Окончание. Начало в №1086
…Слова молитвы были последним, что повторил вполголоса Моше перед тем как окликнуть охранника на галере. Дальнейшее заняло меньше времени, чем потребовалось жирному альбатросу для перелета с носа на корму корабля. Остро заточенная железка вошла точно под кадык гориллоподобного надсмотрщика; в следующее мгновение кинжал, выхваченный из-за пояса хрипевшего на палубе верзилы, пригвоздил к мачте его худосочного товарища, а по рядам галдящих гребцов уже передавались ключи от замков к ненавистным колодкам. Еще не была закончена расправа над остававшимися в живых охранниками и не все рабы успели освободиться от сковывавших их ноги цепей, а осуществившие молниеносный мятеж Моше с двумя отчаянными корсиканскими пиратами уже плыли к видневшемуся вдали пустынному кастильскому берегу. Единственной захваченной с собой вещью из нехитрого скарба пленника была трубка пергамента, зашитая в кусок козлиной кожи с тщательно просмоленными швами.
Так Моше бен Амусья, странник, коммивояжер, полиглот, перекати-поле вновь ступил на благословенную землю Испании, где провел несытое безрадостное детство и которую покинул с первым попавшимся торговым судном. Он еще не представлял, как сложится в дальнейшем его судьба, но наверняка знал, что с кочевым образом жизни покончено навсегда. И первым делом Моше поспешил в Кордову. Увы, адресат уже два года как пребывал в мире ином, а его родственники, мелкие торговцы бакалеей, не производили впечатления людей, достойных подобного наследия. Собственно, они в нем и не нуждались. Моше стал думать о том, как переправить письмо обратно в Египет, но вскоре весь мир облетело печальное известие о смерти величайшего мудреца своего, да и не только своего, поколения.
…Самое удивительное в весеннем пейзаже Самарии — цветущие маки. Огненно-красные сполохи, хаотично разбросанные по зеленым холмам с желтоватыми проплешинами камней, издали смотрятся сюрреалистически. Вблизи они кажутся распустившимися тюльпанами, чьи споры занесло невиданным по силе ветром из далекой Голландии и, лишь совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, убеждаешься в своей ошибке.
Дом Мигеля и Юлии Кардозо стоит последним в ряду похожих красночерепичных строений на западной оконечности поселка Элон-Морэ. Из окна просторной гостиной открывается завораживающий вид на упомянутую в Торе гору Гризим и раскинувшийся внизу Шхем, на окраине которого находится великая святыня еврейского народа — гробница Йосефа.
Мы сидим с хозяином на небольшой уютной террасе, наслаждаясь последними лучами заваливающегося за пологую вершину горы багряного солнечного диска.
– Легенда о том, что наши предки были евреями, передавалась в семье из поколения в поколение. Конечно, мы все давно стали католиками, но не слишком… — Мигель щелкает длинными нервными пальцами, подыскивая правильное русское слово.
– …не слишком ревностными, — приходит на помощь Юля, расставляя бокалы на белоснежной скатерти.
– Грасиас, сеньора, — притворно сердится Мигель, с любовью глядя на молодую жену, — я бы и сам вспомнил.
– Сейчас угощу тебя вином, Яэль сама делала. Знаешь, — он понижает голос, — иногда мне кажется, что она родилась в Каталонии. Хотя даже там не каждая крестьянка так приготовит вино. А ее испанский куда лучше моего русского!
– Я родилась и до восьми лет жила с родителями на Кубе, потом шесть лет учила испанский в московской спецшколе и пять — в институте иностранных языков, а ты, милый, впервые услышал русский полтора года назад, когда мы познакомились. Так что, — подытожила Юля, — твои успехи куда более впечатляющи.
– Куда им до твоего слуха, — смеется муж.
– И все-таки, Мигель… — пытаюсь направить разговор в нужное русло.
– Моше, — мягко поправляет хозяин дома.
– Извини. Как ты пришел к иудаизму?
– Все началось с митинга. Обычного проарабского митинга в университете, на котором левые активисты сожгли израильский флаг. Я тогда ничего не знал об Израиле, не интересовался ни политикой, ни религией, но было в том сжигании простыни с намалеванной синими чернилами звездой Давида что-то зловещее, напоминавшее костры инквизиции на средневековых испанских площадях. Дома я переговорил с отцом и впервые увидел бережно сохраняемую фамильную реликвию — вот это письмо.
Моше раскрыл альбом, демонстрируя десяток ксерокопированных листочков, плотно покрытых бисером арабского шрифта.
– Оригинал находится в Национальном музее Израиля в Иерусалиме, — предвосхищает он следующий вопрос и продолжает: — интересно, что семейное предание сохранило имя далекого предка и удивительный рассказ о выпавших на его долю испытаниях, а вот авторство письма оказалось утрачено. Видишь, первая и последняя страницы сильно затерты, так что подпись прочесть невозможно. У меня с самого начала было ощущение, что текст принадлежит перу непростого человека, потому и переслал его в Израиль. Но когда пришли результаты графологической экспертизы, подтвержденные еще какими-то суперсовременными анализами, я, разбиравшийся уже к тому времени кто есть кто в иудаизме, был потрясен.
Дальше все шло обычно. Факультатив по иудаике в университете, еврейская община в Барселоне, гиюр, репатриация. По возрасту еще успел в армию, потом познакомился с Яэль. После свадьбы переехали сюда… Могу добавить, что стремление услышать послание великого законоучителя в оригинале заставило научиться читать по-арабски.
– Он еще умолчал о том, что напросился в боевые части, отказавшись от должности переводчика при Генштабе, — снова включается в разговор Юля.
– Думаю, в семье достаточно одного переводчика, — парирует Моше.
–…и одного героя, — тихо добавляет Юля.
Моше вскидывает изогнутые тонкие брови, и я спешу погасить перепалку.
– Когда ты давал согласие на встречу, то понимал, что тема произошедшего в конце твоей воинской службы будет в интервью главной, верно? Кстати, Юля, вино и вправду отличное…
– Яэль, — улыбается хозяйка.
– Прости, никак не привыкну, что в этой стране мы словно рождаемся заново, включая имена… Ну вот, с каким пафосом заговорил в присутствии двух филологов…
– Не обращай внимания. Мы сами виноваты — морочим тебе голову. Конечно, я все расскажу. Только, поверь, не было в моих действиях тогда никакого героизма. Сколько ни пытался я потом анализировать ситуацию, постоянно приходил к выводу: по своей воле — никогда бы не смог так поступить. Понимаешь — ни-ког-да!
Из штаба дивизии мы возвращались другой дорогой, хотели сократить… Очевидно, пропустили указатель или арабы специально сбили табличку. Короче, въехали в Тулькарм. Будто током ударило воспоминание — ужасная смерть двоих наших ребят, незадолго до этого также случайно оказавшихся в Рамалле. Бронированный джип «Суфа-3» с пулеметом и боекомплектом, правда, вселял некоторую надежду, но ведь если пробьют колеса, потом бросят «коктейль Молотова» или наоборот…
Толпа собирается у арабов как-то мгновенно: только что была пустая улица, и вот они уже спереди, сзади — везде… Водитель судорожно хватается за ручку переключения передач, чтобы врубить задний ход, и в этот момент я замечаю метрах в тридцати справа на недостроенном втором этаже дома араба с трубой наплечного гранатомета. Дальше — это уже не я. Некто, принимающий за меня решение, дает обратный отсчет.
Пять — перехватываю руку водителя, рвущего рычаг коробки передач; четыре — открываю дверцу джипа; три — отталкиваю пытающегося удержать меня капрала Моти Пеледа и выскакиваю на подножку; два — подтягиваюсь и рывком перебрасываю тело на крышу машины; один — выдергиваю из нагрудного кармана копию письма РАМБАМа…
Толпа смолкает сразу. Ощущение, будто вымер весь город. Я читаю текст, который знаю наизусть, не отрывая взгляд от бумаги. Читаю, не слыша своего голоса. Читаю, видя необъяснимым образом тех, кто стоит впереди меня, позади; тех, кто прильнул к раскрытым окнам или наблюдает за мной, чуть сдвинув в сторону занавеску. В мозгу проносится мысль о нереальности происходящего, о сне. Я незаметно щипаю себя, чувствую боль. К тому же во сне движения затруднены, а мне удивительно легко.
Продолжаю читать, замечая боковым или, скорее, круговым зрением, что монолит толпы дрогнул, оплыл, растрескался и начал таять. В тот миг, когда человек на втором этаже дома опустил гранатомет, не видевший его водитель джипа начал медленно сдавать назад.
…Через несколько дней после посещения семьи Кардозо я встретился с товарищем, служившим в подразделении ШАБАКАа по Самарии. Именно ему довелось допрашивать террориста с гранатометом, арестованного вскоре после инцидента в Тулькарме. Араб оказался словоохотливым.
– Я вырос в бедной семье. С детства мечтал стать шахидом. Контрабандный гранатомет купил в долг. Хотел обстрелять блокпост или соседнее поселение. Только там расстояние большое, навыков стрельбы нет. Понимал, что больше одного раза вряд ли успею выстрелить, не хотел рисковать. А тут — такой шанс! Если бы я уничтожил машину с солдатами, пусть бы меня потом и убили, все равно… попал бы в рай, а семья получила хорошую компенсацию…
– Так почему же ты не стрелял?
Смуглое лицо араба исказила гримаса ненависти, сменившаяся выражением бессилия обреченного:
– А что сделал бы ты, если бы перед тобой в белой одежде возник ангел, и Голос с Небес приказал: «Брось оружие!»?
Марк ИНГЕР
Оцените пост
(голосовало: 1, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
