Главы из книги рава Авраама Роми КОЭНА «Самый молодой партизан»
Продолжение. Начало в №1083
Мои родственники, полностью осознававшие опасность, которой я подвергался, переходя границу, обрадовались, что я прибыл невредимым. Я остановился в доме дяди, Давида Ганделя — мужа сестры моего отца. Он был праведным человеком и видным предпринимателем, известным по всей стране своей благотворительностью и добродетельностью. Крепкий и энергичный, живущий только для других, он был владельцем городской мельницы. Те, кто испытывали нужду, всегда находили мешок муки у своих дверей, доставленный предусмотрительно и незаметно, чтобы не ставить получателя в неловкое положение. За его столом всегда было полно бедняков и студентов местной иешивы. Дядя и вся его семья тепло приняли меня и делали все, чтобы я чувствовал себя частью семьи. Несмотря на то, что я был благодарен им за проявленную доброту, я не переставал думать о своих родителях, братьях и сестрах.
Вернуться к своей семье было невозможно; мне оставалось лишь ждать, беспокоиться и молиться. Из-за границы доходили только слухи об ужасных несчастьях, которые постигали евреев от рук нацистов.
Дядя устроил меня в иешиву Сердахеля, которую возглавлял рав Ошер Аншель Кац. Это была хорошая школа, и, я уверен, дядя Давид понимал, что учеба будет занимать мои мысли и помогать справляться с тревогой, которую я испытывал. Любящее участие, которое я получил от дяди, он оказывал всем нуждавшимся. Доброта была образом жизни этого человека и его семьи. (Никто из этой семьи не пережил Холокост. Хаим Алтер — сын дяди — прошел многие испытания ада, каждое из которых наложило свой горький отпечаток. Когда он очутился в концлагере Маутхаузен ближе к исходу войны, то физически был очень ослаблен. Мой отец, который тоже находился там в заключении, встретил Хаима и радостно его обнял. Мой кузен заглянул в глаза отца со счастливым выражением. «Дядя Леопольд, — сказал он, — я очень устал, очень устал». И он умер на руках у моего отца, умер вследствие продолжительных мучений и разбитого от потерь сердца.)
Пока я жил у дяди Давида, у еврейской общины возникли трудности с местной полицией. Все больше евреев делали то же, что и я. Так как Сердахель находился близко к границе, венгерская полиция патрулировала город в поисках беженцев. Официального указа не было, но полиция боялась навлечь гнев нацистов со словацкой стороны. Было необходимо держать в строгом секрете, что я был беженцем из Прессбурга. Когда венгерская полиция хватала еврейского беженца, несчастного передавали напрямую в руки словацким пограничникам и нацистам. Того, кому выпадала такая судьба, ожидали лишь длительные пытки и смерть.
Шли дни, полицейские патрули участились и стали обыскивать дома. Сначала они стучались и просили открыть, но вскоре стали просто сносить двери. Местные жители становились все более запуганными, и дядя Давид понимал, что рано или поздно кто-то выдаст меня полиции, и она вломится к нему в дом. Эти коренные изменения произошли в Сердахеле всего за два месяца. Мы знали, что положение дел будет стремительно ухудшаться. Было решено, что мне надо перебраться подальше от границы, в городок под названием Ярмот, в надежде, что тамошняя полиция будет менее старательно охотиться на иностранных евреев.
В Ярмоте я жил у другого дяди, реба Калмана Вайса — мужа сестры моей мамы. Дядя Калман, как и дядя Давид в Сердахеле, был одним из наиболее уважаемых и видных евреев города. И подобно моей предыдущей приемной семье, эта новая семья приняла меня с огромной теплотой и заботилась обо всех моих нуждах. Меня поражало, что, несмотря на страх и тревогу, охватившие их общину, они продолжали помогать всем нуждавшимся.
Хотя нам и приходилось прилагать усилия, чтобы сохранять мое происхождение в тайне, здесь я находился в большей безопасности, чем в Сердахеле. В Ярмоте я учился в иешиве рава Дейча, главного раввина города. Это была уважаемая школа, в которой обучалось около восьмидесяти учеников, каждый из которых отличался достижениями в области знаний и нравственности. Рав Дейч был очень добрым и чутким человеком, излучавшим огромную теплоту. Он знал, что я нахожусь в Венгрии нелегально, и хотя это ставило под угрозу всю его школу, он лично делал все, что в его силах, чтобы я чувствовал себя как дома. Он был мне как отец.
Венгерские евреи были богобоязненными и благочестивыми людьми. Долгое время они жили в согласии со своими нееврейскими соседями. И потому венгерские евреи были взращены с чувством, что они под защитой и вне опасности. У них была непоколебимая вера в желание и способность государства защитить их. Хотя ужас творился вокруг них в Польше, Германии и Чехословакии, они рассчитывали жить в мире и спокойствии под защитой венгерского правительства. Многие евреи так глубоко чувствовали свою принадлежность к венгерскому обществу, что были преданы своей стране даже в ущерб религиозным верованиям и моральным принципам. Многие с неохотой шли на нарушение закона даже для благого дела.
Вследствие этого, когда все больше евреев, сбежав от нацистов, проникало в Венгрию, им порой приходилось сталкиваться с неожиданным нежеланием части венгерских евреев оказать им поддержку, то есть действовать незаконно в интересах еврейских беженцев. Кто-то считал, что беженцы привозят с собой в Венгрию свои проблемы, и что этим они навлекут гнев нацистских угнетателей. Многие полагали, что беженцы ставят под угрозу жизнь местных венгерских евреев. Однако подавляющее большинство венгерских евреев вели себя героически, пытаясь помочь беженцам, зачастую с большим риском для себя и своих семей.
Такими были мой дядя и его семья. Хотя они знали, что осведомители доносят в полицию, в каких семьях скрываются беженцы, и что пойманных, наверняка ждет самое суровое наказание, их преданность мне и моей семье оставалась неизменной. Впоследствии реб Калман и его семья, включая семерых детей, будут убиты. Только старший сын Элиэзер спасется из ужасных сетей нацистов.
Перевод Элины РОХКИНД
Оцените пост
(голосовало: 1, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
