Эту книгу залпом не прочтешь. Не потому, что в ней более семисот страниц, а потому, что она неимоверно содержательна: это многолетний пласт истории, запечатленный очевидцами и сохранившимися документами, это широкая панорама нашего прошлого, воскрешающая в памяти то, что уже норовит из нее уйти, и сообщающая многое из того, мимо чего мы, погруженные в собственные заботы, в свое время прошли, не заметив или должным образом не оценив, зато сейчас получили возможность узнать и восполнить новым пониманием картину бытия.
За эту возможность спасибо Владимиру Батшеву, автору книги «Александр Галич и его жестокое время», вышедшей вторым изданием во Франкфурте-на-Майне, где ее автор живет с 1995 года, является председателем Союза русских писателей в Германии, издает журналы «Литературный европеец» и «Мосты», пишет и издает книги. А начинал он в Москве как поэт и редактор самиздатских альманахов, за что в 1966 году в девятнадцать лет был арестован и по технологии, уже отработанной на Бродском, сослан в сибирское село «за тунеядство». Затем участвовал в диссидентском движении, окончил сценарный факультет ВГИКа, работал в кино, в журналах и издательствах (в том числе и в эмигрантском издательстве «Посев», публиковавшем крамольные песни Галича), был внештатным обозревателем радио «Свобода».
На последней странице обложки под портретом автора приведена фраза из авторского эпилога, которая объясняет, почему автор взялся за эту тему: «Мы только сегодня понимаем, что значит Галич для нас. А он значит очень много. Галич помог вырасти, выстоять и сохранить нравственные ценности многим своим современникам. Я один из них».
О себе я такого сказать не могу. Жил в стороне от столичного шума. Бардовской песней не увлекался, о стихах и песнях Галича лишь кое-что узнавал из радиоголосов. Ну, видел фильм «Верные друзья», пьесу «Вас вызывает Таймыр» — вот и все почти. Так что очень многое я узнал и понял только теперь, прочитав эту книгу. Только теперь, хотя Галич был всего-то на десять лет старше меня, и, казалось бы, он должен был мне быть доступнее. Сразу скажу, не все в его облике вызывает во мне такое восхищение, как его несомненная талантливость, одаренность. Эта одаренность, по сути дела, и его самого переборола, постепенно превратив вполне благополучного и преуспевающего, честно заблуждающегося советского интеллигента-приспособленца в опасного для власти диссидента. Власть, правда, этому вполне посодействовала.
Автор книги проделал колоссальную работу, собрав по листкам и крупицам все относящееся к жизни его героя, систематизировав и представив в хронологическом порядке вместе со своими собственными комментариями, мыслями и обобщениями. Получилась не биография в стиле наскучившей серии «Жизнь замечательных людей» и не роман об интересном человеке, а более, пожалуй, политический трактат о жестоком времени длиною в жизнь Галича — от его рождения (1918) до смерти (1977). Или скажу — до убийства. Ибо многими обстоятельствами его странной смерти внушается именно это поддерживаемое автором книги мнение.
Автор книги и его герой принадлежат к разным поколениям, их даты рождения разделяют почти три десятка лет, но эта возрастная грань исчезает в свете их взаимной близости, душевной и профессиональной, поскольку они принадлежали к одним мирам — киношному, театральному, писательскому — где быт и нравы даже веками бывают неизменны. Попутно отмечу, что книга интересна еще и обилием малоизвестных фактов из жизни этих миров с курьезными, анекдотическими и детективными отвлечениями, которые автор в свойственной ему манере живо излагает и комментирует.
Галич, которого автор часто называет своим героем, отнюдь не единственный герой его книги, в ней десятки, если не сотни героев, привлеченных к совместному с автором историческому труду. Это люди, которые с Галичем общались и о нем высказывались. Их «свидетельские показания», щедро расставленные автором на страницах книги вместе с документами того времени, создают эффект документального кино. Среди действующих лиц этого «кино» читатель встретит много знакомых имен. Это Андрей Сахаров и Елена Боннэр, Виктор Некрасов, Андрей Синявский и многие, многие другие замечательные, глубоко уважаемые и запечатлевшиеся в нашей памяти люди — места мне не хватит для их перечисления. Встретятся здесь читателю и не вполне уважаемые, а то и вовсе неуважаемые. Немалый интерес для меня представили авторские суждения о них, а также и то, как по приведенным в книге давним отражениям мы можем проследить за восхождением одних людей и деградацией других или же увидеть, как в далеком прошлом уже можно было приметить у того или иного человека ту гнильцу, которая, открывшись позже, многих удивила.
Последнее наблюдение, в моем представлении, коснется, например, двух нобелевских лауреатов. О Солженицыне что и говорить — много раз уже говорено, а вот о Гюнтере Грассе скажу пару слов. Этот неразборчивый левак недавно удивил мир дурацким антиизраильским стихотворением, но оказывается, что он нехорошо отметился еще в 1974 году, когда обратился с открытым письмом к Синявскому и Солженицыну в попытке отвратить их от участия в начавшем тогда издаваться в Германии эмигрантском журнале «Континент».
Это обращение и достойный ответ Синявского тоже включены в книгу, как и другие заметные явления, относящиеся не столько к Галичу, сколько ко всему, что его формировало, а под конец вытолкнуло из страны.
Книга написана так, что на всех перипетиях жизни Галича, внимательно в ней прослеженных, ощущается как бы присутствующий рядом со своим героем автор. Помнится, в каком-то кинофильме рядом с героем присутствовал некий фантом или альтер эго, всем, кроме героя, невидимый, но активно в его делах участвовавший. Так примерно и здесь. Однако Батшев с Галичем, хотя и встречался трижды (один раз приходил к нему со своим другом, видел его на домашнем концерте и еще раз у могилы Пастернака), но близко не был с ним знаком. И он этому, представьте себе, рад, ибо, по его словам, близкое знакомство помешало бы написать эту книгу объективно. И действительно, что касается Галича, то автор книги при всей его нескрываемой любви к своему герою относится к его действиям и высказываниям со всей возможной объективностью. В одном месте, например, пишет: «И я бы на его месте так поступил», в другом: «А я так не думаю. И никогда не думал». Автор независим, и, если объективно, его самого тоже можно отнести к сонму персонажей этого обширного повествования.
А к обобщенным персонажам, присутствие которых ощущается в книге, можно отнести, конечно, вездесущий КГБ со слежкой и интригами, а также несчастную советскую интеллигенцию, красочный образ которой высветился, например, при исключении Галича из Союза писателей в 1971-м. Четверо членов правления московского отделения СП поначалу в отличие от большинства проголосовали за то, чтобы объявить ему строгий выговор. Их попросили остаться, и председательствовавший объяснил: вы, дескать, не в курсе, «но там просили, чтобы решение было единогласным». И эти четверо с готовностью переголосовали. Следом за исключение Галича проголосовали в Союзе кинематографистов. Для него это означало лишение работы и средств к существованию. Еще три года он сопротивлялся, но безнадежно. В 1974-м его выдавили из страны. На Западе он ожил и развернул бурную деятельность, но жить ему оставалось лишь три года.
Читая книгу, я исписал несколько листов бумаги лаконичными заметками и ссылками на страницы, к которым надеялся при написании этой статьи вернуться. Но не получается, нельзя объять необъятное — слишком много получилось эпизодов, достойных стать темой отдельного обсуждения, но в рамки одной статьи не вмещающихся. Поэтому вернусь от частного к общему, к тому главному, что сам автор написал в эпилоге и вынес на обложку книги: «Мы только сегодня понимаем, что значит Галич для нас». Почему только сегодня?
В интервью Radio France Internationale Владимир Батшев сказал: «Галич, как это ни странно, для нас — это наше завтра. Вот мы сейчас его слушаем, иногда читаем, и вдруг с ужасом понимаем, что ничего не изменилось там, в России». То есть он видит, и это действительно ужасно, что в России после непродолжительного периода относительной демократизации снова возрождается та же атмосфера бесправия и страха, о которой он писал в своей книге «Поколение с перебитыми ногами». Вот цитата из другого его интервью: «Едва ли было более несчастное поколение, на головы которого обрушилось столько взлетов и падений — от падений кумиров и денежных курсов до взлетов космонавтов и ничтожеств». А нынешнему российскому поколению каково?
Книга «Александр Галич и его жестокое время» опубликована в Германии. Будет ли она опубликована в России? Когда-нибудь — возможно, ныне же — вряд ли. Из рецензии издательства «Молодая гвардия» (Москва): «Это — антисоветская книга и издавать ее не стоит»…
Еще из эпилога книги: «А в Мурманске по-прежнему пели «Ой ты, Северное море». Каждый день. С песни начиналась трансляция местного радио. Все давно забыли, кто автор слов, а песня звучала, звучала…»
Я помню эту песню. Она появилась в пятидесятом прошлого века, сразу полюбилась и стала там, на Севере, очень популярной. Я тогда жил там, слышал ее часто, а о том, кто автор слов, не задумывался, только вот из книги сейчас и узнал. А музыка, между прочим, Матвея Блантера. Это тоже только сейчас выяснил. И звучит у меня эта песня в душе теперь постоянно (пока тему раздумий не сменю):
Разыгралась к ночи вьюга,
Льды грохочут за кормой…
Слушай, друг мой, голос друга,
Слушай дальний голос мой.
Ой ты, Северное море,
Слушай дальний голос мой…
Слышу, Александр Аркадьевич, слышу ваш дальний голос!.. Очень уже дальний, за горами лет. Но забвению не подлежит.
В словах этой песни, конечно, не было никакого подтекста — простая, незамысловатая, искренняя, вроде народной, советская песня. Но мне хочется ее переосмыслить. Я рад, что грохотавшие льды мною и всем нашим экипажем уже давно оставлены далеко за кормой, но все-таки мы обеспокоены разыгравшейся там к ночи вьюгой и надеемся, что к утру как-то распогодится. Когда наступит это утро, не знаю. Но когда оно наступит, книга Владимира Батшева «Александр Галич и его жестокое время» в России, надеюсь, будет опубликована.
Оцените пост
(голосовало: 2, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
