В одной из самых популярных и любимых народом песен, исполненных Муслимом Магомаевым, любовь поэтично названа вечной музыкой. И это справедливо — как ни покажется парадоксальным, именно посредством слуха это чувство проникает в сердца влюбленных. «Я вас любил: любовь еще, быть может…» — после этих, произнесенных нежно, с придыханием слов отступают в тень все другие органы чувств. Не зря же говорят, что женщины любят ушами!
Впрочем, это лирическое отступление к предмету изложения — автобиографии — отношения не имеет. По меньшей мере в начале повествования. С раннего детства до сегодняшнего дня и, надеюсь, до конца эпопеи, называемой жизнью, я следовал и буду следовать девизу «Веселых ребят»:
И тот, кто с песней
по жизни шагает,
Тот никогда и нигде не пропадет!
Поэтому звуковая автобиография предстанет в виде песен, пропетых в хронологии собственного жития. Прямо признаюсь, сам песен не пел по причине крайней стеснительности. Но все запоминал и страстно любил слушать.
Первой мелодией ко мне пришла не сусальная «В лесу родилась елочка», а неистовый пролетарский гимн «Интернационал». Двухлетний солист упирался рожицей в бицепс отцовской руки и, отчаянно надувая щеки, издавал, подобно бас-трубе в духовом оркестре, звуки, отдаленно напоминавшие первую строчку этого гимна: «Па-па, папапа, па-па, па-па…»
Вместо колыбельных мама напевала мне еврейские, украинские, советские песни:
Их зиц унд шпил ойф дер гитаре.
Их шпил а лидале
нох фун зех алейн…
(Сижу и играю на гитаре песенку лишь для себя.)
До тебе, моя рiченька,
ще вернеться весна-красна,
А молодiсть не вернеться,
не вернеться вона.
Но были и веселые, и лирические:
Гиволд, ви немт мен,
гиволд, ви немт мен
а бухер ойф ци эсн ди варнечкес!
(Караул! Где найти парня
для поедания этих горе-клецок!)
Мiсяць на небi, зiроньки сяють,
тихо поволю човен пливе…
Голубое детство заканчивается, когда зазвучали другие песни:
Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой…
До свиданья, города и хаты,
Нас дорога дальняя зовет…
Четыре страшных года, 1418 черных дней с человеческим горем в каждом доме, в каждой семье и с песнями этому под стать.
Купите, койфт шин,
койфт шин паперосн,
Трикине фын трерн
ныт фаргосн…
Ротевет а юсн фын дейм тойт.
Враги сожгли родную хату,
сгубили всю мою семью…
Но был и последний год постылой войны, когда звучали уже другие песни:
Из сотен тысяч батарей,
За слезы наших матерей,
За нашу Родину: «Огонь! Огонь!»
После тревог спит городок.
Я услышал мелодию вальса
И сюда заглянул на часок…
…А дальше — послевоенное время, голодное и холодное. В разрушенном войной поселке пробуждается жизнь. Я уже школьник, ученик начальных классов. Любимый школьный предмет — пение. Потому что не задают домашних заданий и не надо дрожать за оценку. Наш добрейший Петро Григорьевич просто не знает отметок ниже четверки. На уроках поем целый коктейль из песен, а вечером в кино в клубе железнодорожников с экрана льются ласкающие душу напевы:
Каким ты был,
таким ты и остался,
Орел степной, казак лихой…
Сердцу хочется радостной песни
И хорошей большой любви…
На крылечке твоем
Каждый вечер вдвоем
Мы подолгу стоим…
Из черной бумажной тарелки репродуктора на стене комнатки, где я сплю, и уличного радиорупора на телеграфном столбе несутся бравурные песни-марши, от которых нигде не скрыться:
Комсомольцы —
беспокойные сердца.
Комсомольцы все доводят
до конца…
В шесть часов утра нас будит написанный в суровые годы войны гимн СССР. В двенадцать ночи он подает нам строгую команду: «Отбой! Всем спать!»:
Партия Ленина,
партия Сталина
Нас к торжеству
коммунизма ведет!
Шли годы. Жить стало чуть лучше, чуть веселее. Правда, по-прежнему сажают всех этих затаившихся врагов народа (иногда поражаешься их скрытности — старый, больной Обермейстер, оказывается, тоже враг!). Но еды стало побольше. Потом каждый год снижение цен — мелочь, а приятно. Между тем я уже старшеклассник.
Хороши весной в саду цветочки,
Еще лучше девушки весной…
Если расставаясь,
встречи ищешь вновь,
Значит, ты пришла, моя любовь.
Да, пришла именно она, первая школьная любовь. Но для школы уж время позднее, пора вперед, к неведомым вершинам. Звучит нежный и грустный «Школьный вальс», разделяющий детство и юность:
Давно, друзья веселые,
Простились мы со школою…
. . .
Плывут морями грозными,
Летят путями звездными
Любимые твои ученики.
А вот и студенчество — переходной период из юности к взрослой жизни. Первая влюбленность в Одессу, впоследствии переросшая в «вечную любовь».
Ты в сердце моем,
ты всюду со мной,
Одесса, мой город родной!
А в Одессе — родимый институт, где учатся в подавляющем большинстве девушки. Ухаживаешь напропалую за половиной курса, а влюбляешься в одну-единственную:
Я встретил девушку,
полумесяцем бровь…
Ах, эта девушка
меня с ума свела…
Еще друзья, студенческое братство, которое длится вот уже полсотни лет:
От сессии до сессии
живут студенты весело,
А сессии всего два раза в год!
Впрочем, расставаться приходится и с друзьями, и с большой любовью:
Дай мне руку на прощанье,
Улыбнись тайком…
До свиданья, полюбившаяся Одесса, театры, парки, пляжи и все прочие «лажи» веселого города.
Прощайте, скалистые горы,
Отчизна на подвиг зовет…
Совершаю прыжок в полную самостоятельность. Вхожу в новую жизнь с новыми правилами, новыми коммуникациями, своей, отличной от прежней, культурой бытия:
Забота у нас простая,
забота наша такая:
Жила бы страна родная
и нету других забот…
Если бы так! А то ведь и других забот — полон рот. Впрочем, год-другой эти заботы не очень досаждают. Новые друзья, новые подружки с ни к чему не обязывающими отношениями. Увлечение туризмом. Туристское братство сродни студенческому. Встречаемся с друзьями-товарищами по песенно-палаточному быту на Кавказе, в Крыму, на Урале, в Карпатах; в горах, лесах, на реках.
Я не знаю, где встретиться
Нам придется с тобой…
Милая моя,
солнышко лесное,
Где, в каких краях
встретишься со мною?
Затем срабатывает инстинкт продолжения рода. Увлечение, женитьба, законный брак. И тут уж новые песни на слуху.
Как поют соловьи!
Полумрак, поцелуй на рассвете…
И вершина любви —
Это чудо великое — дети!
Не только чудо, но и большая, хоть и радостная, ответственность. Сначала — «Топ, топ, топает малыш…», потом — «Носики-курносики сопят…», затем — «Взвейтесь кострами синие ночи, мы пионеры…»; потом — «Девчонка, синие ночи, я люблю тебя, девочка, очень…». А дальше по уже апробированному сценарию с учетом революционных перемен в обществе.
Переживаю эру шестидесятников: «Возьмемся за руки, друзья, возьмемся за руки, ей-богу…» Переживает эту эру и советский гимн. Уже не «партия Сталина», а «сила народная нас к торжеству коммунизма ведет».
Ковыляю со всей страной сквозь
благостный и сонный застой.
Речка движется и не движется…
Трудно высказать
и не высказать…
И вновь продолжается бой,
И сердцу тревожно в груди…
А я играю на гармошке
у прохожих на виду…
…Проходит время. Застой в лице престарелых членов Политбюро ЦК медленно, но верно сходит в могилы у кремлевской стены под звуки второго варианта гимна Советского Союза.
Ура-а-а! Перестройка. В воздухе так много озона, что становится трудно дышать. Разрешается все, что не запрещено. Пить алкоголь вредно, особенно вино. Виноградники — под вырубку, зато дорожает одеколон «Тройной». Гласность на каждом углу, в каждой щели. Все кайфуют — работать некогда, да и негде. «Процесс пошел…» — а вот куда, в какую сторону, не знает даже тот, кто его запустил.
Плюрализм мнений достигает своего апогея: дорвавшиеся до эфира сосунки издевательски смеются в глаза боевым маршалам, а героически прошедшие через горнило войны люди из-за нечего делать стреляются…
Заработала на все обороты новая «Машина времени». Ресторанные лабухи и напевалы из подворотен, возомнившие себя спасателями культуры и вершителями ее судьбы, уверенно напевают:
Не стоит прогибаться
под изменчивый мир,
Пусть лучше он прогнется
под нас.
И он таки прогнулся, этот «изменчивый мир». Ресторанная, блатная, тюремная похабщина заполонила эстрадные подмостки, стадионы, экраны, а с ними и жилища в очередной раз одураченного народа:
Три кусочека колбаски
у тебя лежали на столе.
Ты рассказывал мне сказки,
Только я не верила тебе.
Дай мне только день,
Дай мне только ночь
И ты поймешь:
Я — то, что надо!
Кр-р-ах! Великий, могучий Советский Союз рухнул, развалился, распался, протянул ноги, гикнулся, сыграл в ящик… Под звуки новой музыкальной заставки, спешно названной гимном России:
Славься, славься, Русь моя.
Славься ты,
русская наша земля…
Группа из рефлексирующих интеллигентов, яйцеголовых интеллектуалов, мимикрировавших советско-партийных бонзиков среднего звена под мудрым водительством перманентно пьяного, но бесстрашного пахана ринулась создавать новый государственный порядок, помпезно названный либерально-демократическим. Круша и разворовывая на своем пути все, что плохо или хорошо лежало, оголтелая камарилья довела страну до ручки. Обретшие свободу слова, выбора, предпринимательства, веры и духа, большинство граждан уже новой страны воспользовались почему-то лишь свободой голодать, холодать, рыскать по помойкам и умирать задолго до пенсионного возраста. Странный выбор…
А Алла Борисовна между тем пела о любви (очередной и внеочередной); шоумены становились крутыми делягами, а самый Крутой из них, Игорь, писал красивые песенки.
Вместо ткацких фабрик появились «Фабрики звезд»: в стране создавались две параллельные, не способные никогда пересечься, жизни — страшно богатых и ужасно бедных людей.
…Потом случилась очередная перемена декораций: на смену бесхребетным и оборзевшим, потерявшим все нити управления либералам пришли холодные и прагматичные «питерцы» во главе со своим светловолосым «черным полковником».
«Гаврилиада» с гимном получила свое дальнейшее развитие. Гимн гениального Глинки вернулся домой, на сцену, а ветхозаветный советский гимн, естественно, с новыми словами, возвратился из ссылки с заключительной строкой припева, редакцию которой следует признать окончательной:
Славься страна,
мы гордимся тобой!
Впрочем, к моей биографии все это уже никакого отношения не имело. К тому времени я покинул распавшийся Союз и «вечерней лошадью» отправился в Штаты.
За кордон, за кордон
С перебитым крылом
Улетает мой друг, улетает…
Остаются:
Во дворе березы —
гордость тети Розы,
И пышных два каштана,
что так любила Жанна.
Еще стоят два клена —
любимцы Соломона…
Здесь, в эмиграции… Впрочем, я давно уже не эмигрант, а гражданин великой страны. В Штатах песня строить и жить не поможет — надо упираться и терпеть (особенно на первых порах). И хоть жизнь совсем другая, да и сам я здорово изменился, но нет-нет да и ловлю себя напевающим по привычке какую-нибудь песенку из далекого-далека, даже сегодня поднимающую теплую волну в моем охладевшем от времени сердце:
Кто весел — тот смеется,
Кто хочет — тот добьется,
Кто ищет —
тот всегда найдет!
Алексей ЯБЛОК
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
