Времянку, в которой живет Лимор, никак не назовешь «каравиллой» — совесть не позволит. «Каравиллами» правительство Шарона именовало вагончики, в которых до сих пор (с момента «размежевания» минуло семь с половиной лет!) ютятся семьи многих первопроходцев Гуш-Катифа, Хомеша и Санура.
Лимор Хар-Мелех–Сон — одна из почти 9 000 евреев, депортированных в августе 2005 года во имя «мира». Сегодня само слово «мир», лет десять назад красовавшееся на всех заборах и рекламных щитах, употребляют в Израиле все реже. Даже Ципи Ливни и Захава Гальон, чьи партии «Движение» и МЕРЕЦ набрали на состоявшихся недавно выборах всего 12 (6 плюс 6) мандатов, стыдливо агитировали за «соглашение», но «мира» не сулили.
Любовь и смерть всегда вдвоем
– В Хомеш мы с мужем Шули перебрались вскоре после свадьбы, — рассказывает Лимор. — С первых же дней нам пришлось столкнуться с непростой действительностью: арабские террористы постоянно устраивали засады на ведущем в поселок шоссе.
В августе 2003 года Лимор и 25-летний Шули возвращались домой: первую половину дня провели у родителей мужа, в семье Хар-Мелех.
– То была пятница, — вспоминает Лимор. — Внезапно на шоссе выскочили пятеро арабов, вооруженных калашниковыми, и открыли по нашей машине ураганный огонь. Шули застрелили, меня ранили.
Истекающую кровью беременную женщину доставили в иерусалимскую больницу «Хадасса Эйн-Карем».
«Срочно делаем кесарево сечение — в противном случае спасти ребенка и оперировать раненую не удастся», — решили врачи.
– Когда я пришла в себя, мне сообщили: у тебя родилась дочь, — вспоминает Лимор. — Недоношенная (Шули убили, когда я была на 27-й неделе беременности)… А потом сказали: твоего мужа похоронят на исходе субботы — раввины велели дождаться, пока ты придешь в себя. Но как же я поеду на похороны? «На кладбище тебя отвезут на машине скорой».
По пути на кладбище, лежа пластом на носилках, Лимор внезапно подумала: «Единственное, что я смогу совершить в память о горячо любимом человеке, — продолжить его дело. Шули был убежден, что Хомеш превратится в процветающий поселок, основал там иешиву. Значит, мое предназначение — посвятить себя будущему Хомеша».
– С малышкой я промучилась год, — рассказывает Лимор, — но на ноги ее поставила. Сегодня дочке девять с половиной лет, она прекрасно развивается.
Через два года после теракта, в котором был убит Шули Хар-Мелех, грянула депортация.
– Нашу семью оставили напоследок, — вспоминает Лимор. — Я наблюдала, как входят в поселок солдаты — и глазам своим не верила: ведь армия — это мы, наши братья, племянники, плоть от плоти народа Израиля. Я родилась и воспитана в религиозной семье, политикой у нас в доме не интересовались, а в армии служили все. И вдруг в поселок, в котором я живу, входят военные и облаченные в черную униформу бойцы полицейского спецназа ЯСАМ. У меня в глазах потемнело. С детства каждый из нас при виде солдат ЦАХАЛа испытывал одно-единственное чувство — гордость! А тут…
Когда «ликвидаторы» направились к нам во двор, я вышла им навстречу, — продолжает Лимор. — Пытаюсь заглянуть в глаза молодому командиру — не получается: солнцезащитные очки. «Слушай, — обратилась я к нему, — ты еще можешь спастись. Если ты оставишь нас в покое, наверняка войдешь в историю еврейского народа. Поверь: если сейчас ты сделаешь то, что тебе приказано, ты не сможешь с этим жить». Офицер смотрел из-под очков куда-то в сторону, мимо меня, но внезапно я ощутила: он меня слышит! Шагавшие за ним солдаты остановились. «Говори! — требовало подсознание. — Его душа пока не разучилась чувствовать и сопереживать».
Тем временем из дому во двор вышел отец Шули — Моше Хар-Мелех.
– Слезы текут по лицу свекра, но голос не дрогнул, — вспоминает Лимор.
«Известно ли вам, что муж этой женщины был зверски убит арабскими террористами, а она, беременная, была ранена?» — спросил Моше командира.
Гробовая тишина…
«Хочу поставить вас в известность, — продолжал Моше Хар-Мелех, — мы покинем это место, но не в слезах — уйдем с гордо поднятой головой. Из Хомеша мы уйдем с песней. И знаете, почему? Да потому что мы вернемся!»
– Мой свекор чудом уцелел в Холокосте. Он знал, о чем говорит…
Моше Хар-Мелех отвлек внимание молодой женщины. Лимор и не заметила, что теперь уже у нее за спиной стоят солдаты.
– Внезапно командир, к которому я обращалась, назвал меня по имени, — вспоминает Лимор. — Оказывается, он прекрасно знал, кто я и как меня зовут…
Что было дальше? Лимор не помнит. Или — запрещает себе вспоминать. Единственный «кадр», который не дает ей покоя по сей день: после того как соседей вытащили из дому за руки — за ноги и запихали в автобус, молоденькие солдатики уселись на их веранде и как ни в чем не бывало перекусили.
Выходцев из семей поселенцев — уроженцев Иудеи и Самарии — среди «ликвидаторов» не было. Воины элитных боевых частей, они были освобождены от участия в изгнании своих родных.
Кто палач?
…Спустя год после депортации Лимор Хар-Мелех пригласили в студию телеканала Кнессета. Вел передачу журналист Рази Баркаи.
– Со мной в студию вошел молодой человек в штатском, — вспоминает Лимор. — «Знаешь, кто это?» — спросил Баркаи с широкой улыбкой. «Нет», — ответила я.
В этот момент на мониторе появились документальные кадры, снятые в день депортации жителей Хомеша.
– Я посмотрела — и мне стало дурно: конечно же, это — тот самый военный, к совести которого я тщетно взывала в тот черный день, просто сегодня он в штатском и без темных очков, — говорит Лимор. — Мысленно я взмолилась: «Господи, придай мне сил, чтобы я смогла пережить эту пытку!» Говорить я не могла. Впрочем, за нас говорил Баркаи. Сердце стучит в запредельном ритме — вот-вот выскочит из груди. Баркаи тем временем делает свое дело, убеждая зрителей в том, что этот военнослужащий — моя жертва, потому что год назад я позволила себе взывать к его совести. В этот момент я почувствовала, что силы возвращаются, — и заговорила. По-моему, сказанное прозвучало убедительнее слов Баркаи.
Когда мы вышли из студии, — продолжает Лимор, — единственное, чего мне хотелось, — бежать. Бежать без оглядки! Вернуться домой… Военный, изгнавший меня из Хомеша, оказался командиром подразделений ЦАХАЛа в Хевроне. Остановил меня в коридоре, посмотрел мне в глаза и… «С того дня моя жизнь остановилась, — сказал он. — Воспоминания преследуют меня днем и ночью. Даже в субботу за семейным столом, даже в дни еврейских праздников память возвращает меня в Хомеш. Прости меня, если можешь», — произнес офицер.
«Разве ты изгнал из Хомеша только меня и моих детей? — удивилась Лимор. — С нами в поселке жили десятки семей — их жизнь разрушена».
– На этом мы расстались, — говорит Лимор.
Цветы на руинах
Сразу после изгнания поселенцев армейские бульдозеры сравняли с землей построенные в Хомеше дома, но даже сейчас, семь с половиной лет спустя, на руинах растут цветы: ростки пробились к солнцу через тонны цемента.
– Периодически мы совершаем восхождения в Хомеш, — говорит Лимор, — и каждый раз я испытываю потрясение: нас удалось изгнать, но цветы, которые я посадила в нашем дворе, живы. Уцелели. Растут.
Судьба Лимор во многом схожа с особо жизнестойкими растениями, высаженными ею десять лет назад во дворе своего дома в Хомеше. После убийства Шули красавица-вдова встретила замечательного человека — Иегуду Сона из поселка Кдумим. Молодым поставили хупу. В марте 2007 года у Лимор и Иегуды родился сын.
– У нас не было и тени сомнения: брит-мила состоится в Хомеше — а где ж еще? — говорит Лимор.
Ни один из четырех поселков, снесенных с лица земли в 2005 году на севере Самарии, так и не был передан под контроль арабской «автономии». Напротив, вскоре после депортации тогдашний начальник Генштаба Дан Халуц предложил перенести на место Хомеша… израильскую армейскую базу. Единственная цель, достигнутая «размежеванием», — превращение северной части Самарии в территорию «юденрайн». Несмотря на это, поселенцы и их сторонники периодически совершают восхождения на руины Хомеша, заранее получив разрешение от армейского командования.
– У нас, однако, возникла проблема, — рассказывает Лимор. — Март 2007 года, несколько месяцев назад Израиль пережил Вторую ливанскую войну. Амир Перец, занимавший пост министра обороны, объявил с трибуны Кнессета: «Брит-мила в Хомеше не состоится!» Тем временем мы с новорожденным успели подъехать к армейскому КПП (уговорить моих родителей отправиться из Иерусалима в Самарию оказалось непростой задачей, но в конце концов они согласились).
В Хомеше в тот день собрались три тысячи израильтян: ЦАХАЛ выдал разрешение на восхождение. Не пропускали только семью Хар-Мелех–Сон.
– Мы простояли у КПП три часа, — вспоминает Лимор. — Моэль волнуется: с момента рождения сына пошел восьмой день — время истекает. Когда терпение иссякло, я сказала командиру: «Что ж, если только нашей семье запрещено совершить восхождение в Хомеш, проведем брит-милу прямо здесь, на бетоне у КПП». Бабушки, дедушки и моэль вышли из автобуса и стали готовиться к обряду обрезания. Командиры разнервничались. Позвонили начальнику Центрального армейского округа. До меня донеслись отрывочные фразы: «Да, она здесь… Нет, отказывается уйти… Младенец лежит прямо на заграждении!» Видимо, начальник округа подумал, что брит-мила на бетоне — нефотогеничное зрелище (в тот день в окрестностях Хомеша собрались толпы журналистов). «Проезжайте!» — махнул рукой один из офицеров…
Выйдя из автобуса, Лимор, Иегуда, их родители и друзья пешком поднялись на то место, где раньше стояли дома под черепичными крышами. Их горячо приветствовали тысячи соотечественников.
– Я стояла на руинах Хомеша, смотрела в долину с вершины холма — и мною владело двойственное чувство, — вспоминает Лимор. — Какие жуткие утраты: муж… Дом… Будущее… Такое сломит кого угодно… Но в тот день, когда я истекала кровью в машине рядом с бездыханным телом Шули, я поклялась всегда быть такой же сильной, как он. Я просто приказала себе: ничто тебя не сломит. Я должна, обязана не просто выжить, но — жить. Возможно, благодаря вере в будущее на земле, завещанной нам предками, мне посчастливилось встретить новую любовь. У нас с Иегудой подрастают шесть детей.
– Благодаря чему вам удалось… — я не в состоянии подобрать единственно точное слово.
– Я все-таки верующая еврейка!
Лицо Лимор озаряет улыбка, сияющая ярче солнца.
– Евреи, что ни говори, — особый народ, сильный духом, несгибаемый, — объясняет Лимор, — разве что нет у нас в последние десятилетия сильных лидеров. Впрочем, не беда. Народ всегда был сильнее своих правителей. Но… если живущие в Эрец Исраэль евреи не прекратят пресмыкаться перед «просвещенным миром», лепетать какие-то глупости в свое оправдание и постоянно извиняться за то, что мы есть и мы здесь живем, — мы сможем оказаться перед лицом новой Катастрофы. С той лишь поправкой, что изгнать весь Израиль — некуда. Мне жаль, что пресса, навязывающая народу мнение ничтожного меньшинства, сбивает людей с толку, запутывает, промывает мозги. На мой взгляд, агрессивная пропаганда «мира» в обмен на капитуляцию подрывает наш народ изнутри и, в конечном счете, ослабляет. Каждый из нас должен найти в себе силы хладнокровно противостоять всей этой болтовне, не забывая, в чем истинное предназначение нашего народа. Надеюсь, большинство евреев прозреет, и мы останемся самими собой. Ведь если столетие с лишним назад наши прапрадеды нашли в себе силы отправиться в Палестину — в полную неизвестность — и возродить здесь еврейскую жизнь, неужели мы хуже и слабее них?
Сейчас Лимор с Иегудой строят свой дом. Не в «государстве Тель-Авив» — в Самарии.
Фото автора
Оцените пост
(голосовало: 3, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
