Когда мы молоды, нам кажется, что мы достигли солидного возраста, и из нас так и прет мудрость житейского опыта. Когда мы на самом деле достигаем преклонного возраста, мы забываем про житейский опыт и думаем, что все еще молоды.
Представьте себе, когда-то, давным-давно, я тоже был молодым и тоже думал, что достиг преклонного возраста и устал от жизни. Я стал плохо спать. И мне стали редко сниться приятные сны. В основном осаждала какая-то муть, вроде чаепития с вице-президентом Зимбабве.
Но в тот далекий день, о котором пойдет речь, случилась одна из редких удач. Приснился сон, наполненный радостью. Как будто я веду машину по гладкой, залитой солнечным светом дороге. По обе стороны дороги раскинулись леса, поля и луга, в общем — все, чему полагается раскидываться по обе стороны дороги. Мир источает благодать. В небе суетятся мелкие облака. Сквозь ровный шум мотора проступает вкрадчивое чириканье птичек. Сначала оно едва слышно, потом становится громче.
Потом еще громче.
Потом оно становится пронзительным.
Потом перерастает в непереносимый визг, и тут я просыпаюсь. Это визжат по асфальту колеса моей машины оттого, что я изо всех сил давлю на педаль тормоза. Им вторит такой же визг колес позади меня. Как говорили в футбольных репортажах…
Удар!
Еще удар!..
Первый удар был мой — по машине спереди. Второй — по моей машине, сзади. После этого все замерло. Замолк усыпляющий шум мотора. Затихли птички. Даже мелкие облака растаяли в посеревшем небе. Из-под моего капота, вздыбившегося, словно кот при виде собаки, шел легкий пар. Зада своей машины я не видел, но догадывался, что это тоже не самое привлекательное зрелище. Слава Б-гу, сам я не пострадал. Даже не успел испугаться.
Полицейская машина подлетела минуты через три. За ней — еще одна. За ней — пожарная машина. За ней — скорая помощь. Потом начали подъезжать какие-то машины без опознавательных знаков, но явно имевшие право на участие в событии. Пока я думал, что делать — выходить из машины или, наоборот, лечь досматривать свой сладкий сон — у моего окна вырос детина в форме.
– Сэр, как вы себя чувствуете? — взволнованно кричит он.
Его волнение меня немного озадачило.
– Ничего, спасибо, — отвечаю я вежливо. — А вы как?
– Жалобы есть? — настаивает полицейский.
Я вижу, что он от меня не отстанет. Я говорю:
– Знаете, в моем возрасте грех ни на что не жаловаться. Вот, например, суставы болят по утрам. Бессонница мучает.
Это я специально навожу его на мысль. Чтобы не подумал, что я заснул за рулем. А он — свое:
– Хотите, скорая помощь доставит вас в больницу?
– Еще чего! — говорю я. — С какой стати?
Тут я чувствую, как меня кто-то толкает в бок и слышу шепот:
– Соглашайся, дурак!
Смотрю, в машине рядом со мной уже сидит этакий пухлый белобрысый субъект с бесцветными, как простокваша, глазами, в костюме и при галстуке. Костюм, правда, дешевый и мятый. Я говорю:
– Извините, чем я могу вам помочь?
– Ничем, — говорит наглый субъект. — Это я могу вам помочь. Я буду вашим адвокатом.
Он сует мне свою визитную карточку, потом перегибается через меня и кричит в окно полицейскому:
– Сержант, я — адвокат Бернард Нахес, представляю пострадавшего! Ему нужна срочная медицинская помощь. Прошу вас с ним не разговаривать, потому что он в шоке и не соображает, что говорит. Немедленно везите его в больницу. Я буду следовать за вами.
И опять толкает меня в бок, чтобы я помалкивал. Но я не хочу, чтобы какой-то наглец ущемлял мою свободу слова. Я говорю:
– Никакая помощь мне не нужна — ни медицинская, ни ваша паршивая адвокатская помощь. Так что, попрошу освободить мою машину.
– Неужели? — говорит белобрысый, не обижаясь. — А деньги вам нужны? Подозреваю, что нужны. Вот и мне тоже, не меньше, чем вам. Тем более что Бобби в этом году идет в колледж.
– Кто такой Бобби?
– Мой бойчик.
– В какой колледж идет бойчик?
– В Корнель.
– Хороший колледж, — одобряю я. — Но очень дорогой; не знаю, как вы потянете.
– Даст Б-г, с вашей помощью, — нагло заверяет белобрысый. — Так что закройте глаза, а заодно — рот, и делайте то, что я говорю.
Тут подоспели санитары с носилками, вытащили меня из машины без всякого сопротивления с моей стороны, загрузили в скорую помощь и помчали в больницу. По дороге я снова задремал, но сладостный сон про светлую дорогу уже не вернулся…
Как вы знаете, в коротких рассказах время летит быстро. Прошло два месяца. Все это время я послушно выполнял указания моего адвоката, которого теперь запросто называл Берни. Я не ходил на работу, но регулярно посещал врача. Врача тоже звали Берни, фамилию не помню. К нему меня направил адвокат Берни, строго запретив ходить к каким-либо другим врачам. Берни-врач и Берни-адвокат обсудили ситуацию и решили, что у меня пострадали шея и поясница. Берни-врач назначил мне лечение чем-то высокочастотным и велел приходить к нему через день. Берни-адвокат этого режима лечения не одобрил. Учитывая высокую стоимость колледжа, куда поступил его сын, он настоял, чтобы я наносил визиты врачу каждый день. При этом он строго запретил мне разговаривать с кем бы то ни было, а главное — отвечать на какие бы то ни было вопросы.
За мои визиты к врачу платила, как полагается, страховая компания. Я доплачивал двадцать процентов, но и это обращалось в чувствительную сумму.
– Не горюй, — утешал меня Берни Нахес. — Все вернется с лихвой.
– С какой лихвой?
– С хорошей. Как договорились, две трети тебе, одна — мне. Хотя, по справедливости, надо бы наоборот. Мне бы надо получить две трети этой самой лихвы. А еще лучше — три четверти.
К этому времени мы с Берни уже близкие друзья. Поэтому я говорю по-дружески:
– Свинья ты, Берни, хоть и еврей! За что тебе три четверти?
– А тебе за что?
– Как «за что»? Я — потерпевшая сторона!
– Кто, ты? Это я потерпевшая сторона, — говорит Берни без тени иронии. — Ты лежишь себе в кабинете врача и в ус не дуешь. А я должен крутиться, как сумасшедший, между судами и страховыми компаниями, чтобы выбить тебе твою четверть.
– Берни…
– Ну, хорошо, треть.
– Я буду искать другого адвоката.
– О’кей, о’кей, две трети, не надо возбуждаться.
Такой диалог с Берни происходит регулярно. Но это не мешает нашей дружбе, которая крепнет с каждым днем. Мы уже дружим семьями, бываем друг у друга в гостях, сетуем друг другу на детей и на боли в пояснице. С моей мамой у Берни сложились особенно близкие отношения. Моя мама, как полагается всякой еврейской маме, несмотря на мой зрелый возраст, считает меня ребенком. Берни жалуется ей на мое непослушание в выполнении его инструкций, и мама полностью разделяет его чувства.
– Вы мне будете рассказывать! — говорит она с пафосом. — А то я не знаю! Когда ему было восемь лет, я не могла заставить его вымыть руки перед обедом!
Самым неприятным во всей этой истории оказался запрет Берни-адвоката разговаривать с людьми и отвечать на их вопросы. Звонит мой старый друг Лифшиц.
– Привет, старик! — орет. — Как жизнь?
– Извини, Лифшиц — говорю я. — На твой вопрос я не могу ответить. Обращайся к моему адвокату, мистеру Нахесу. Его телефон 908-364-2553.
– Старик, ты что, рехнулся? — говорит оторопевший Лифшиц.
– Извини, Лифшиц — говорю я. — На этот вопрос я тоже не могу ответить. Пожалуйста, обращайся к моему адвокату, мистеру Нахесу. Его телефон 908-364-2553.
Постепенно друзья перестают мне звонить. Жизнь тускнеет. Вокруг не остается никого, кроме зануды Нахеса. Мы с ним уже такие близкие друзья, что я с трудом его выношу. Поразмыслив, я нахожу способ отомстить Нахесу за его въедливость. Я начинаю отвечать на телефонные звонки, которые раньше игнорировал. Звонят, например, из какой-то политической организации. Известно, зачем звонят: чтобы попросить денег. Я это знаю, и они знают, что я знаю. Но все равно, сначала им полагается поговорить.
– Доброе утро! — кричит в трубку бодрый нахальный голос. — Вам выпала небывалая удача: вы избраны из десяти тысяч кандидатов, чтобы участвовать в опросе общественного мнения. Поддерживаете ли вы Двадцать восьмую поправку к Конституции, которая оздоровит нашу экономику и даст работу миллионам безработных граждан?
Я говорю:
– Извините, я не могу ответить на ваш вопрос. Обращайтесь к моему адвокату, мистеру Нахесу. Его телефон 908-364-2553.
– Прекрасно! — кричит мой незваный собеседник. В таком случае, можете ли вы пожертвовать нам 180 долларов с целью оздоровления экономики? Если разделить на год, то это меньше, чем 50 центов в день!
– Прекрасная идея, — говорю я, скрывая злорадство. — Обращайтесь к моему адвокату, мистеру Нахесу. Он такой человек, что обязательно пожертвует. Его телефон 908-364-2553.
После каждого подобного звонка Берни звереет.
– Зачем ты даешь им мой телефон? — вопит он, разбрызгивая слюну.
– Берни, — говорю я ласково, — ты же сам велел мне ни с кем не разговаривать и всех направлять к тебе. Вот я и направляю.
Издеваться над Нахесом было единственным развлечением в моей поскучневшей жизни. Вся эта жизнь заключалась в мучительном ожидании некоего ослепительного богатства, за которое сражался мой адвокат, и которое должно было обеспечить мне всю оставшуюся жизнь в истоме роскошного безделья. Так проходили недели и месяцы. С работы меня уволили, но меня это даже обрадовало. Теперь не надо было думать о карьере и трепетать в ожидании прибавки к моей ничтожной зарплате. Впереди сияло богатство.
Незаметно проскользнуло лето. Заиндевела трава на лужайках, затихло гудение кондиционеров, и улицы наполнились полуодетыми школьниками с рюкзачками за спиной. Моя утомительная дружба с Берни Нахесом продолжалась, но денег это все никак не приносило.
И вот однажды он явился неожиданно, без звонка. Он был бледен, и в его бесцветных глазах мерцали слезы.
– Берни! — обрадовалась мама. — Хорошо, что ты пришел. Я как раз сварила борщ.
– Не надо борща, — печально сказал Берни. И, вздохнув, добавил с трагическим надрывом: — Поздравляю! Дело закончено. Твоя доля — четыреста тысяч.
– Я получу четыреста тысяч долларов? — спросил я тревожно.
– Нет. Ты должен заплатить четыреста тысяч долларов, — сказал Берни и заплакал навзрыд.
Через некоторое время, утерев слезы и съев борщ, он поведал страшную историю. Эти проклятые страховые компании, с которых он хотел сорвать несметные миллионы, раскопали документы о моих травмах, а вернее — об их отсутствии. Они затребовали рентгеновские снимки в больнице, куда меня отвезли после аварии, и убедились, что никаких травм не было. Далее они затребовали документы у доктора Берни и по каким-то одним им известным признакам убедились, что диагноз его — липовый и что доктор Берни — такой же жулик, как и адвокат Берни, а я — авантюрист и симулянт. После долгих переговоров они согласились не возбуждать уголовного дела против нас, если мы оплатим им все юридические расходы, связанные с моим делом.
– Берни, скотина, — сказал я, стараясь в мамином присутствии сдержаться от более выразительных эпитетов, — кто заставил меня ехать в больницу, а потом идти к своему врачу?
– Я, — признался Берни. — Но ты должен быть мне благодарен. Я боролся за тебя, как тигр, и эти мерзавцы согласились взять с тебя только сорок тысяч вместо четырехсот.
Больше он ничего не смог добавить, так как его снова начали душить рыдания.
Некоторое время мы молчали. Берни пытался подавить свою позорную плаксивость, а я пытался решить, что мне делать — выгнать его из дома или сначала дать по морде, а уже потом выгнать. Вмешалась мама.
– Ты видишь — человек страдает, — говорит она. — Неужели у тебя нет ни капли жалости?
– Вот именно, — соглашается Берни сквозь всхлипывания. — Нет ни капли. Что мне теперь делать?
Несмотря на трагичность ситуации, мне показалось смешным, что у Нахеса хватает не то наглости, не то глупости обращаться ко мне за советом. Я говорю:
– Поменяй фамилию Нахес на Цорес. Это поможет.
– Ты еще остришь, — стонет Берни. — Как я теперь буду платить за Боббин колледж?
– Да, — поддерживает мама. — Бобику надо ходить в колледж. Ты должен ему помочь.
– Интересно, а кто мне поможет? Уж не Бобик ли?
– У тебя есть дом, — говорит Берни, хлюпая носом. — Ты можешь взять взаймы под дом.
– Пошел вон! — сказал я, но не стал бить ему морду, чтобы не огорчать маму.
Это — почти конец истории. Больше я Берни не встречал.
…Прошли годы. Много лет. Жизнь вернулась в свою колею. Я нашел работу, выплатил долги, похоронил маму, окончательно состарился, вышел на пенсию и никогда более не вспоминал ни про автомобильную аварию, ни про своего убогого адвоката. Мое существование вышло на медленную финишную прямую.
Однажды в этой скучной, бедной событиями жизни меня пригласили в местную синагогу на какое-то полуформальное празднование какого-то юбилея. Раньше я бы проигнорировал подобное приглашение. Но теперь охотно согласился, поскольку это вносило некоторое разнообразие в мою монотонную жизнь. Там я встретил своего знакомого, которого не видел много лет. Пока мы болтали, стараясь восстановить события этих пропущенных лет, мимо проковылял старый толстый человек невзрачной наружности. Он кивнул моему собеседнику и на мгновенье задержал взгляд на мне.
– Кто это? — спросил я.
– Это Берни. — объяснил мой знакомый. — Когда-то он был очень известным адвокатом. В молодости он прославился среди своих коллег тем, что на простой автомобильной аварии сколотил целое состояние. Говорили, что он сумел обобрать не только страховые компании и автомобильную индустрию, но заодно еще и своего клиента, и его врача. Некоторые юристы считают, что в их профессии это была совершенно оригинальная концепция, так сказать, новый подход к взаимоотношениям адвоката и его подзащитного.
– Его фамилия Нахес?
– Да. Ты с ним знаком?
– Был знаком когда-то. Я и есть тот самый клиент. Интересно, узнает ли он меня.
– Вряд ли. Говорят, у него Альцгеймер. Никого не узнает. Впрочем, говорят также, что на самом деле никакого Альцгеймера у него нет. Он его симулирует. Кого надо — узнает, кого не надо — нет. Тебя он наверняка не узнает.
– Надо попробовать.
Я протолкался через толпу прихожан со стаканами в руках, нашел Берни и с размаху хлопнул его по плечу.
– Привет, Берни, — сказал я, имитируя радость от долгожданной встречи. — Узнаешь?
В мутных глазах Нахеса замелькало что-то непонятное — то ли радость, то ли испуг.
– Извините, — сказал он, отводя взгляд. — У меня Альцгеймер.
– Знаю, знаю, — сказал я. — Можешь не узнавать. У меня только один вопрос: почему тогда, во время нашей последней встречи, ты так горько плакал? Неужели так хорошо притворялся?
– Ну что ты! — обиженно сказал Берни. — Я не умею притворяться. Мне было искренне жалко тебя. Я хоть и адвокат, но ведь тоже человек.
И, тяжело вздохнув, добавил:
– Я бы тебя с удовольствием узнал, но не могу. Совсем замучил проклятый Альцгеймер.
Он подмигнул и заковылял прочь.
Александр МАТЛИН
Оцените пост
(голосовало: 1, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
