теории, давно убили. Если бы Славик был жив, он бы уже вернулся. Или дал бы о себе знать. Вывод может быть только один: его нет на свете. Пойми.
Она впервые сказала открыто эти беспощадные слова. Раиса даже не посмотрела на дочь, она продолжала качать головой, глядя куда-то вдаль.
– Ты слышишь меня, мама? — в голосе Сабины послышались высокие дребезжащие звуки. — Мы продадим квартиру и вырвемся из нужды. С этими дурацкими поездками в Москву и телефоном мы еле сводим концы с концами. Я знаю, ты продала текинский ковер и серьги, папин подарок, но все равно не хватает… А тут такая возможность… Мам, ты меня слышишь?
– Слышу, слышу, не кричи. — Раиса Ефимовна взглянула на дочь, и Сабине стало не по себе: взгляд был отсутствующий и какой-то лихорадочный. — Ты хочешь, чтобы я забрала у него квартиру? А где он будет жить, когда вернется? Ехать в Москву нужно, чтобы выступить в суде и защитить его права. А не отнимать самим его имущество. Он вернется, он обещал мне, теперь уже скоро вернется.
Сабина зарыдала и выбежала из комнаты.
В этой истории возможен такой эпилог.
Однажды у Раисы Ефимовны зазвонил телефон, и знакомый голос сказал:
– Мам, это я. Извини, долго не мог звонить… да, три года. Но вот сейчас все изменилось, я могу подать голос. Где я? Нет, не в Москве. Я в Мексике, в Россию не вернусь. Я к вам в Израиль приеду.
И приехал, и стал жить в Израиле. На деньги, вырученные от продажи московской квартиры, они купили квартиру в Рамат-Гане. Там зажили Славик и Раиса Ефимовна, а Сабина осталась в Хайфе.
Развивая этот счастливый эпилог, можно сказать, что вскоре Славик женился на израильской девушке Дорит, у них появился сын, а у Раисы Ефимовны, соответственно, внук. Долгожданный внук. Раиса Ефимовна продолжала жить в квартире с семьей сына, с израильской девушкой Дорит она отлично ладила, хотя объяснялись они исключительно жестами. Из всех московских знакомых, она звонила одной Клавдии Глуховой, которой была бесконечно благодарна за поддержку в дни тяжких испытаний.
Если идти дальше по пути счастливой фантазии, то можно придумать, что Сабина вышла замуж за пожилого, хотя и не старого вдовца, приличного человека кишиневского происхождения. В полном довольствии они жили в той самой хайфской квартире, а в летнее время ездили в отпуск в Грецию и Испанию.
А что — разве так не могло быть? Разве не могла эта история кончиться счастливо — вопреки всему тому, что происходит на самом деле в жизни? Разве не могла хотя бы в этот раз победить слепая материнская любовь? А если вы, читатель, такой уж ярый приверженец реализма, жизненной правды и «типического в литературе», как говорили классики в позапрошлом веке, то просто вычеркните этот эпилог. Не читайте его — и все…
Владимир МАТЛИН
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
