Продолжение. Начало в №1083
Поскольку Нитра перестала служить безопасным убежищем, я был полон решимости отыскать способ выжить в Прессбурге. Я мог достаточно свободно передвигаться с помощью документов, подтверждающих мое нееврейское происхождение. В Прессбурге оставалось очень мало евреев — некоторые из них, подобно мне, жили в открытую как неевреи, и еще значительное количество скрывались. И даже до этих пор оставалось несколько «незаменимых евреев», защищенных особыми разрешениями словацкого правительства.
В октябре 1944 года советские войска заняли Эстонию и захватили Ригу, союзники освободили Афины и в последний раз были использованы газовые камеры Аушвица. Тем временем я провел Рош ха-Шана и Йом Кипур в обличии нееврея. Даже как христианину мне требовалось пристанище, где я мог бы спать, не опасаясь нацистского налета. В течение нескольких дней мне удалось связаться с нееврейским коммерсантом — знакомым моего отца. Этот человек был чрезвычайно удручен тем, что произошло с отцом и остальными членами моей семьи. Он предложил мне место, где, по его мнению, я мог остановиться в безопасности: это был домик в сельской местности, где нееврей мог жить, не привлекая внимания немцев.
Этот дом был летним коттеджем в дачном поселке для богатых словаков, расположенном на опушке леса рядом с туристскими тропами. Там было двадцать бревенчатых домиков. Меня знали другие отдыхающие, которые благополучно ходили в походы по окрестностям и не подозревали во мне еврея. В моем дачном домике было четыре двухъярусные кровати, камин, посуда и даже музыкальные инструменты, так как у хозяина была склонность к музыке.
Днем моя жизнь была приближена к нормальной. Большую часть времени я проводил с теми немногими евреями, которые оставались в городе — либо на улицах в компании других скрытых беженцев, с которыми я сошелся, либо в доме Шломо Стерна — друга семьи моего отца. Сын реба Шломо, Исроэль Стерн был моим другом детства (мы поддерживаем близкую дружбу по сей день). Реб Шломо был совершенно выдающимся человеком, истинным служителем своего народа, который, пренебрегая опасностью по отношению к себе, спас тысячи евреев. Он был высоким и худощавым, статной и благородной наружности, и носил золотые очки. Так как он был предпринимателем и банкиром в области иностранных валют, его дом стал местом встречи уцелевших лидеров еврейской общины, которые собирались там каждый день, чтобы обсудить план сделок с немцами.
Все эти люди были известны немцам и находились на свободе, так как представляли какую-либо ценность для нацистов. Они использовали свое влияние и обширные финансовые ресурсы для осуществления действий по спасению евреев, которые были схвачены либо скрывались. Почти каждый день реб Шломо был вовлечен в секретные переговоры с Гиммлером и его представителями, чтобы остановить или задержать депортации в Венгрии.
В один из моих визитов в дом реба Шломо я застал там большую группу религиозных лидеров, которые уже начали свое ежедневное собрание. Я осмотрелся, замечая каждого из именитых людей, собравшихся в гостиной. К своему восторгу, я осознал, что один из этих людей — раввин Вайсмандл из нитринской иешивы. Когда немцы напали на нее, ему удалось ускользнуть и сбежать в Прессбург.
Следя за обсуждением, я понял, что рав Вайсмандл пользуется большим уважением всех лидеров как признанный мастер переговоров, чья мудрость при ведении дел с нацистами спасла много жизней. Ведя обсуждение, он указал на то, что ситуация стала настолько отчаянной, что стало необходимо действовать быстро для спасения даже одного-двух евреев за раз. Это должно было стать стратегией для спасения остатков словацкого еврейства.
Обмен идеями в процессе обсуждения произвел на меня большое впечатление. Я робко приблизился к группе, чтобы лучше слышать. Я уже слушал некоторое время, когда рав Вайсмандл заметил меня и пристально на меня посмотрел. Он подскочил со стула, стремительно сделал три-четыре больших шага, и остановился прямо передо мной с обвиняющим выражением. Я был в недоумении, что я сделал не так. Он протянул руку и схватил талит катан, который виднелся из-под моей нееврейской рубашки. Одним эффектным движением он выдернул талит катан из-под моей одежды и держал его в вытянутой руке. Великий раввин упрекнул меня в небрежном выполнении мицвы об охране собственной жизни.
Я до сих пор помню авторитетный тон его недовольного голоса: «Разве ты не знаешь, что спасение собственной жизни важнее и отодвигает все другие заповеди Торы? Ты не можешь делать ничего, что разоблачило бы в тебе еврея!» Он обращался ко мне, но все в комнате осознали его наставление. Пыл, с которым он говорил, давал всем понять, что спасение евреев — главное. Он вернулся на свое место, чтобы продолжить собрание, и обсуждение возобновилось с новой силой.
Я проводил свои дни, общаясь с другими прятавшимися в городе беженцами, с которыми я сдружился, или же слушая беседы в доме рава Шломо. Тема разговоров в обеих группах была одной и той же: будет ли сегодняшний день последним для нас? Все со дня на день ожидали, что немцы проведут скоординированную операцию, прочесывая город и хватая последних евреев. У всех были планы либо спрятаться в потайном месте, либо маскироваться под неевреев, либо платить какому-нибудь нееврею за укрытие.
На Йом Кипур мы молились в Shierstube — знаменитой синагоге, где еще недавно самые уважаемые раввины Прессбурга проводили лекции для старших учеников иешивы. Невозможно описать силу и охват чувств, воспламенявших наши молитвы в тот день. Мы оплакивали уничтожение нашего народа и изливали свою душу. Каждый нес свой личный груз горестей и страданий. Многих били и истязали; каждый потерял друзей или родственников. Некоторые потеряли всех. Молясь, мы молили о себе, чтобы нас — последние остатки нашей общины — пощадили. Хотя никто не произнес эту мысль вслух, уверен, что мы все разделяли ее: вполне возможно, что это наш последний Йом Кипур. Несмотря на то, что мы пережили ужасы, выходящие за пределы человеческого восприятия, и каждый новый день мы встречали, ожидая еще худшего, наша вера в Б-га осталась непоколебима. Мы не отвернулись от нашего Б-га. Скорее, проходя через все это, мы стали лучше понимать, что Б-г — наше единственное истинное прибежище. Нацисты могли отобрать у меня все, но моя вера в Б-га была неприкосновенна.
По завершении поста меня пригласил на ужин в свой дом раввин Моше Кон, верный друг моего отца. Рав Кон достиг больших высот как знаток Торы и выполнял роль бохена — официального экзаменатора в начальных классах иешивы. Возможность побывать на этой трапезе доставила мне истинное удовольствие; этот вечер возродил воспоминания о временах, когда мы жили нормальной жизнью. После ужина рав Кон стал настаивать, чтобы я остался переночевать. Было уже поздно, и все мы были изнурены. Рав Кон сказал мне: «Зачем тебе так поздно отправляться за город? После наступления темноты это опасно. Оставайся до зари, и затем сможешь уйти». На его беспокойство я ответил, что чувствую, что мне следует уехать в свой летний домик. Реб Кон умолял меня остаться на ночь. Невзирая на все его уговоры, я вернулся на дачу.
Перевод Элины РОХКИНД
Продолжение следует
Оцените пост
(голосовало: 2, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
