Как «где», вы и этого не знаете? В Австралии, особливо в престольном граде Мельбурне. С председателем Литературно-творческого объединения оного града, Залманом Шмейлиным, я уже имел честь вас знакомить. С ребом Залманом у меня долгая и бурная переписка, человек он крепкий, даром, что ли, внук кантониста?! И на все советы почитать то или это решительно ответствует: «Чукча не читатель, чукча писатель».
Человек донельзя самостоятельный, знатный изобретатель и литератор, активный еврейский общественный деятель в стране Доисторической. Вот им лично изложенное жизненное кредо:
«Решив, что с этим
надо разобраться,
Я книжной пыли вычихал пуды,
Пока мои носатенькие братцы
У мусульман
(чего уж тут стесняться)
Выщипывали спесь из бороды.
Не в книгах соль,
в томах все шито-крыто,
Я не нашел в них ровно ничего.
Растут и множатся
ряды антисемитов,
Но я уменьшил их число
на одного.
Так что для себя ценным считаю не груз знаний, от которых иной раз хочется отмахиваться, как от надоедливой мухи, а то, что в своей, извините, старости (терпеть не могу этого слова, а жена моя за него точно бы меня по башке огрела) не несу в себе груза тяжких, непоправимых ошибок и не стал бы в своей жизни что-то серьезно корректировать, представься такая возможность…»
Теперь вы понимаете, что «проверено, мин нет» — Залман что видит и чувствует, то и поет, ни на какие ГОСТы не оглядываясь. А еще эта наивная публика думает с евреями совладать!
Шлите нам стихи на e-mail: ayudasin@gmail.com
Залман Шмейлин
ПАРК ДОМИНИКАНЦЕВ
Сто рулонов осеннего ситца
Под сурдинку, нежданно —
и на тебе,
Омут, озеро, белые птицы —
Словно вымершие
птеродактили.
Настороживши
длинные клювы,
Заслоняя крылами полнеба,
Поднимают они
круг за кругом
Всю громоздкость
древнего тела.
Там, средь веток,
на верхотуре,
Силой тайною
антиподов,
Как дозорные, эти фурии
Охраняют мертвую воду.
Взгляд скользит
по воде и мимо.
Башни замка,
как сахар колотый.
И стеной плакучие ивы
Полыхают
сусальным золотом.
* * *
Скажи, я услышу —
сквозь шум городской,
Сквозь рокот
волны набежавшей морской,
Сквозь рык ядовитой
заушной молвы,
Сквозь шелест
пробившейся к солнцу травы.
Скажи — я услышу
твой шепот сквозь ночь,
Сквозь гул листопада,
сквозь морок, сквозь дождь.
Сквозь всю неустроенность,
как ни итожь,
Сквозь горечь надежды,
сквозь слезы, сквозь дрожь.
А если поймешь, что на ухо я туг,
Что я откликаюсь не сразу,
не вдруг,
Ты крикни, чтоб вздрогнули
стекла в домах,
Чтоб замерли стрелки часов
на руках,
Чтоб кровь застоялая
кинулась в лоб,
Чтоб сердце сорвалось
и с места в галоп.
Кричи во весь голос,
натужься, не трусь.
Ты крикни —
я эхом тебе отзовусь.
* * *
Три вещи властвуют
над нами
Неумолимо, словно рок.
Я в долговой глубокой яме
Всецело — с головы до ног.
Три вещи, к жалобам глухие,
Мой караулят каждый миг,
Самоуправные стихии,
Диктатор — каждая из них.
Я лишь их подданный
ничтожный
Все дни недели из семи.
И свергнуть силой
невозможно
Власть слова, пола и семьи.
Но под высоким напряженьем
Осанну выспренно трубя,
Я знаю, что они лишь тени
Тебя, Тебя, Тебя, Тебя…
Все поцелуи, тропы, щели,
Все каравеллы всех морей,
Весь уцелевший
в жадном теле
Жар всех испепеленных дней —
До истощения, до дрожи
До хрипоты, до немоты,
Сквозь то, чего
и быть не может, —
Все это Ты, все это Ты.