С работы Саймон, к удивлению сослуживцев, ушел в пять часов, чего не случалось давно. Он пробормотал что-то насчет семейных обстоятельств и, не дожидаясь лифта, бегом спустился с четвертого этажа.
Всех троих он застал у Рейчел, в ее квартире на Второй авеню. Женщины были заплаканы, Джошуа сидел с каменным выражением лица, желтые веснушки проступили на побледневших щеках.
– Что происходит? — спросил Саймон, едва перешагнув порог.
– Полюбуйся на своего внука, — сказала Хелен плачущим голосом. — Воевать собрался. В Израиль летит. Оттуда бегут, а он туда…
Джошуа никак не реагировал на ее слова.
– Все эта проклятая школа, — зло сказала Рейчел. — Не надо было отдавать его в еврейскую школу… Теперь ему неудобно: его школьные друзья едут, и он туда же…
– А это неправда, — подал голос Джошуа. — Друзья по еврейской школе здесь ни при чем. В нашей группе добровольцев их вообще нет ни одного. Зато много христиан.
– Значит, твои школьные друзья раньше уехали. Может, их в живых уже нет… — Хелен зарыдала в голос.
– Ты что — серьезно? — спросил Саймон, придерживаясь за косяк двери.
– Уж куда серьезнее, — ответила за него Рейчел. — Через неделю самолет.
– Пойдем поговорим.
Саймон взял Джошуа за руку и повел в соседнюю комнату. Там он посадил его на кровать, а сам сел напротив на низкий пуфик.
– Рассказывай все по порядку, — приказал Саймон.
– Да рассказывать особенно нечего. Я пошел в пункт набора добровольцев и записался. Там просто: предъявляешь удостоверение личности — ну, водительские права или там метрику — и если тебе больше двадцати одного, тебя посылают на медицинскую комиссию, а если меньше, то письменное согласие родителей требуют. Я медкомиссию прошел без проблем. Вот и все. На той неделе самолет из Кеннеди.
– Почему ты записался, ты можешь мне объяснить?
– Как это «почему»? — Джошуа жестко посмотрел на деда. — Я не могу издали наблюдать новый Холокост. Сколько раз мы говорили «Never again»? А когда настал момент… Кстати, лозунг «Never again» вовсе не означает, что у евреев больше не будет врагов. Он означает, что мы никогда больше не будем так беспомощны, как в тот раз. И что мы не допустим повторения Холокоста.
– Кто это «мы»?
Джошуа пошел красными пятнами:
– Мы — это те, кто не предал Израиль в политических играх. И еще девяносто миллионов американских христиан.
– Так… — сказал Саймон и поднялся с пуфика. — Давай разговаривать как взрослые люди, а не выкрикивать лозунги. — Он нервно зашагал по комнате. — Что касается христиан, с ними давно все ясно. Ты считаешь, что им дорог Израиль. Не будь таким наивным! На самом деле они верят, что после войны, которая станет всеобщей, придет их мессия Иисус Христос. И тогда все мы должны будем обратиться в христианство. Каково?
– А ты веришь, что придет их мессия?
– Конечно, нет!
Джошуа в возбуждении вскочил с кровати:
– Тогда чего ты боишься? Странно вы рассуждаете: они хотят пришествия своего мессии, значит они против нас. Но мы тоже хотим пришествия своего Мошиаха. Если ты веришь, что придет наш Мошиах, почему ты их боишься? Самое главное — они готовы биться за Израиль. Они на деле доказали, они послали уже сотни добровольцев. С их участием удалось остановить наступление с севера, разве ты не знаешь? Чего же вы их сторонитесь, как чумы?
– Ты еще слишком молод, ты не знаешь, что они представляют собой политически. Ведь они и есть правые консерваторы. Понимаешь? Правые консерваторы! Это их правительство втянуло нас в войну на Ближнем Востоке.
Джошуа махнул рукой с безнадежным видом:
– Опять то же самое… Если бы тогда мы воевали как следует, а не слушали вас, то сегодня не было бы ужасной ситуации в Израиле.
– Пойми, что проблемы у Израиля неизбежны. Посмотри правде в глаза: Израиль был создан на отнятых у палестинцев землях, такое государство выжить не может.
Джошуа громко засмеялся, неестественно громко:
– Вот этот довод меня смешит больше всего. «Незаконно, на отнятых землях»… А на чьих землях существует Америка? И на основании каких законов? Или, к примеру, Турция? Почему бы ей не вернуть свою территорию грекам? Или та же Россия — по какому праву Сибирь стала русской землей? По крайней мере, Израиль создан на основе решения ООН. А какой мандат был у Колумба, позволь спросить? И вы смеете говорить, что Израиль существует незаконно? В момент, когда жизнь пяти миллионов людей под угрозой!..
Саймон ничего не ответил. Он стоял против внука с опущенной головой и бормотал что-то себе под нос. Джошуа не мог разобрать его слов, а когда он поднял голову, глаза его были полны слез. Глядя на внука, он спросил высоким жалобным голосом:
– Какая от тебя польза в действующей армии? Что ты умеешь? Рассуждать о поэзии Чосера? Ты пропадешь там задаром… пропадешь… вей из мир… пропадешь…
Он порывисто обнял внука и заплакал, прижимая его рыжую кудлатую голову к груди.
Выйдя из спальни, Саймон почти физически ощутил на себе два взгляда, смотрящих на него из разных концов комнаты: «Ну что? Что? Тебе удалось его убедить?»
Саймон поплотнее прикрыл дверь, опустился в кресло и сокрушенно покачал головой:
– Ничего не могу с ним сделать. А он там погибнет… Нет, мы не должны этого допустить, надо что-то придумать… Рейчел, на тебя вся надежда.
– На меня? А я что могу? — она вся дрожала. — Он и маленький был, не очень-то меня слушал… Б-же, что делать, что делать?..
…В канун очередного распределения в комитете беседовали с теми, кто выразил желание принять в семью израильских детей. Понимая серьезность этого дела, Саймон хотел лично познакомиться с каждой семьей, попытаться понять, что ими руководит, каковы мотивы их поступка. Задачу облегчало то, что довольно многих из этих людей Саймон знал лично: за полвека (почти что) работы в разных еврейских организациях, он завел обширные знакомства и сам был широко известен среди нью-йоркских евреев. И сегодня в его кабинете побывали, можно сказать, лучшие из них.
Обычно для беседы приходила мать семейства. Иногда это была молодая женщина, у которой есть дети разных возрастов; она говорила, что еще один ребенок в семье будет как нельзя более кстати, другие дети будут заботиться о нем. Иногда появлялась пожилая женщина; она говорила, что свои дети выросли и разъехались, а она еще полна сил и вполне может ухаживать за ребенком, даже за больным.
Поэтому для Саймона было несколько неожиданно, когда в его кабинете появились двое, мужчина и женщина. «Хотя что же тут удивительного, что по такому делу супруги приходят вместе», — сразу же подумал Саймон. Еле прошептав приветствие, женщина сразу опустилась на стул, а муж подошел к столу и представился:
– Меня зовут Джо Стивенсон. Моя жена говорила с вами по телефону дня три назад. Но вы отвечали как-то неопределенно… мы решили зайти и поговорить, если вы не возражаете.
– О, конечно, я помню разговор с миссис Стивенсон, — торопливо заговорил Саймон. — Садитесь, прошу вас. Очень хорошо, что зашли.
Он широко улыбнулся миссис Стивенсон, но та смотрела мимо него отсутствующим взглядом.
Помолчав немного, Стивенсон сказал:
– Мы бы не хотели, мистер Блюм, выглядеть навязчивыми… что вот мы добиваемся особого отношения… Нет. Но мы все же просим учесть наши обстоятельства.
С этими словами он вытянул из бокового кармана конверт и положил его на письменный стол; Саймон заметил надписи на иврите и изображение меноры, как на всех официальных израильских документах.
– Что это? — осторожно спросил он, не притрагиваясь к конверту.
– Извещение. Наш сын Крис погиб в Израиле. Месяц назад, в уличных боях за Хайфу. Его часть входила в дивизию «Голани».
Саймон часто задышал и взглянул на миссис Стивенсон — она все так же смотрела мимо него, куда-то в пространство, ее взгляд ничего не выражал. Наступила глухая пауза. Саймон сидел, сгорбившись над столом. Ему захотелось рассказать этим людям про внука, но его остановила простая мысль: «Они скажут (или подумают про себя): твой внук — еврей, он должен быть там. А вот наш Крис… Хотя нет, так они не скажут и не подумают».
Стивенсон словно услышал его мысли:
– Мы хорошо понимаем, что Израиль — только начало. Это как ворваться в дом — нужно сначала сломать дверь. Вот Израиль — наша дверь, у нас в церкви так и говорят.
– Я раньше работала в больнице, у меня есть опыт, — подала голос миссис Стивенсон. — Мы могли бы взять раненого ребенка. — И добавила: — Не только, чтобы помочь Израилю, мы еще в память о Крисе…
Саймон почувствовал, как сердце его сжалось. В память о Крисе, о погибшем мальчике… Каким он был? Саймон попытался представить себе его лицо, но память подсовывала образ внука, Джошуа…
– Я сочувствую вам всей душой, — сказал Саймон глухим голосом. — Конечно, ваша просьба будет удовлетворена. На будущей неделе, на первом же распределении…
В этот момент в кабинет протиснулась секретарша.
– Извините, что прерываю, — сказала она, — там звонит миссис Блюм, говорит, очень срочно. Там что-то случилось…
Саймон схватил трубку.
– Я у Рейчел, у нее сердечный приступ. Приезжай немедленно, — сказала Хелен дрожащим от напряжения голосом.
– Вызови неотложку.
– Уже вызвала. Приезжай немедленно. Не связывайся с такси, на метро скорее.
У подъезда Саймон увидел машину скорой помощи. Бегом по лестнице он поднялся на третий этаж.
Укрытая простыней Рейчел лежала на диване в гостиной, и лицо ее почти не отличалось цветом от простыни.
– Сделали укол, предлагают отвезти в больницу, она не соглашается, — отрапортовала Хелен.
В дальнем углу комнаты Саймон увидел Джошуа — он смотрел на мать, губы его были плотно сжаты.
От укола лучше не стало. Старший из санитаров, лысый и с усами, попросил подписать какие-то бумаги и еще раз настойчиво повторил, что необходимо отвезти в больницу, но Рейчел опять категорически отказывалась уезжать из дома:
– Он без меня… он улетит, даже не попрощается… — прошептала она.
– Но тебе нужно в больницу, это может оказаться инфаркт, — настаивала Хелен. И в полном отчаянии: — Он сам погибнет и мать угробит!
Саймон приблизился к изголовью:
– Рейчел, пойми, твоя жизнь в опасности. Не делай глупостей, езжай в больницу.
– Нет, — прохрипела она и закрыла глаза.
И вдруг из своего угла заговорил Джошуа:
– Мам, я тебе обещаю. Ты слышишь? Я обещаю дождаться тебя. Попрошу отсрочку по семейным обстоятельствам, они дадут. Слышишь? А ты, мам, езжай. Я тебя навещу в больнице.
– Что значит «дождаться»? — немедленно отреагировала Хелен. — А потом все сначала — так тебя понимать? Ты ей даешь небольшую отсрочку — и это все?..
– Оставь его в покое! — неожиданно резко крикнул Саймон. — Он согласен отложить отъезд, Рейчел должна немедленно ехать. — И санитарам: — Она согласна, везите. Только поосторожней.
На лестнице Хелен непрерывно давала указания санитарам, как нести носилки, и старший не выдержал:
– Извините, мэм, я это делаю, можно сказать, всю жизнь, это моя профессия.
На улице носилки вкатили в автомобиль. Старший санитар объяснил Саймону, как лучше добраться до больницы, и посоветовал приехать как можно скорей, поскольку состояние больной может оказаться тяжелым, и лучше семье быть поближе, на всякий случай…
В больницу они приехали на такси. Сначала долго сидели в вестибюле, потом их попросили пройти в комнату ожидания при кардиологическом отделении. Потянулись томительные минуты тревоги и неизвестности. Хелен ходила по комнате из конца в конец и набрасывалась с расспросами на каждую медсестру. Саймон расположился в кресле поближе к входу в палату, откинулся на спинку и закрыл глаза. Ему казалось, что так время шло незаметнее. И вдруг он почувствовал, что в соседнее кресло кто-то сел. Он посмотрел: Джошуа. Довольно долго они сидели молча. Потом Джошуа шепотом спросил:
– Как ты думаешь, она выживет… мама?
Лицо его, искаженное волнением до неузнаваемости, поразило Саймона.
– Думаю, обойдется. Скорей всего, это приступ на нервной почве, а не инфаркт. У нее и раньше сердце пошаливало, когда она с твоим отцом расходилась.
Опять наступила долгая пауза. Саймон чувствовал, что внук хочет еще что-то сказать, но, видимо, не может решиться. Наконец он снова заговорил:
– Дедушка, если с мамой обойдется… То есть я хочу сказать: когда мама поправится, я все равно полечу туда… ну, в Израиль. Я должен.
Саймон вздохнул и положил руку на плечо внука:
– Я тоже так считаю: ты должен.
Владимир МАТЛИН
Оцените пост
(голосовало: 1, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
