Мыльная опера. Часть 5, серия 9

Инструктор райкома партии Тамара Трофимовна Завгородняя полулежала на тахте в теплом халате, прикрывшись шерстяным одеялом, и подремывала при неярком свете бра. Начало второго, а Сашка еще не вернулся. Ей очень хотелось перебраться в спальню, на кровать и нормально уснуть до утра, нагишом, под пуховым одеялом, но никак не спалось в отсутствие сына.

Хозяин уехал от нее часа полтора назад, она уже успела отойти и от легкого опьянения (пара наперсточков коньяка за их ужином), и от его грубых ласк, которые, впрочем ей нравились – самец был что надо! Сейчас бы уснуть, забыться, так Сашка где-то шляется… Силен, силен Хозяин… Ей было прекрасно известно, что таких, как она, у него немало, есть и совсем молоденькие, с некоторыми она была знакома — все они были повязаны одним делом. Великим Делом Партии… И еще жена – туртушка. И полно детей… Но все равно, каждый вечер, который раз в неделю-другую он уделял ей, становился для нее праздником.

Если Хозяин затевал встречу, он звонил Тамаре в кабинет и задавал один и тот же вопрос, как она относится к рассмотрению на следующем заседании бюро состояния дел в подведомственной ей парторганизации швейной-трикотажной фабрики? Это был их пароль. Тамара обычно отвечала, что займется подготовкой вопроса. Это был ее отзыв.

Подготовка заключалась в том, что к пяти вечера Джуравой, шофер Хозяина, привозил с базара в пакетах из коричневой крафт-бумаги различную снедь для приготовления плова. Самого Хозяина он доставлял к восьми, и тамарин плов, который, как льстил ей Хозяин, был самым вкусным, из тех, что доводилось ему есть, допревал до кондиции к этому времени в котле.

Они ужинали, Хозяин за вычетом тамариных двух наперстков, обычно выпивал поллитровочку коньячка, и после двух-трех пиал чая тащил женщину в спальню. Она уже давно привыкла и к его игре в срывание одежд, и к жирным, в пловном сале рту и рукам, и к таким же сальным, неискренним, лживым, комплиментам, тем не менее, ласкавшим ее не шибко требовательный слух. Настолько привыкла, что один лишь запах плова иногда возбуждал ее.

Она была с Хозяином уже несколько лет, сошлась с ним еще до развода с алкашом-геологом, сашкиным отцом, сгинувшем в неизвестнм направлении. А сам Сашка был тогда в Суворовском… Хозяин увел ее из прежней жизни, ввел в круги, дававшие ей власть над людьми и недоступные другим материальные возможности. И, как женщина практичная, она осознавала, что этот ее мирок держится исключительно на Хозяине, и она иногда тайком молила Бога, в которого не верила, чтобы он дал благополучие Хозяину ее…

Из дремы Тамару Трофимовну вывел скрежет ключа в замке. Сашка зажег свет в коридоре. Она посмотрела на часы – половина второго.

— Где ты болтался?

— Да, так, с ребятами. Обмывали стипендию…

Сашка подошел ближе, и Тамара почувствовала сильный запах перегара.

— Ах, ты хорошо пьяный!

— Да ладно тебе, я уже в порядке. Все равно надо было где-то погулять, у тебя же сегодня были дорогие гости…

— Не твое дело, кто у меня был! Я тебе мать, и ты обязан меня уважать. И все! А ты пошел по стопам этого паразита, этого алкаша, твоего отца.

— Не смей так говорить об отце!

— Не смей! А он что, хоть что-то о тебе знает? Десять лет не видел! Или хоть копейку дал на тебя? Я тебя подняла, я все сделала сама. И ты есть, какой есть лишь благодаря мне! А я – взрослый человек, и не старуха, чтобы хоронить себя. Я и так многое потеряла ради тебя! Он меня еще судить будет!…

И она разрыдалась.

Сашка не знал, что делать, ссора с матерью среди ночи никак не входила в его планы. Он собирался просить ее, срочно надавить куда надо, чтобы Леву отпустили. Но она громко рыдала, уткнувшись лицом в подушку. Сашка примостился рядом с ней на диване и молча ждал, пока она успокоится.

Прошло несколько минут. Рыдания затихли, Тамара Трофимовна села и дрожащими руками закурила папиросу. Сашка придвинулся к матери и обнял ее за плечи.

— Мама, ну зачем ты так? Кто у меня есть, кроме тебя?

И она подумала, что у нее кроме Ребенка и Хозяина ведь тоже никого нет. А что Хозяин? Сегодня он на коне, а что будет завтра? Времена, конечно, изменились, но ей-то было ведомо, как под Хозяина копают со всех сторон, и чудо, что он уже столько лет держится… А Ребенок – вот он, этот Ребенок, ее кровиночка, и лишь он – ее настоящая надежда…

— Ну зачем ты так, Шурик, зачем ты пьешь?

— Мама, мы по чуть-чуть с ребятами… Ну как я мог отказаться? Коллектив ведь, не понимаешь, что ли?

Ей ли было не понимать, что такое коллектив!

Мать размякла, Сашка понял, что пора приступать к делу.

— Мам, знаешь, тут такая лажа вышла. Идем мы, слегка выпивши, около сквера, а там какой-то чувак у телефона-автомата трубку отрывает. Был с нами такой Левка Балтер из университета, математик. Он бросился к телефонной будке и стал на того чувака орать. А тут из ворот выскакивают два вохровца. Тот с трубкой убежал, а Левку вохровцы схватили. А потом приехал «воронок» и Левку отвезли в милицию…

— И что?

— Ну не знаю, его могут исключить. Если из милиции сообщат.

— И что?

— Ну, ты бы не могла… Парень-то ни в чем не виноват. Он, наоборот…

— Ах ты, сволочь! Хочешь, чтобы мать заступилась за твоего алкаша-собутыльника? Отцово семя! Яблоко от яблони недалеко падает! Тот тоже, вечно влезет в говно по уши, а потом ползает на коленях: «Томочка, Тамарочка, выручай!»… И я должна, по-твоему, пачкать свое честное имя из-за вашего хулиганья? Нет!

— Мама, ну он ни в чем не виноват…

— Если не виноват, то где надо, разберутся.

— А если не разберутся?

— Сейчас другие времена. Кто честен, может ничего не бояться.

— Мам, ну ему завтра зачет сдавать…

— Отстань, сказала!

— Мамочка, ну я тебя очень прошу, ради меня….

***

В семь часов утра инструктор райкома партии Тамара Трофимовна Завгородняя проснулась в своей спальне с сильной головной болью. Она присела на кровати и закурила. Шершавый клубок обрывков мыслей, вертящийся где-то внутри черепа, лишь усугублял боль.

Ей подумалось, что ведь еврейчик этот, сашкин собутыльник, может в милиции сказать что-нибудь не то. И тогда потянется… И у Сашки могут быть неприятности, а уж у нее… Она с ужасом представила себя вне райкомовского кабинета в полузабытой уже долности дежурной медсестры…

После папиросы немного полегчало. Тамара слезла с постели, ощущая всю тяжесть недавно размененного ею пятого десятка – бабий век, говорит народная мудрость, — сорок лет…

Она накинула халат и, сидя возле телефона в коридоре, листала блокнот.

— Алло, 5-е отделение? Дежурного, пожалуйста. – Голос ее приобрел привычно-железную райкомовскую интонацию. – Алло! Дежурный? Как говорите? Старший лейтенант Назрикулов? Доброе утро. Будем знакомы. Вас беспокоят из Пролетарского райкома. Инструктор Завгородняя. По нашим сведениям сегодня ночью произошло недоразумение. Задержан Лев Балтер, студент университета. Имеются свидетели, которые видели, как он, пытаясь задержать хулигана, ломавшего телефон-автомат возле сквера, сам был по ошибке задержан милицией. Есть мнение, что недоразумение должно немедленно разрешиться. Передайте начальнику отделения, что я жду доклада в девять часов утра. Спасибо! Я так и передам Турсунбаю Джафаровичу.

***

Лева сидел на привинченной к полу скамейке в маленькой, шага три на четыре, зарешеченной полутемной каталажке. Было довольно холодно, и то ли от этого холода, то ли от отступившего хмеля, то ли, просто от страха, его бил озноб. В каталажке находился еще какой-то мужик, хотя, «находился» — это не то слово, мужик валялся на полу, то затихая, то метаясь из стороны в сторону, скрежеща зубами и неся какой-то горячечный бред.

Если он затихал, Лева уходил в дрему или пытался обдумать свое положение, но не удавлось состредоточиться – болела голова, и сосед слишком привлекал внимание.

Когда Леву ввели в камеру, тот лежал тихо, но буквально через несколько минут началось его хриплое словоизвержение:

— Я был китайским добровольцем на Кочже-до, а она, сука, в это время с опером Васькиным Толяном… Весь Урал, Сибирь, вся Россия будут подчиняться Григорию Петровичу, а Григорий Петрович будет подчиняться народу!..

И в таком же духе – еще несколько минут, после чего затих на полчаса…

…На сцене БАУ (Большой аудитории университета) за длинным столом, покрытом красной материей, сидело факультетское комсомольское бюро, а аудитория была забита мехматовцами. Мама Мунира восседала в центре у микрофона, а слева и справа от нее – два заместителя: Исамухамедов и Мусамухамедов, которых Славик для краткости называл просто Иса и Муса. (Интересно, была ли в те поры известна ему связь имен Муса, Иса и Мухаммед? Теперь уж нам не узнать…). Четвертым был Изька Серебро…

Мунира открыла собрание.

— Товарищи, сейчас я вас организую, и мы обсудим вопрос о пребывании в наших рядах студента Льва Балтера. В те дни, когда весь советский народ в едином порыве вступил на путь развернутого строительства коммунизма, в ректорат и комитет комсомола поступил документ из милиции. Согласно ему, Балтер, в настоящее время осужденный на 15 суток за хулиганство, находясь в нетрезвом состоянии, поломал несколько телефонных автоматов. Мы обязаны осудить проступок Балтера и принять все меры по очищению наших рядов и недопущению подобного в будущем. Есть мнение о том, что мы исключим его из ВЛКСМ, а бюро обратится в деканат и ректорат с просьбой об отчислении Балтера из университета. Слово предоставляется члену нашего бюро заместителю декана товарищу Серебро. Пожалуйста, Игорь Михайлович…

— А Никитку я посажу на суп и на воду, на воду и на суп, — неожиданно проскрежетал молоденький замдекана.

… Лева с трудом открыл глаза. Мужик опять метался на полу.

— Ты, Никитка, много вреда сделал русскому народу! Тобою жидовка твоя, Нинка, командует. Но Григорий Петрович покажет вам кузькину мать! – И снова затих.

Фуххх! Оказывается приснилось… Хотя, вполне вещий сон. Что делать?

Что у них есть против меня?

Вытащили из будки?

Лева пошарил в карманах пальто. Трубки не было. Где же она? Охранники отобрали? Вроде бы нет. Куда же она делась? А!? Еще на Карла Маркса кто-то взял ее? Кто? Юрка? Янкель? Знать бы, что с ними…

Он вспомнил — когда в ожидании «воронка» его держали в дежурке охранников, там на столе валялись обрывки яшкиной «болоньи». Может, и трубка у них? Или она вообще к ним не попала? Тогда какие улики?..

…В сквере напротив университета, неподалеку от Левы и еще нескольких пятнадцатисуточников, подметающих под надзором мильтона дорожку, с виноватой улыбкой стояла Она. Смотреть на Левину работу собралась дюжина знакомых студентов, и все сочувственно веселились, приветственно махали руками, подбадривая его, и хором скандировали: «Живи не по лжи! Живи не по лжи!..» И Леве было весело вместе с ними и ужасно стыдно. Если бы хоть Ее там не было!..

…Он очнулся. Мужик ворочался на полу, и до Левы донеслось что-то невнятное:

— Я избавлюсь от Чуркистана, мягкого подбрюшья России. Весь Урал, Сибирь, Россия Великая, Малая и Белая будут подчиняться Григорию Петровичу, А Григорий Петрович будет подчиняться русскому народу!

…Лева посмотрел на часы. Половина четвертого. До утра еще далеко. Холодно.

Он заставлял себя продумывать, что скажет утром на допросе, но мысли уходили куда-то не туда.

— Неспроста Она последние недели так избегала меня. Что-то было… Теперь ясно, откуда эти Ее внезапные «некогда, готовлюсь к зачету, подожди недельку», а потом снова — «некогда сейчас, потом»… Просто я Ей надоел… Итак, что они видели? Меня в будке? – Да! А что еще? Янкель был сзади, поэтому, что я там делал, они могли и не разглядеть, да и убежал он… А убежал ли? Вдруг его тоже поймали?

Он вообразил, как им с Янкелем устроят очную ставку, но толком не знал, как это бывает, и от неопределенности становилось еще страшнее.

***

Янкель удрал темным переулком, упершимся в переплетение путей трамвайного парка. И ему, надо сказать, повезло. Повезло, в прямом смысле – у выездного шлагбаума стояла наготове, как бы ожидая его, последня за эти сутки двухвагонная сцепка, первый номер, на котором — махнуть до Госпиталки, а там уж и до дому — рукой подать.

Время было – половина второго…

Все его многочисленное семейство уже давно спало.

Он позвонил. Дверь открыла заспанная домработница, толстуха Настя, двадцатилетняя шалавая лимита откуда-то из казачьих станиц Иссык-Куля. Она была в одной ночной рубашке, под которой колыхались тяжелые груди.

— Ты где ж, котик, так запозднился?

Янкель не ответил, приложил палец ко рту – тихо, мол, но не в силах удержаться от искушения, шлепнул ее по теплой заднице и заскочил в свою комнату.

И, ворочаясь в постели, долго еще не мог заснуть, придумывая правдоподобную и приличную легенду о исчезновении голубой «болоньи»… И только под утро, обдумав во всех деталях версию кражи с вешалки институтской библиотеки, заснул…

В восьмом часу утра его разбудил телефонный звонок. В дверь постучала сестренка: «Яшка, там тебе Юра звонит».

Он натянул штаны и пошел в прихожую к телефону. Сестренка крутилась рядом, прислушиваясь к разговору.

— Алло, Юрка!

— Рад тебя слышать!

— Рассказывай.

— Левку забрали в милицию. Непонятно, чем кончится.

— Хреновато!

— Хорошо, хоть его одного…

— Конечно.

— А ты как?

— Нормалек, ты меня разбудил.

— Мне Сашка звонил, он как-то старается уладить левкины дела.

— Наверно, может. Давай, в два часа встретимся в институте возле

ракового, там, где вчера, разберемся что к чему…

И дождавшись, когда все домашние разбежались по своим делам, Настя отправилась на базар, и факт исчезновения «болоньи» остался незамеченным, по крайней мере, до вечера, Янкель, надев толстый свитер и пиджак, поехал в институт.

Светило солнце, пели птицы, сверкали лужи и кое-где капало с крыш…

***

О том, чтобы поспать, не могло быть и речи – одиннадцатый час, а зачет – в двенадцать.

Лева, просидевший, чуть ли не час в горячей ванне, а теперь допивавший уже третью чашку крепкого чая, ощущал, как теин уничтожает муторную гнусь в желудке и снимает обручи боли, стискивающие череп.

Он все еще не пришел в себя от неожиданной развязки ночного приключения.

…В девятом часу утра его привели в комнату дежурного старлейта. Тот назвался Назрикуловым и, записав левины данные, неожиданно потребовал:

— Давай, быстро рассказывай, как ты дрался с хулиганом в телефонной будке!

Лева увидел на столе натюрморт из обрывков сине-голубой болоньи и злополучной телефонной трубки и почему-то решил, что больше у мильтона против него ничего не найдется.

Предположение, что Янкель на свободе, стало перерастать в уверенность, и Лева начал нащупывать приоткрывающуюся сумрачную тропинку на волю.

— Ну, иду я, …ммм… мимо телефона-автомата …ммм.., ну и слышу стук. Ммм… смотрю, парень какой-то трубку рвет…

— Можешь его описать?

— Нет, темно было.

Левина уверенность в янкелевой свободе усиливалась.

— Но ты же что-то видел?

— Плащ на нем был голубой… Ммм… Кричу ему: «Сволочь, ты что делаешь?». А тут меня хватают охранники. А я при чем? Я же остался, а он удрал!

— Может, ты все-таки его знаешь?

— Нет, первый раз видел, да и то как-то сзади…

— Хоп! В народную дружину ходишь?

— Нет, пока не было времени, знаете – первый курс, сессия…

— Хоп! Значит так. Вот тебе бумага, напишешь объяснительную про вашу драку: кто – чего… Сегодня же пойдешь на юрфак, там найдешь Инамджона Абдувалиева и запишешься в ДНД. И я лично буду контролировать, как ты там работаешь.

… Минут через двадцать, написав на листочке свою героическую версию борьбы с неизвестным хулиганом, Лева был выпущен на улицу.

Он был переполнен счастьем и недоумением, что так легко отделался.

Мутило в животе, болела голова.

Светило солнце, пели птицы, сверкали лужи и кое-где капало с крыш…

(Окончание в следующей серии)

Оцените пост

(голосовало: 3, средняя оценка: 5,00 из 5)

Загрузка...

Еврейский Мир