На исходе субботы изгнанники сделали жителям Иерусалима свой первый подарок, продемонстрировав, что дух Гуш Катифа не только не сломлен, но, напротив, окреп и возвысился после погрома. На Кикар Сафра — площади перед столичной мэрией, по инициативе Лины и Шломо Аккерманов, до прошлой недели жителей Неве-Дкалим, состоялись проводы субботы — традиционная церемония «Мелаве малка» («Проводы царицы»).
Шаббат после Девятого Ава называется шаббат «Нахаму», потому что в этот шаббат после недельной главы Торы в синагогах читается глава из Пророка Исайи, начинающаяся словами: «Утешайте, утешайте народ Мой». Покойный рав Шломо Карлебах, знаменитый «танцующий раввин», каждый год проводил этот шаббат в Гуш Катифе и на исходе шаббата устраивал «мелаве малка» в доме Лины и Шломо Аккерманов. После смерти «реб Шлойме», как с любовью называли его многочисленные последователи, Шломо Аккерман с группой поющих друзей продолжил эту традицию, и ежегодно в этот вечер в его доме в Неве-Дкалим продолжали собираться люди — провожать Царицу-субботу пением молитв под карлебаховские мелодии.
И вот, в первый их бездомный шаббат, через два дня после того как погромщики выбросили их с 9 детьми из дома, Шломо и Лина решили не нарушать традиции, а устроить проводы Царицы-субботы с новыми соседями — жителями Иерусалима. Они связались с муниципальными властями и получили в свое распоряжение площадь и усилительные установки на весь вечер исхода субботы — до полуночи.
Лину Аккерман наверняка помнят те, кто ездил в организованные партией «Емин Исраэль» поездки солидарности в Гуш Катиф на протяжении последних месяцев. Это профессиональная актриса, отказавшаяся от театральной карьеры во имя возврата к еврейской традиции, очаровательная, тоненькая — и бесконечно убежденная в конечной победе Добра.
По окончании шаббата я приехала в отель «Шалом» — один из восьми столичных отелей, по которым разбросали сотни семей из Неве-Дкалим, — чтобы узнать, что с ними происходит и какая требуется помощь. В холле отеля было сущее столпотворение: множество религиозных евреев, которые приехали предлагать свою помощь. Более конкретной целью было найти семейство рава Ицхака и Диклы Коэн, которые с их 9 детьми (среди них 3-летние тройняшки) были из первых вышвырнутых из своего дома.
Я помню их большой и уютный дом — прямо на границе с промзоной Неве-Дкалим, отделявшей поселок Неве-Дкалим от Хан-Юнеса. По этой причине по их дому постоянно били почти прямой наводкой: то «Касамами», то минометными снарядами, то из стрелкового оружия. Когда Мирьям Фрайман привела меня к ним в гости в тот самый шаббат, когда за одну ночь по поселениям Гуш Катифа было выпущено свыше 100 снарядов и ракет, Дикла показывала мне многочисленные отметины от выстрелов: внутри и снаружи дома, в саду, на воротах, на деревьях, на электрическом столбе. Объяснив, что каждый обстрел сопровождался чудом, потому что никто не был даже ранен, она в заключение сказала: «Я из этого дома живой не уйду, они меня отсюда вынесут». А в минувшую среду в прямой трансляции из Неве-Дкалим я увидела, как плачущая Дикла первой из всей семьи вышла из своего дома, позвав с собой детей. Она поняла, что против взвода погромщиков им не выстоять, а значит, единственное, что в ее власти, — по возможности сократить эту муку для детей. Диклу я так и не нашла, потому что часть людей уже расселась в ожидавшие автобусы: в громкоговорители объявляли, что все жители Неве-Дкалим едут на площадь Сафра на какой-то «кинус» (собрание). На своей машине я отправилась вслед за автобусами. Подъехав к площади и опасаясь, что не найду, куда всех увели на непонятное «собрание», еще на дальних подступах я услышала знакомую карлебаховскую мелодию и успокоилась, поняв, что собрание происходит прямо на площади. Как раз когда я вышла на площадь, к микрофону подошел рав Игаль Каменецкий — всеми любимый и уважаемый раввин поселения Неве-Дкалим.
Рав Каменецкий обратился к молодежи Гуш Катифа, и я увидела, что вся площадь забита молодежью, той самой, что в последние дни держала осаду в своих домах и синагогах. Те лица, которые мы видели на телеэкранах в последние дни страшной недели заплаканными, искаженными болью и невыносимым страданием, сейчас светились неземным светом. Рав Каменецкий заговорил, и уже первая фраза прозвучала неожиданно: «Мы проиграли этот бой, но в войне в целом мы победили». Я оглянулась, чтобы увидеть реакцию слушателей: на лицах не было несогласия, наоборот, было видно, что раввин выражает их чувства. «Авторы депортации полагали, изгнав нас из домов, сломить наш дух, — сказал рав Каменецкий. — Вот тут-то они просчитались, нам не удалось отстоять свои поселения, но наш дух это только укрепило; мы не знаем, каковы планы Всевышнего, но мы знаем, что Он с нами… Те, кто думал, что изгнание подорвет нашу веру и любовь к Всевышнему, ошиблись: мы понесем нашу веру и любовь нашим братьям по всему Израилю». Аплодисменты показали, что гушкатифовцы придерживаются того же мнения.
После этого к микрофону вернулся Шломо Аккерман и, рассказав о традиции, заложенной равом Карлебахом, вместе с группой друзей снова запел. Мгновенно образовалось два круга — женский и мужской, которые начали двоиться и троиться, и вскоре половина площади танцевала так, что со стороны можно было подумать, будто в разгаре свадьба. К танцующим присоединялись все новые люди, среди них мелькали знакомые лица из Гуш Катифа, и не было на них и следа вчерашних страданий, а была одухотворенность и какой-то неземной свет. Мне вспомнились слова Александра Казарновского о жителях Нецарима — «люди с глазами небожителей». Вот именно такие глаза я видела в этот вечер — глаза людей, знающих, Кто их Отец, и потому не боящихся никого.
Как сказала Лина Аккерман, когда уничтожают физическое тело, высвобождается дух. Властители Израиля уничтожили физический Гуш Катиф, но уже сейчас видно, что высвободившийся из оков материального высокий дух Гуш Катифа начинает оказывать благотворное влияние на погрязших в материальном и трепещущих перед грядущими испытаниями израильтян. Если воспользоваться терминологией Переса, евреи демонстрируют израильтянам силу духа. И происходит это в тот самый момент, когда израильтяне ожидали увидеть раздавленных горем, размазанных по стенке собратьев.
Лиор Кальфа объявил, что ровно в полночь (прямо как в сказе про Золушку) свет на площади погаснет, и микрофоны будут отключены. Именно это и произошло через несколько минут. Но танцы продолжались, теперь уже под собственное пение. Чуть позже многие круги танцующих стали постепенно превращаться в два больших круга — мужской и женский, которые все разрастались и разрастались, включая и тех, кто не танцевал, а плакал, и все вместе, обнявшись за плечи, раскачивались в такт мелодии, постепенно возвращаясь на землю.
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
