Живое слово, или Муза архитеррориста

Как бы вы охарактеризовали человека, который радостно пускал под откос поезда? В мирное время организовал убийство 400 человек, не считая партизанских достижений? Стремился убить тысячи и очень сожалел, что не получилось. Который, берите выше, вознамерился уничтожить население четырех крупных городов, общим числом в шесть миллионов? И не просто вознамерился, а все для этого подготовил, организовал, оставалось только отвезти на места уже добытую порцию яда… Правильно, террорист-убийца международного масштаба, гарантирована всемирная ловля Интерполом и американскими морпехами, позорный приговор истории…
Скажите, чем этот «зверь» отличается от аль-каидовского воина? От самоубийцы-моджахеда в автобусе? Только масштабом? Или тем, что «те против наших, а этот за нас»? Ведь и мусульмане полагают евреев и всяких прочих «западников» оккупантами и колонизаторами, и оттого любые средства борьбы, в частности террористические, против вредных «крестоносцев» и «магендавидоносцев» кажутся им вполне приемлемыми.
Но этого человека многие почему-то считают героем. Ему давали премии, в частности, Букеровскую и израильскую Государственную по литературе. Он организовывал музеи, писал прекрасные стихи и продирающие до нервной дрожи книги воспоминаний. Выступал на политических и уголовных процессах, создавал партии, занимался нелегальной переправкой в Палестину эмигрантов…
Добавлю мелкие штришки к картине и, возможно, все станет не столь однозначным. Убиты были Аббой Ковнером и мстителями его группы «Некам» («Месть») в 1945 году 400 нацистов, в основном офицеров, причастных к жестоким расправам над евреями в годы Второй мировой. Страны-победительницы не слишком спешили воздать убийцам по заслугам. А всего за долгие десятилетия перед судом предстали лишь 300 нацистских преступников — из миллионов, лично причастных к «окончательному решению еврейского вопроса» (заодно и цыганского, и сербского…)! Мстители Ковнера, каждый из которых чудом спасся из гетто, был свидетелям зверств немцев и их литовских и прочих приспешников, потерял близких, взяли на себя роль высшего суда.
Но вот от индивидуального «террора» мстители вышли на большие масштабы. Попытка убить ядом тысячи заключенных фашистов в устроенном американцами под Нюрнбергом лагере (всего было собрано там 12 тысяч немцев, значительную часть из них составляли гестаповцы и эсэсовцы, причем в немалых чинах). Но — американцы сумели промыть желудки всем отравленным, точное число которых скрывалось (по косвенным данным, набралось не менее двух тысяч) — ни один наци не умер!
Следующий план — отравить сильным ядом водопроводную воду в Гамбурге, Нюрнберге, Франкфурте и Мюнхене. Уничтожить шесть миллионов немцев, причем подряд, без разбора — так, как они уничтожили ни за что ни про что шесть миллионов евреев. «Мера за меру». Для людей, пять лет живших в объятиях смерти, бывших дичью для охотников, такое не выглядело чем-то запредельным. О том, как и почему этот план сорвался, есть разные мнения. То ли Абба был арестован англичанами на корабле по дороге в Германию, но успел выбросить яд за борт и потому пробыл в каирской тюрьме недолго. По другой версии, он сам передумал, столкнувшись с жестким несогласием Бен Гуриона и других лидеров еврейского ишува или же просто пожалев маленьких детей.
Во время же мировой войны Абба Ковнер был героем без всяких вопросов и оговорок. Он первый призвал к созданию в Виленском гетто организации сопротивления, «вычислив» своим острым умом, что Понарский лес, куда немцы и литовцы периодически угоняли евреев, это не лагерь — это смерть». И стал одним из трех руководителей подпольщиков, в последние месяцы — их командиром. При уничтожении остатков гетто сумел с несколькими бойцами пробиться в лес, где создал партизанский отряд из трехсот человек, сильно досаждавший фашистам, особенно взрывами военных эшелонов и нападениями на конвои, ведущие евреев на расстрел.
Да и потом, при рождении Израиля, он геройствовал, сперва переправляя измученных вчерашних узников концлагерей в Израиль, а затем сражаясь — винтовкой и пером — на Южном фронте в Войне за независимость.
Он был настолько умен и проницателен, настолько талантлив, харизматичен и интересен как человек, что очевидцы говорят о некоторой самоуверенности и даже надменности. Абба Ковнер не боялся принимать решения (порой слишком не боялся?) — воин, подпольщик, поэт, художник, организатор, исследователь — короче, человек дела. Этот пламенный витязь, всегда сражавшийся за свой народ, почему-то видится мне искоркой от души Шимона Маккавея.
А теперь давайте зададимся вопросом: почему «накамовцам» удались акты индивидуального мщения и сорвались все попытки мщения коллективного? То, например, что не умер ни один из отравленных наци, — очевидное чудо. Первый ответ элементарен: кто вас уполномочил выступать со счетами от имени еврейского народа к народу немецкому? Убийце причитается смертная казнь — но не всему его городу!
А то, что немцы действовали иначе — так это на их совести, у евреев повышенный спрос на справедливость.
Но сделаем шаг за завесу очевидности. У евреев есть немало странных законов в судопроизводстве. Скажем, если два свидетеля в момент преступления не видели друг друга, их совместное свидетельство не принимается. И много прочих сложностей и требований, делающих вынесение смертного приговора преступнику явлением весьма редким. Но как же тогда быть с этим: «Не очистится земля от пролитой крови иначе, чем кровью пролившего ее»? А вот как: если земной суд не полномочен казнить преступника, заботу о справедливости берет на себя Тот, Кому открыто все. В еврейском суде Творец — активный деятель. Как говорит рабби Акива в Талмуде, «за то, что ты топил, утопили тебя. Но и утопившие тебя будут утоплены».
И в истории с «Накамом» Он лично и явно продемонстрировал крепкую руку. Фактически, это признание, что Холокост — прямое постановление Б-га. Да, конкретные убийцы должны быть наказаны, ибо человек действует по свободному выбору и несет за него полную ответственность. «Кому суждено быть наказанным, свое получит — но не ты будь орудием этого!» Да, все, связанное с этим чудовищным преступлением, мерзко, гадко и жутко, и к нему вполне подходит заповедь Торы: «Сотри память об Амалеке из поднебесья, не забудь!». Но вот судить ли целые народы, коллективных исполнителей высшего постановления, — не человеческое дело. Кстати, косвенное подтверждение этому — процветание Германии после денацификации.
Вы тут, несомненно, вспомните про «жестокого и безжалостного еврейского Б-га», не правда ли? Мы не раз слышали эту древнюю мелодию. И отчего это неразумные иудеи неизменно величают Его «милостивым и заботливым Отцом»?!
Холокост выходит далеко за рамки обыденного сознания человека. Как сказал выдающийся раввин, наш современник, «понять Холокост без знаний о перерождении душ невозможно». Открою еще одну тайну. Творец страдает, мучается (если можно пользоваться такими антропоморфизмами, но как еще подобрать слова?) от страданий людей куда больше, чем мы сами — ограниченные смертные существа, чьи силы и чувства тоже имеют предел. Может быть, это поможет понять недавно сочиненный мною стих.
Соленый океан — то слезы Б-га,
Его слеза печальней наших слез.
Вы думаете —
Он нас судит строго?
О, сколько горя Он себе принес!

Страдает Б-г от каждой
нашей боли,
От нашей суеты — Его тоска.
И молит Б-г, как узник из неволи:
«О люди, Мне позвольте
вас ласкать!»
Ну, коли так, пора переходить наконец к поэзии. Поэт Абба Ковнер выдающийся. Он не столь озабочен изысками формы — его интуиция поэтического слова выглядит совершенно естественной. Очень част в его стихах верлибр — свободный стих, в котором много слышнее внутренняя мелодия, мелодия сути. Человеку, побывавшему в аду, где ты хуже, чем мертв — где ты видишь гибель любимых и невинных людей, — ничего, кроме глубинной правды, неинтересно. Его поэзия предельно насыщена содержанием и внутренне трагична — Ковнер всегда решает загадку человеческого существования. Его самого, спасителя и мстителя, биография — достаточный повод для трагизма. Посмотрите в его глаза на фотографиях. И еще — в политике Аббу, многие годы проведшего в израильском кибуце, часто причисляют к «крайне левым». Сегодня это бы означало подчеркнутую секулярность. Но Ковнер — слишком глубокий и искренний человек, слишком тесно знакомый с жизнью и смертью, чтобы эти штампы к нему прилипали. Вы это увидите из стихов.

Открытие
Старые родники вдруг
набежали в глаза.
Все реки моей крови на страже в сдвоенных руслах.
Сердце замкнуто.
Для входящих.
И для выходящих.
Для подкрадывающихся близко
есть только грохот
могучих вод и древний голос:

«Ты туда не ходи, мой друг,
здесь наши ступни — чужие»
Но друг мой идет. Да, здесь
наши ступни — не те, это правда,
После каждого шага
углубленья следов исчезают.
Да, мой друг, не годишься
ты в пехотинцы,
ты только один
из незначительных и многих.
Протянув пред собою
две чарки своих ладоней,
ты наклонился,
чтобы коснуться, коснуться —
И тогда ЗЕМЛЯ САМА
приблизилась к ним.

Голосами своих стад мягко ропщет
земля под твоими ступнями.
Поражает свет.
Нет, по этим следам
перехода не будет.
«Друг мой, здесь мы падем…
Я паду, а быть может, и ты».
И тогда проникнет
в твои объятия вся земля
Ближе всех, самых близких
по крови станет Она.
Перевод Г. Ходорковского

Повелитель снов
/Перевод И. Ермакова/
Мы не молчим.
Безмолвствуешь лишь ты.
Дай подобающий ответ
надежде, породившей крик!
Вглядись попристальней:
наш выбор не велик,
один лишь этот шанс
пробиться к совершенству,
когда все сказано
и сделано,
залить
багровой влагою
сосуд священный —
чтоб обновленный дух
заставить с вышины
низвергнуться назад
в пучину мира!

Перевод И. Ермакова
***
Схватил рукой, сжимаю — не мираж,
в горсти — рубашка,
и пола — как поле,
росой омытое, раскинулось у ног.
В сравненьи с нивой спелой
все ничтожно.
Вернулись цапли.
Яблоневый сад.
И солнце на рассвете осторожно
коснулось плеч — как дочери ладонь.
Вот день взошел.
Сейчас он промелькнет,
дав маленькую передышку жатве.
– И в опаленный ярким полднем лес, — себе я прошепчу благоговейно. —
вернется птица певчая с небес,
чтоб петь наутро…
Перевод И. Ермакова

Не будет предпочтения смерти
Когда он стоял,
Главой солдат опустошенных
Лицом к лицу с врагом,
В осаде, на валу
И в одиночестве,
Он никогда не избирал
Смерть
И не торговался о жизни.
В тревоге и в тяжких лишениях
Он никогда ни о чем
Не просил Всемогущего Б-га.
Но помоги ему
И облегчи его боль,
Когда перед общиной
Он ведет молитву,
И прости грехи наши
С любовью,
И радостью,
И наслаждением,
В мире —
О Б-г,
Могучий и Великолепный!
Перевод А. Юдасина

Одно живое слово
Никогда больше не наступит
молчание,
Никогда больше слово
не сорвется с губ.
Он, кто так любил слушать,
Не услышит среди голосов свой голос.
Он будет сидеть со своими друзьями,
Над словом, которое хочет родиться.
Общение. Мысли. Друзья.
Но он слушает у потаенной двери,
Внутренним ухом
Темное безмолвие:
«Сын человека,
Все это
И все это
Никогда не было
И никогда не будет
Так хорошо,
Как одно живое слово».