Васильковые цветочки

Васильковые цветочкиНедавно мне попался на глаза мой собственный рассказ про современные телефонные технологии, про всякие там автоответчики, идентификаторы и прочие электронные изощрения. И я этот свой рассказ перечитал. И мне стало смешно. Не потому, что рассказ такой остроумный, а потому, что пока я его писал и перечитывал, технология шагнула так далеко и достигла таких высот, что теперь все эти автоответчики выглядят не намного современнее, чем каменные наконечники стрел. И я даже не говорю про какие-нибудь замысловатые айфоны и джи-пи-эсы. Я говорю о той технологии, которая проникла в сферы прекрасного и теперь вовсю насыщает нас бессмертными художественными ценностями. Короче, я говорю про оперу на большом экране.
Судите сами. Благодаря этой заоблачной технологии лучшая в мире опера, Метрополитен-опера, стала вам доступна, как «Макдоналдс». Вам не надо ехать в Нью-Йорк и платить четыреста долларов за то, чтобы услышать премьеру какого-нибудь «Любовного напитка» с Нетребко. Он, этот самый напиток, теперь находится в двадцати минутах езды от вашего дома, за десятую долю цены и с полным эффектом присутствия в зрительном зале и даже за кулисами. Вот такие чудеса творит технология. Нетребко орет свои арии в Нью-Йорке, а ее в этот момент слышит и видит весь мир. Это называется «Эйч-ди-опера», то есть опера с высокой разрешающей способностью.
С тех пор как эта разрешающая способность вошла в нашу жизнь, мы с женой не пропускаем ни одного представления. Каждый раз я в уме подсчитываю экономию от того, что мы не пошли смотреть представление в театре Метрополитен, и чувствую, что неотвратимо богатею. Мы приходим в кинотеатр заранее, чтобы занять хорошее место — в центре, не очень далеко, но и не слишком близко. К середине первого акта я обычно засыпаю. Но потом я, конечно, пробуждаюсь и дальше с полной ответственностью слежу за развитием сюжета. А то, что я пропустил, мне потом рассказывает жена.
В тот день, с которого начинается наша история, моя жена не могла пойти слушать оперу. Как раз в этот день у нее на работе случилось важное совещание. Она говорит:
– Ты, милый, иди, слушай без меня, получай удовольствие. А мне потом расскажешь. Или даже споешь.
Она меня нежно целует, и я отправляюсь в ближайший кинотеатр «Регал», нахожу там самое лучшее место в центре, не очень далеко и не слишком близко, и начинаю предвкушать эстетическое удовольствие. За пять минут до начала представления операторы включают зрительный зал. Я обожаю этот момент, когда сквозь гул публики пробивается сладостная какофония настраиваемых инструментов и нарядно одетые зрители протискиваются к своим четырехсотдолларовым местам. Камеры операторов скользят по залу, то замирая на общем плане, то крупно выхватывая на несколько секунд отдельные группы или случайных дам и джентльменов, не подозревающих, что в этот момент их видит весь мир. Мне нравится разглядывать эту нарядную публику, и сердце мое замирает от эффекта присутствия за умеренную цену.
И вот камера медленно движется вдоль какого-то ряда и вдруг… Я не могу поверить глазам! На экране появляется мой друг Семка Златкин. Он в костюме, который я знаю, и при галстуке, который я тоже безошибочно узнаю. Конечно, это Семка! Он с кем-то оживленно беседует и хохочет. Я тоже мысленно хохочу и представляю, как я завтра буду всем рассказывать про то, как я — хотите верьте, хотите нет — увидел живьем на экране Семку Златкина. Или еще лучше — буду рассказывать самому Семке, в каком костюме и при каком галстуке он ходил в Метрополитен. В общем, я не могу поверить в свою удачу. Тут камера начинает отъезжать, и я вижу Семкиного собеседника.
Это моя жена.
У меня останавливается дыхание. Сомнений нет. Это она, в том самом платье с синими цветочками, в котором она два часа назад уехала на совещание. Она тоже хохочет и при этом держит Семку за руку. А камера продолжает отъезжать, изображение превращается в общий план, и Семка с моей женой растворяются в зрительном зале. А я растворяюсь в этом кошмарном видении. Семка Златкин… Друг, можно сказать… С моей женой в одном отделе работает… Вот он, оказывается, какой ей сотрудник… Гремит увертюра, поднимается занавес, и уже опера идет полным ходом, и Нетребко орет во всю разрешающую способность. А мне не до оперы, и весь сон как рукой сняло. Нет, это уму непостижимо. За ручку держит, скотина. Я ее уже лет двадцать за ручку не держу. И вот вам, пожалуйста…
Дома я принимаю таблетку от головной боли и начинаю ждать жену. Наконец поздно вечером она возвращается со своего совещания, в том же платье с синими цветочками, усталая, но умиротворенная. Не иначе, с Семкой Златкиным после оперы совещалась в отеле.
Я молчу.
Она молчит.
Я говорю, наполняя свой голос ехидством:
– Ну, как прошло совещание?
Она молчит. Я говорю:
– А как опера?
– Какая опера? — вскидывается жена.
– Та самая. На которую ты с Семкой Златкиным ходила.
Жена бледнеет и отвечает с некоторой задержкой:
– Не понимаю, о чем ты говоришь.
– Прекрасно понимаешь. Весь мир видел, как ты наслаждалась любовным напитком, только не с Нетребко, а с этим козлом Семкой.
У моей жены отличная реакция. Пока я выговариваю свое саркастическое обвинение, она берет себя в руки и переходит в контратаку:
– Ты что выдумываешь? Какая опера? Да как ты смеешь? Да как тебе не стыдно! Ты меня просто оскорбляешь!
Ну и так далее. Остановить ее уже невозможно. Она продолжает метать молнии с таким угрожающим пафосом, что мне в душу постепенно закрадывается сомнение: может, и правда я ошибся? Может, зря ее обвиняю? Поймав момент, когда она делает вдох, я говорю:
– Знаешь что? Через неделю это представление будут показывать снова, в записи. Давай пойдем, и ты сама себя увидишь.
Она немного колеблется, но деваться некуда, приходится соглашаться, иначе весь пафос пропадет. Она говорит:
– Конечно, пойдем, чтобы ты сам убедился, какой ты негодяй и как несправедливы твои подлые обвинения…
Ну и так далее, без остановки.
В общем, неделю спустя мы отправляемся в кинотеатр «Регал», занимаем хорошие места в середине, не слишком далеко и не слишком близко, и ждем представления. И вот уже камера скользит по залу под гул публики и нестройное кудахтанье оркестра, и наконец крупным планом появляется Семка Златкин, а потом и моя верная супруга. Та, которая на экране, хохочет вовсю, а та, которая сидит рядом со мной, молчит, как айсберг. Камера отъезжает.
– Ну что, видела? — спрашиваю я шепотом.
Жена молчит. Я шепчу опять:
– Видела себя?
– Видела, видела, — раздраженно шепчет жена. И после паузы добавляет:
– Это не я.
– Как не ты? — шепотом кричу я.
Сзади меня пинают в спину.
– Перестаньте разговаривать. Вы мешаете.
Я замолкаю и с ненавистью жду, когда Нетребко тоже умолкнет и наступит перерыв. После первого акта мы уходим из кинотеатра и молча едем домой. Там я приступаю к допросу.
– Семку видела? — говорю я, стараясь сохранять спокойствие.
– Видела.
– А как ты его за ручку держала, видела?
– Это не я, — говорит жена.
– Интересно. А кто же это?
– Откуда я знаю? Не я.
– Как не ты? А платье в синих цветочках твое?
– Послал Б-г дурака, — говорит жена, и я вижу, что она опять переходит от пассивной защиты к активному наступлению. — На моем платье цветочки не синие, а васильковые. Все вы мужчины дальтоники, цветов не различаете. А еще берешься судить. Еще меня обвиняешь… Можно сказать, унижаешь…
В голосе ее появляются высокие ноты, переходящие в надрыв.
– С тобой всегда так! — визжит она. — Двадцать лет мучаюсь! Всю жизнь мне отравляешь!
Я понимаю, что сражение проиграно. Надо капитулировать.
– Ну, ладно, ладно, — говорю я. — Васильковые — значит васильковые. Это я по ошибке думал, что синие.
– Это у той, на экране, синие цветочки. А у меня васильковые, понял?
– Ну да, конечно. Я так и подумал, что это не ты. Интересно, кто эта Семкина фря в синих цветочках.
– Не вздумай ему звонить, — говорит жена. — Не дай Б-г, его благоверная узнает, семью разрушишь. Чаю вскипятить?
Шторм затихает, и я уже готов забыть про этот подлый «Любовный напиток» с Нетребко и синими цветочками. Но на следующий день оказывается, что ягодки еще впереди. Звонит Вася Гольдин.
– Ну как? — говорит.
– Да так, — отвечаю.
– Видел?
– Что видел?
– То самое. Семку Златкина с твоей женой.
– Это не она! — кричу я. — У моей жены на платье цветочки не синие, а васильковые! Понял? Совершенно другие цветочки!
Я в негодовании бросаю трубку, но не успеваю перевести дух, как звонит Мишка Шматкис. Он долго жует какую-то жвачку про плохую погоду и хороший прогноз и наконец выдавливает:
– Слушай, я сам не видел, но все говорят…
– Неправда! — кричу я. — Они все врут! Это не она! Цветочки не те! Синие цветочки! Синие, понял? А у нее васильковые, понял?..

Так продолжается весь день. Звонят родственники и знакомые. Звонят близкие друзья и далекие приятели. Когда я уже готов принять таблетку от головной боли и лечь спать, происходит самое гадкое: звонит Семка Златкин.
– Старик, нам надо объясниться, — глухо говорит Семка. — Я понимаю, что ты видел нас в театре, и я бы хотел…
– Подожди. Кого это «нас»?
– Ну… меня и ее… твою жену.
– Моей жены там не было! — парирую я. — Это была не она!
Семка пытается что-то сказать, но начинает давиться. Он долго мычит, кашляет и, наконец, выдавливает:
– А кто?
– Откуда я знаю? — говорю я, не скрывая раздражения. — Какая-то баба в платье в синих цветочках. У моей жены цветочки васильковые, а не синие.
– Ага. А я там был?
– Ты был. Слушай, не морочь мне голову. Говори, зачем ты звонишь.
– Понимаешь, — говорит Семка, и голос его начинает дрожать, — моя жена подала на развод на основании того, что я ей изменяю с этой самой… в синих цветочках… ну, в общем, с другой женщиной.
– Правильно сделала, — говорю я, не скрывая злорадства. — Таких, как ты, надо учить. А при чем тут я?
– Ты очень даже при чем. Знаешь, как говорят? Не имей сто рублей, а имей сто друзей. Так вот, это неправда. Я бы предпочел сто рублей.
– Это примерно три доллара.
– Правильно, — говорит Семка. — Я бы лучше имел три доллара. Поначалу все эти друзья звонили моей жене и рассказывали, что видели меня с твоей женой. От этого я еще мог отбрехаться. Все-таки мы работаем вместе. Я объяснил жене, что у нас было совещание с группой китайских инвесторов, и после совещания мы повели их в оперу. И она мне поверила. И все затихло, и моя семья была спасена. Но потом ты стал всем объяс­нять, что эта была не твоя жена, а неизвестно кто. И наши бесценные друзья снова стали звонить моей дуре и объяснять, что я был в театре с какой-то блядью неизвестного происхождения, а вовсе не с сотрудницей. И вот тогда началось. Она уже наняла адвоката. Хочет отнять у меня дом и все наши сбережения…
Семкин голос окончательно раскалывается, он всхлипывает, громко серпает носом и подвывает. И я начинаю испытывать что-то вроде жалости и лихорадочно пытаюсь сообразить, что делать дальше. Ничего не придумав, я говорю:
– Ты, Семка, скотина. И мне тебя не жаль. Ты получил то, что заслужил. Пусть твоя жена от тебя уходит, так тебе и надо.
– Ты напрасно так говоришь, старик, — говорит Семка, неожиданно успокаиваясь. — Если моя жена уйдет от меня, то твоя уйдет от тебя.
– Куда она уйдет?
– Ко мне, — говорит Семка. — Мы с ней это уже обсудили и решили, что мы, может быть, даже любим друг друга. Так что подумай. В твоих силах сохранить мою семью, чтобы сохранить свою.
У меня начинает кружиться голова, и я чувствую, что перестаю соображать. Я говорю, с трудом преодолевая тошноту:
– Что же я могу сделать?
– Очень просто, — говорит Семка. — Обзвони всех и объясни, что ты ошибся. И что твоя супруга действительно по делам службы ходила в со мной в театр. И что ни ее, ни меня на самом деле никакие любовные напитки не интересуют, но служба есть служба. И все встанет на свои места.
– И моя жена не уйдет к тебе?
– Конечно, нет. Зачем я буду ей нужен без дома и сбережений?
– Ладно, Семка, я постараюсь, — говорю я устало. — Ты, конечно, сволочь, но дружба дороже.
Вечером моя жена возвращается с работы в приподнятом настроении.
– Милый, — говорит она, — ты, конечно, понял, что я пошутила, правда? Разумеется, это была я в театре с мистером Златкиным.
– Знаю, знаю, — говорю я уныло. — У вас было совещание с китайскими инвесторами, после чего вы их повели слушать оперу. Непонятно только, зачем ты поменяла платье с васильковыми цветочками на такое же с синими.
– Ах, милый, ты так наблюдателен! — мурлычет жена. — Это на самом деле одно и то же платье. Но при трансляции цвета искажаются, и на экране васильковый цвет выглядит синим. Ты же знаешь, как несовершенна технология.
– Ты права. Лучше бы ее вообще не было. Я это объясню нашим друзьям и знакомым. Вскипятить чаю?..
Так мир восстанавливается в нашем счастливом доме, и жизнь входит в прежнюю колею. По утрам мы целуемся и разъезжаемся, каждый на свою работу. По вечерам встречаемся, целуемся, ужинаем и пьем чай. И по-прежнему ходим слушать оперы с высокой разрешающей способностью — всегда вместе. Разумеется, за исключением тех случаев, когда у жены на работе бывает важное совещание.

Рисунки Вальдемара КРЮГЕРА

Александр МАТЛИН

Оцените пост

Одна звездаДве звездыТри звездыЧетыре звездыПять звёзд (ещё не оценено)
Загрузка...

Поделиться

Автор Редакция сайта

Все публикации этого автора