Еврейский Мир

Зив-Ами Лиора

Продолжение

Начало

Откуда это?

Достаточно вспомнить лишь один эпизод, чтобы стало очевидным — ничего немыслимого в этом не было. Это чувство единения существовало изначально.

Случилось это давно, во время Шестидневной войны, в ее первые дни, когда горестное оцепенение буквально сковало всех евреев.

Я помню, как Израиль полностью поглотил меня. Из головы, казалось, исчезли все мысли, настолько она была заполнена одной единственной — мыслью об Израиле. Кусок в горло не лез, сон бежал из глаз. Днём время тянулось мучительно долго: от одной передачи радиостанции «Голос Израиля» до другой. Только бы услышать их голос. Что-нибудь узнать. Как они там?

Я закрылась у себя в комнате и слёзы потоком потекли из глаз. И вдруг из глубины, откуда-то из сердцевины собственного Я, куда мне и самой доступа не было, вырвался стон:

-Помоги им. Умоляю Тебя — помоги им.

Я ясно ощущала Собеседника, жаловалась Ему, негодовала:

-Ну почему? Почему Ты всегда нас убиваешь? За что? Что мы сделали?

Это было каким-то наваждением, всплеском энергии невиданной мощи. НЕЧТО находилось рядом и исчезло, как только опасность миновала.

Когда все закончилось, я как-будто бы очнулась, не в состоянии объяснить самой себе, к Кому я обращалась и почему я и далёкие и незнакомые мне люди вдруг стали одним неразрывным «МЫ».

«Рекомендованная» литература

Да, ощущения действительно были. Но, возникая из ниоткуда, они очень быстро исчезали в никуда. Должно было пройти время, чтобы к проблемам веры появился осознанный интерес.

Это время наступило, когда судьба свела меня с молодой девушкой. Она приехала к нам преподавать иврит после того, как КГБ пригрозило нашему учителю арестом, если он не прекратит заниматься сионистской деятельностью.

Свою религиозность эта девушка не только не скрывала, но и назойливо демонстрировала при каждом удобном и неудобном случае. У меня это даже вызывало некоторое раздражение, которое сменилось любопытством, когда она высказала несколько оригинальных мыслей.

Я понимала, что ни по возрасту, ни по складу ума, сама она не могла додуматься до того, о чем готовила. Значит, от кого-то слышала или где-то вычитала. Я спросила ее об этом и она назвала мне несколько неизвестных мне имен — Любавичский ребе, рав Кук, рабби Соловейчик.

И тогда я попросила ее составить список «рекомендованной» литературы.

Так в моих руках впервые оказались книги на определенную тематику, которая прежде меня не интересовала.

Это была религиозная тематика.

Иная система координат

Никогда прежде я не встречалась с литературой такого рода.

Вся она базировалась на комментариях к рассказам, взятым из Писания. Однако в этих рассказах все авторы видели вовсе не обычное повествование о тех или иных событиях. Они рассматривали эти рассказы как модели, анализ которых позволяет вывести Законы мироустройства.

Метод показался мне любопытным. Получалось, что всю жизнь людей — их мировосприятие, их нормы поведения, их действия — можно рассматривать с точки зрения соответствия этим Законам, которые хоть и проявляются в разное время по-разному, но по сути своей остаются неизменными.

Если бы я не знала, что многие из этих книг написаны давно и безо всякой связи с нашей советской жизнью, то подумала бы, что их специально сочинили, чтобы показать, до какой степени советское мироустройство Законам не соотвествует.

Я с увлечением читала эти книги. Как ни странно, мой интерес к ним проистекал вовсе не из интереса к Б-гу и религии. Этого интереса просто не было.

Интересовала меня исключительно окружающая жизнь. И я читала эти книги потому, что увидела в них возможность посмотреть на нашу советскую реальность совершенно под другим углом, объяснить самой себе то, что объяснить никогда не удавалось.

Непроизвольно я начала играть в придуманную игру: брала библейский рассказ, анализировала его, выводила определенные закономерности и проверяла, насколько советская жизнь им соотвествует.

Навел меня на эту мысль рассказ о Вавилонской Башне.

В Писании о ней сказано мало. Но я раздобыла Агаду — сборник преданий, из которых можно было почерпнуть множество дополнительных деталей, в Писании не упоминаемых.

В Агаде Вавилонская Башня представала как вселенская стройка, которая объединила всех людей. Цель у них была самая благородная — прославить человека и изменить угрожающий человеку мировой порядок (поддержать при помощи Башни небеса, предотвратив тем самым новый мировой потоп).

Только вот беда — в процессе строительства сами строители как-то позабыли, что затеяли все мероприятие во имя человека и его блага. В самоцель превратилась сама Вавилонская Башня. Поэтому когда падал и разбивался человек, никто этого не замечал. А вот когда падал и разбивался кирпич, все начинали вопить: «Горе нам!Сколько придется ждать изготовления другого кирпича, когда каждая минутка дорога.»

Меня аж передернуло — ну до чего же знакомо! Ведь и Советский Союз создавался ради всемирного счастья всех людей: «Мы наш, мы новый мир построим. Кто был ничем, тот станет всем».

А что вышло? Лагеря ГУЛАГа, искусственный голод — миллионы погибших, искалеченных, растоптанных. Я столько слышала об этом и даже кое-что читала.

Но более всего меня поразило отношение людей к тому, что сотворили коммунисты. Многие по-прежнему были преданны идее, которая принесла так много бед, и были убеждены, что ничего особенного не случилось: «ну да, наделали ошибок, не все получилось, как хотели, зато какая идея замечательная!».

Это что же за идея такая, которая сожрала и изувечила столько людей?

И ведь ее оправдывают — точь-в-точь, как это делали строители Башни.

Подумаешь, человек погиб. Главное, чтобы выжила идея.

А вот и новый рассказ — Содом. И вновь, как-будто все это о нас, сегодняшних.

Не в самом Писании, в котором главным «содомским грехом» выступает гомосексуализм, я обнаружила это тождество. Я обнаружила его в притче Агады, в которой описываются содомские порядки, установленные судьями с показательными именами: Шакрой, Шакрурай (от «шекер» — «ложь»), Зайфой (от «зайфон» подделыватеть) и Мацли-дин (извращающий правосудие).

В Содоме правила Ложь, но Ложь особая, содомская.

Суть этой Лжи состояла в замене Добра Злом, а Зла Добром. И узаконивалось это теми самыми судьями, чьи имена говорили сами за себя.

В результате люди привыкали к абсурдной логике жизни.

Содомский способ толкования закона испытал на себе Эльазар, слуга Авраама. Когда он был в Содоме, его избили. Пошел Эльазар с жалобой в суд, а там судья постановил, что жаловаться ему, собственно, не на что. Хулиган-содомлянин, оказывается, оказал Эльазару услугу — кровь пустил. И теперь сам Эльазар должен заплатить за кровопускание, так как кровопускание — медицинская процедура, оздоравливающая человека.

Так преступник оказался праведником, а праведник преступником.

Милосердие вообще считалось преступлением в Содоме.

Одна девушка тайком помогла своей подруге, чья семья умирала от голода. Она наполнила свой кувшин мукой, понесла его к колодцу якобы воды в него набрать, и незаметно обменялась кувшинами с голодной подругой — ей отдала свой, наполненный мукой, а себе взяла пустой для воды.

Как только узнали об этом «преступлении» содомляне, «преступницу» сожгли.

Люди так сами себя так запутали, что даже 10 праведников не осталось в Содоме, потому что никто уже не мог Добра от Зла отличить.

И я подумала: «вот таким образом общество само себя и разрушает».

И вдруг вспомнила о начальнике моего мужа, которого недавно арестовали. Приятный мужик, спокойный, разумный. Он совсем не выглядел диссидентом, не был евреем, прекрасно был устроен. И вдруг!

Говорят, он написал какую-то работу, в которой описывалась ужасающая экологическая ситуация в стране. Судьи квалифицировали его деятельность как порочащую советский общественный и государственный строй. Значит, настоящий патриот, который не мог молчать, оказывается врагом народа. А те, кто довели страну до такого состояния, наоборот, патриоты, защищающие родину. Здорово получается. Точно, как в Содоме.

И так на каждом шагу — все шиворот на выворот. Самые дикие и отсталые страны — это, оказывается, прогрессивное человечество. Запрет на информацию — это, оказывается, защита свободы.

А ведь и советское общество разрушается изнутри и по той же причине, что и Содом — люди заврались. Не потому ли все мы, советские, какие-то надломленные, что стержня правды в нас нет?

А вот еще одни поразительный эпизод.

Праотец Яаков возвращается на родину после длительного отсутствия. И вдруг узнает, что навстречу ему с отрядом вооруженных всадников мчится его брат Эсав. Мчится, чтобы свести старые счеты.

Яаков напуган и делает все, чтобы уладить конфликт. Но вот наступает ночь и на борьбу с ним выходит Некто, кого мудрецы называют ангелом Эсава, его Идеей. И Яаков преображается. Он борется, борется изо всех сил с Духовной сущностью Эсава и о компромиссе с Идеей даже слышать не желает.

С человеком Яаков ищет мира, с Идеей борьбы. И в этой борьбе он непоколебим.

И я подумала: «А ведь мы поступаем прямо противоположным образом. Мы обрушиваем весь свой гнев на человека. А он, может, всего-навсего в плену Идеи, в которую верит. Может, он и не осознает, что запутался в собственных предрассудках, а мы его бьем. К идеям мы терпимы, но не к человеку.»

Книга за книгой, мысли за мыслями — так постепенно проступала иная система координат, в которой преображались все знакомые мне явления.

Мне никогда не приходила в голову мысль о том, что у отдыха может быть какой-то иной смысл, кроме потребности человека отдохнуть физически. Нас так и учили: отдых — это перемена деятельности. Дескать, устал от этой работы, займись чем-то другим. Мы, конечно, используем отдых для всяких приятных нам вещей, но мы обязаны что-то делать. И даже праздники мы устраиваем, чтобы вместе что-то делать.

Иногда я, правда, задумывалась о бессмысленности большинства советских праздников. Ну, кого, в самом деле, волновали в моем поколении международная солидарность трудящихся или победа октябрьской революции? Мы эти придуманные праздники воспринимали как нерабочий день, но с собой, праздничной атмосферой: улицы украшены, музыка играет, все люди собираются вместе, едят-пьют, поют-танцуют. А что, собственно, празднуют, никто уже и не вспоминал.

Но эти мысли о советских праздниках не имели никакого отношения к мыслям о самой сути отдыха.

И вдруг появляется шабат. Да, это тоже нерабочий день, который евреи установили еще тогда, когда разделение между трудом и отдыхом сводилось к разделению между людьми — одни люди все время отдыхали, а другие все время работали. Поэтому упорство евреев в том, чтобы отдыху посвящать целый день недели, объясняли ленью.

Но шабат — это не просто нерабочий день. Это прежде всего иное отношение человека к миру. Шабат — это прекращение не только самой деятельности, но и восприятия человеком самого себя как созидателя. Этот перерыв дан человеку, чтобы он мог остановиться и подумать — а ради чего, собственно, суетимся? Вспомнить, что есть Сверхцель.

Каждому это необходимо, независимо от его социального статуса. И не просто порассуждать на досуге о смысле жизни, как это делали многие из нас. Нет, шабат — это коллективное переживание этого смысла, основной элемент культуры, впитанный каждым евреем с молоком матери.

И мне вдруг стало понятным неосознанное ощущение, которое жило во мне столько, сколько я себя помню — в нашем досуге чего-то не хватает.

(Окончание следует)

Оцените пост

(голосовало: 1, средняя оценка: 5,00 из 5)

Загрузка...

Поделиться