Еврейский Мир

Cледует ли считать Чемберлена негодяем и изменником?

 Виктор Вольский

Как-то попалась мне на глаза статья под названием «Мюнхенцы и Гитлеры», написанная  израильтянином Михаилом Неменовым. Очень интересная статья, настоятельно рекомендую. И, видимо, ей не скоро предстоит утратить свою актуальность.

Вкратце суть ее такова: М. Неменов считает, что существует особая порода национальных лидеров, именуемых им «мюнхенцами» – в память об архитекторах позорного сговора, достигнутого Великобританией и Францией с гитлеровской Германией в 1938 году в Мюнхене и отдавшего ему на растерзание Чехословакию. Автор статьи выражает мнение, что «мюнхенцы» по сути своей предатели, хуже того – мерзавцы, предающие «без всякой необходимости и себе во вред».

«Придя к руководству своей невезучей страной, – пишет М. Неменов, – мюнхенец совершает предательство за предательством, во вред родине… Ничто не вынуждает мюнхенца к предательству. Его страна сильна, богата и обильна… Ее враги слабы… Однако мюнхенец начинает шаг за шагом загонять свою страну в тупик… Мюнхенец совершенно искренне уверен, что делает все правильно, и не понимает, какие могут быть к нему претензии».

В подкрепление своего тезиса автор подробно излагает историю восхождения Гитлера к вершинам власти и вопиюще бездарной политики западных лидеров, во многом содействовавших успехам нацистского фюрера, и проводит параллели между ними и современными политиками, по его мысли, подпадающими под определение «мюнхенцев». Все эти неоспоримые факты хорошо известны, и я не вижу необходимости повторять их. Однако я не могу согласиться с основной мыслью автора, убежденного в том, что «мюнхенец предает в соответствии с глубинными свойствами своей натуры… Он предает бессмысленно… совершенно без заранее обдуманных намерений…».

Так ли? Предательство – неотъемлемый атрибут истории человечества на всем ее протяжении. Но это не инстинкт, не продукт слепого подчинения властному приказу нашей натуры, которому мы при всем желании не в состоянии противиться. Предательство – не более чем тактический прием, добровольный сознательный выбор, который во все века и у всех народов неизменно диктовался вполне определенными мотивами: идейными соображениями, корыстью, жаждой мести и т.п.

Хрестоматийный предатель в американской истории – Бенедикт Арнольд. Выдающийся деятель американской революции, блестящий полководец, одержавший ряд исторических побед в первые годы Войны за независимость, он пал жертвой интриг со стороны своих коллег, убедивших Континентальный конгресс отказать генералу Арнольду в повышении. Более того, против Арнольда, потратившего почти все свое состояние на дело революции, был выдвинут навет в лихоимстве. Следствие полностью очистило его от обвинений, но Арнольд затаил обиду за такую вопиющую несправедливость и в 1779 году перешел на сторону англичан. Словом, человека подсидели, подвергли незаслуженным гонениям, он смертельно обиделся и преисполнился желания отомстить. Классический случай предательства на почве мести.

Другой, не менее хрестоматийный пример: супруги Розенберг. Этих никто не обижал, но они были всецело во власти коммунистической идеологии, истинной родиной для них была не Америка, а Советский Союз. Впрочем, они считали себя патриотами Америки, но не той страны ужасов капитализма, где им не повезло родиться по воле злой судьбы, а другой, идеальной Америки, которая станет явью, когда в ней восторжествует коммунистическая революция, и жизнь сразу станет прекрасной – как в СССР. Розенберги, вероятно, смертельно обиделись бы, если бы им предложили денежное вознаграждение за их услуги. Подобно практически всем остальным коммунистическим шпионам той поры, они были фанатиками идеи, которой они бескорыстно служили и ради которой не пожалели ни себя, ни друг друга, ни своих детей. Классический случай предательства на идейной почве.

Третий пример – целая плеяда американцев, в последние десятилетия «холодной войны» шпионивших на Советский Союз.  Тут идейностью и не пахло, всех этих уокеров, олдричей и хансенов одолевала элементарная пошлая алчность, в которой не было ни грана идеологии. Они очень нуждались в деньгах, а поскольку единственным продажным товаром, которым они располагали, была государственная тайна, ею они и торговали. Примечательно, что ни один из них не был завербован – все до одного сами предлагали свои услуги советской разведке, в ряде случаев настойчиво преодолевая недоверие потенциальных клиентов. Классический случай предательства на почве корысти.

Но можно ли приписать какие-либо из перечисленных мотивов «мюнхенцам»? Может быть, Невил Чемберлен нуждался в деньгах и содрал с Гитлера взятку за попустительство его агрессивным планам? Неужто у Даладье были какие-то счеты с Чехословакией, и он решил наказать эту страну, предав ее в руки нацистской Германии? Уж не был ли Шимон Перес тайным агентом Ясира Арафата, предавшим Израиль во имя торжества палестинского дела? Ничего исключить, конечно, нельзя, однако как-то не очень верится. Но если не идеология, не корысть и не мстительность, то что побуждало этих людей на поступки, в которых М. Неменов усматривает предательство? Нет ли у их «предательства» каких-то иных пружин?

Обратимся к истории, точнее, к итогам Первой мировой войны для Англии и Франции (поскольку речь идет о конкретных «мюнхенцах»), которые с моей точки зрения имеют самое непосредственное отношение к теме данной статьи.

Накануне войны Великобритания была центром величайшей в истории империи, где «никогда не заходило солнце», где проживала четверть населения земного шара. Война вызвала взрыв националистических настроений в колониальном мир и породила движения за независимость, положив начало закату Британской империи.

Великобритания была также крупнейшим кредитором мира, экспедитором и страховым агентом всей планеты. В ходе разорительной войны она полностью истощила свои кредиты и превратилась в крупную должницу Америки. В результате финансовый центр мира переместился из Лондона в Нью-Йорк.

Британский рабочий класс, вдохновленный 100-процентной занятостью в военные годы, заметно усилился, произошел резкий сдвиг в распределении доходов в пользу низших классов. Положение аристократии, чьи позиции до войны были незыблемы, пошатнулось. В политическом плане это нашло отражение в быстром росте влияния Лейбористской партии, бросившей вызов гегемонии тори.

Но, вероятно, самое главное – это то, что Великобритания понесла огромные, невосполнимые людские потери. Согласно монографии The Longman Companion to the First World War (Colin Nicholson, Longman 2001, p. 248), британская армия потеряла убитыми и ранеными 44% своего состава. О масштабах кропопролития красноречиво свидетельствует хотя бы следующий пример, приводимый Уинстоном Черчиллем в своей книге The World Crisis: в первый день наступления на Сомме, начавшегося 1 июля 1916 года, в одной из дивизий, брошенных в атаку, за два часа было выведено из строя 5247 из 8500 рядовых и 218 из 300 офицеров. А всего в тот день было убито, ранено или попало в плен 58 000 британских воинов.

Первая мировая война начисто разрушила традиционное представление о войне как о благородном занятии благородных людей. Место рыцарского поля брани заняла бессмысленная бойня, траншеи сплошными кровоточащими рубцами перерезали Европу от Северного моря до Адриатики, в долгие перерывы между вспышками боевых действий солдаты месяцами гнили в окопах, кормя собой вшей, а когда давался приказ к наступлению, их толпами гнали на пулеметы и колючую проволоку. Счет потерям шел на миллионы. Горы трупов устилали землю ради того, чтобы генералы могли передвинуть флажки на карте на километр-другой, при том, что спустя несколько дней противник переходил в контрнаступление и отбивал утраченную территорию.

Дух британской нации был фатально подорван, ее имперской самоуверенности был нанесен сокрушительный удар, страна, считавшая себя центром мира, утратила веру в себя. Особую роль в этом сыграли колоссальные потери, понесенные цветом нации, носительницей  ее рыцарского духа – аристократической молодежью, составлявшей костяк младшего офицерства.

На психологическую усталость от войны накладывалась тяжелая экономическая реальность. Всеобщий пессимизм и подавленность усугублялись томительным предчувствием краха империи, что всегда крайне болезненно отзывается на психике население метрополии (достаточно послушать зубовный скрежет и вопли отчаяния по поводу утраты коммунистической империи, сотрясающие русские «патриотические» сайты).

Великобритания вынесла из «великой» войны категорическую решимость ни в коем случае никогда больше не воевать; в стране возобладал нерассуждающий, едва ли не инстинктивный пацифизм.  Показателен в этом отношении диспут, состоявший 9 февраля 1933 года в Дискуссионном клубе «Оксфордского союза» по резолюции: «Настоящая ассоциация ни при каких обстоятельствах не станет воевать за короля и отечество». Оксфордские студенты поддержали резолюцию 275 голосами против 153. Не следует думать, что они, как водится среди студентов, не устояли перед искушением эпатировать общественное мнение. Цвет британской элиты лишь отражал настроения народа, который был полон решимости не воевать ни в коем случае, закрыть глаза не реальность, ни на что не обращать внимания – хватит с нас войн!

Лишь ничтожная горстка британских политиков ясно видела надвигавшуюся коричневую опасность и предупреждала о неотвратимости войны с нацистской Германией. Но их голос был гласом вопиющего в пустыне, их лидер Уинстон Черчилль был отщепенцем и мишенью для насмешек. Над ним потешались газеты, над ним издевались в парламенте, за ним прочно закрепилась репутация «поджигателя войны». 1930-е годы, вплоть до начала Второй мировой войны, Черчилль провел в полной изоляции, он сам называл это время «годами блуждания в пустыне».

А вот соглашение, заключенное Чемберленом с Гитлером в Мюнхене, было восторженно встречено у него на родине.

«Я привез вам мир» – эта фраза Чемберлена, вызвавшая всеобщее ликование среди его соотечественников, отвечала чаяниям нации. Да даже если бы Чемберлен и был настроен воинственно, воевать ему было бы нечем – парламент при массовом одобрении избирателей категорически отказывался отпускать ассигнования на перевооружение. К тому же денег катастрофически не хватало. Маститый шотландский историк Ниал Фергюсон отмечает, что в течение межвоенного периода 44% британского бюджета уходило на выплату процентов по государственной задолженности.  Где уж тут перевооружаться!

Существует даже точка зрения, что Чемберлен все прекрасно понимал и ясно видел, что его страна не только не хочет воевать, но абсолютно к войне не готова. В силу этого он был вынужден пойти на Мюнхенский сговор исключительно ради того, чтобы получить позарез необходимую передышку, которая дала возможность Великобритании с грехом пополам подготовиться к войне. Во всяком случае, проводя политику умиротворения Гитлера, Чемберлен вольно или невольно выражал чаяния подавляющего большинства своего народа. Следует отметить, кстати, что, по свидетельству Грэма Стюарта в его книге «Хороня Цезаря», Черчилль до последних дней жизни Чемберлена с большим уважением относился к своему предшественнику на посту премьер-министра и не сказал о нем ни единого худого слова.

Еще более сильный удар по национальной психике война нанесла Франции, буквально выкосив целое поколение ее граждан. В предыдущие полстолетия страна переживала демографический спад и к началу Первой мировой войны заметно отставала по численности населения от Великобритании и Германии. Вследствие этого людские потери оказались для Франции еще чувствительнее, чем для других участников войны. А потери эти были просто ужасны: французская армия потеряла три четверти своего состава. Не забудем также, что военные действия на западном фронте в основном велись на территории Франции, и понесенный ею материальный ущерб просто не поддается учету.

Во Франции, где обстановка осложнялась чехардой в правительстве, антивоенные настроения были не столь выражены, как по ту сторону Ламанша, но французы тоже не желали трезво смотреть на вещи. Отражая настроения народа, французское командование вложило гигантские средства в строительство, как ей казалось, неприступной оборонительной «линии Мажино». Идея была в том, чтобы в случае нападения немцев принять сугубо оборонительную тактику и вынудить противника истощать свои силы, бесплодно штурмуя самую мощную в мире систему укреплений.

В стране с развитой системой классического образования никто не вспомнил мудрые слова спартанского законодателя Ликурга, отказавшегося обвести Спарту стеной. Ликург, объявивший, что лучшей гарантией безопасности государства является доблесть его граждан, понимал, что стены лишь подрывают боевой дух защитников государства и порождают у них пораженческие настроения. Но измученная войной Франция не хотела этого понимать.

О наступательной стратегии не могло быть и речи, главное – любой ценой беречь живую силу, до предела снизить потери и с Божьей помощью отсидеться от войны за стеной пограничных укреплений.  Французские генералы проявили поразительную слепоту, не удосужившись ознакомиться с трудами немецких генштабистов, им и в голову не приходило, что немцы не обязательно полезут взламывать «линию Мажино», а могут ее просто обойти и вторгнуться во Францию через Бельгию, как они это сделали в Первую мировую войну.

И опять-таки страна была глуха к немногим трезвым голосам, предупреждавшим именно о такой возможности. Немецкие генералы старательно штудировали труды видного французского теоретика танковой войны Шарля де Голля, а в его собственной стране от де Голля отмахивались, как от назойливой мухи. Вопреки очевидности французское общество видело только то, что хотело видеть, закрывая глаза на реальность. Любой ценой избежать войны, и, если для того, чтобы отвратить нападение немецкого зверя, нужно бросить ему в пасть Чехословакию – что ж, Франция готова пожертвовать этой «далекой страной, о которой мы ничего не знаем» (как отозвался о Чехословакии Чемберлен). Подписывая соглашение с Гитлером в Мюнхене, Даладье тоже выполнял наказ своего народа.

Теперь о Шимоне Пересе. Я с недоумением следил за развитием событий, которые увенчались подписанием соглашений Осло и триумфальным возвращением Ясира Арафата на Западный берег. О чем думал главный архитектор этого процесса Перес, спрашивал я себя, зачем ему понадобилось реанимировать дискредитированное, полузабытое, тихо разлагавшееся в тунисском изгнании палестинское движение, которое арабские петробогачи к тому же посадили на голодный паек после того, как Арафат имел глупость поддержать агрессию Саддама Хусейна против Кувейта?

Это было тем более странно, что инициатором этого самоубийственного акта выступил не наивный и невежественный американский президент, которому сам Бог велел ничего не смыслить в ближневосточной ситуации, не продажный европеец, заискивающий перед поставщиками нефти и всегда готовый отдать Израиль на заклание, а ветеран израильской политики, который, казалось бы, должен был разбираться в ситуации и не хуже других понимать, что из себя представляет Арафат и его движение.

И тем не менее Перес и его единомышленники с огромным энтузиазмом взялись за дело, старательно лелея ростки новых конфликтов своей страны с палестинцами.  Они твердо верили, что, если уступить палестинцам и выполнить их требования, то ближневосточный конфликт сам по себе чудесным образом урегулируется, главное условие арабов – самоубийство Израиля – будет снято с повестки дня, мечи перекуются на орала, палестинский лев возляжет рядом с израильским ягненком, и наступит всеобщий мир и счастье.

При всей очевидной нелепости их затеи Пересу со товарищи удалось провести ее в жизнь. Каким образом? Просто потому, что они отнюдь не были горсткой отщепенцев, их идея получила широкую поддержку. В Кнессете состоялось бурное обсуждение инициативы Переса, депутаты от левых партий поддерживали ее, правые были против. После двухдневных прений 23 сентября 1993 года на голосование была поставлена резолюция о доверии правительству. Резолюция прошла 61 голосом против 50 при 8 воздержавшихся. Израильское общество в лице своих выборных представителей небольшим, но все же большинством подписало акт национального суицида – иначе назвать договор в Осло просто невозможно.

Каким психологическим вывертом объяснить такую слепоту? Ладно, Бог с ним, с Пересом, все-таки он пожизненный социалист, его уши специально сконструированы под прогрессивную лапшу. Но Ицхак Рабин? Как мог этот маститый генерал, славившийся именно трезвостью суждений и реалистическим подходом к проблемам действительности, поддержать идею, идиотизм которой был очевиден любому наблюдателю, мало-мальски разбиравшемуся в ситуации. А что сказать о большинстве израильтян – сторонников Осло? Уж им-то, вроде бы, не нужно было рассказывать, какие цели преследуют палестинцы. И тем не менее они предпочли закрыть глаза на реальность.

Почему? Разгадку следует искать в человеческой психике. Люди, доведенные до крайней черты, изнуренные непосильной психологической нагрузкой, готовы на любой, самый иррациональный поступок в отчаянной надежде на чудесное избавление. А вдруг?!.. Общество охватывает массовая истерия, в которой все разумные доводы заглушаются воплями безумной надежды. Так и израильское общество, измотанное десятилетиями непрерывных войн, жившее в непрерывном ожидании, что в любой момент грянет беда, уговорило себя, что чудо возможно, – вопреки очевидности, презрев опыт и заглушив в себе голос инстинкта самосохранения. Перес и его компания отнюдь не были белыми воронами, за ними стояло большинство израильтян.

(Аналогичный механизм прослеживается, между прочим, и в избрании Барака Обамы президентом Соединенных Штатов Америки. Левая пропаганда десятки лет неустанно внушала американцам чувство вины перед их чернокожими согражданами, и довела общество до такой степени истерического самобичевания, что люди были готовы на все, только бы искупить свой «великий грех». И когда им предложили выбрать в президенты Обаму, большинство избирателей с энтузиазмом проголосовало за этого человека, невзирая на его темную биографию и радикальное окружение, невзирая на полное отсутствие у него опыта и знаний, невзирая даже на то, что он не особенно скрывал своего намерения переделать страну на социалистический лад («Достоянием надо делиться»). Все что угодно – лишь бы избавиться от гнетущего чувства вины, от этого позорного клейма. И избрали – себе на горе.)

Резюмируя:  «мюнхенцы», которых заклеймил М. Неменов, безусловно заслуживают осуждения за слепоту и трусость. Но при этом нужно отдавать себе отчет в том, что их действия не следует квалифицировать как предательство, они не были продиктованы злобой или врожденной подлостью. Эти люди искренне считали себя патриотами, самоотверженными тружениками на ниве общественного служения. И у них были все основания так полагать! Это черчилли плыли против течения, а истинными выразителями народных чаяний были чемберлены. И если история их осудила, они могут в свое оправдание сказать, что в меру своих сил служили обществу, выполняя его волю.

Источник

Оцените пост

(голосовало: 11, средняя оценка: 4,36 из 5)

Загрузка...

Поделиться