Свекровь

Помню, я еще молодушкой
была…
Иногда услышишь чей-нибудь рассказ и захватит он тебя так, что не уйти от него, не спрятаться в другие истории, и будет мучить он тебя, пока не положишь его на бумагу, пронеся сквозь душу, оцарапываясь и излечиваясь. Эту историю мне рассказала моя хорошая знакомая, вспомнила она о ней, прочитав мой рассказ, и как-то после этой обычной истории многое написанное показалось мне никчемным и пустым.
Позвонила она где-то под утро, когда там, в Белоруссии, была уже середина дня. Сначала мы говорили о моем новом рассказе, который она прочитала, а потом как-то неожиданно она перешла от моего рассказа к своему, видно, наболевшему, и я замер, боясь прервать ее монолог.
– …Ты вот написал про блины в своем рассказе, а я вспомнила, как свекровь в деревне по утрам в печке пекла блины. Они были не тоненькие, а толстые, немножко суховатые, больше похожие на оладьи, но очень вкусные. У меня такие оладьи вкусные не получаются. То ли потому, что не в печке готовлю, то ли руки не такие. А в качестве мачанки она подавала поджарку, которая пахла, как мне казалось, старостью и солью. Даже сейчас запах этой поджарки помню. Меня от него воротило. У нас в городе никогда такого не делали. И я, как принцесса, от этой еды отворачивалась. А для детей свекровь растапливала масло, вливала туда пару яиц, и они с удовольствием макали туда блины.
Мама у мужа была очень умная женщина, она меня, наверное, жалела, как ущербную, и разрешала мне вместе с детьми макать в их мачанку блины… Ведь я городская и не умела делать никакую крестьянскую работу, и они меня на свои работы в поле не брали, оставляли детей смотреть. Отец мужа тоже мне никогда упреков не кидал. Но муж как-то признался, что когда он меня первый раз привез в деревню (с нами тогда была моя подружка Галка), то отец ему сказал, что лучше б ты на Галке женился, у нее косточка деревенская. А свекровь, когда мы сидели за столом, как-то подсела ко мне и спела, как она сказала, восточную песню, про то, как сын привез в дом невестку, которая матери не понравилась, и она решила отравить ее и насыпала яду в стакан с вином, а сын с невесткой выпили из одного стакана, и оба ушли на тот свет… Я всю песню не запомнила, а последние строчки помню:
Ну а детушки
тем вином поделились,
да в один часок
тем вином отравились.
Ой, да матушка-лебедушка,
что же ты наделала,
Родные души сгубила,
свою спалила.
То ли свекровь заветными мыслями поделилась тогда, то ли нам завет дала всем делиться. Никогда она между нами не вставала. Давно ее уже нет, а я помню…
Мудрая она была. Не от науки, а от природы. Не каждому дана такая мудрость. Это дар… Вот таким даром она и обладала, хотя никакой грамотности не знала. Всю жизнь трудилась. Повседневный тяжелый труд и в поле, и дома, и в лесу. Сколько грибов и ягод на своей спине она перетаскала, чтобы копейку заработать: от деревни до Пинска — 30 километров, и она пешком все лето и осень каждый день ходила, чтобы собранное продать. И все не для себя, а для детей! Себе лишнюю корочку в рот не положила. Потом, когда детей вырастила, все, что было получше, внукам развозила. Помню, как она говорила: «А чего нам старикам надо — хлеб да вода и спокойная голова!» Только спокойной она никогда не была… К нам в Молодечно часто «присмаки» привозила. Я не понимала раньше цены этим гостинцам. Привезла так привезла. Как будто так надо — и все. А вот постарела, своих детей вырастила и поняла… — в трубке что-то щелкнуло, как будто всхлипнуло, и пошли гудки…
Далекая от меня история, а зацепила мне душу. Ведь я тоже, да и не я один, забываю говорить добрые слова добрым людям вовремя, оставляю на потом, мол, успею, как-нибудь скажу, забывая, что потом может не быть…