א
: The transformations Tube
Вот идет по улице человек. Обычный человек, средних лет, корпоративного типа белый американец. Шесть футов роста, черные волосы, зеленые глаза. Костюм, галстук. Человек начинает спускаться вниз по ступенькам с северной стороны на станцию метро 42 St — Bryant Park.
Надо заметить, автор знает, что человеку, спускающемуся по ступенькам, в метро не надо — он просто переходит оживленный перекресток 40-й улицы и 6-й авеню под землей. Выход с южной стороны перехода метро. Где же наш герой? Его, кстати, зовут Семен Милевич. Почему он задерживается в переходе? Вот прошла вниз по ступенькам группа туристов. Bот вышла женщина с двумя девочками, за ней среднего возраста мужчина — еврей в ермолке. Куда же делся Сема? Если спуститься вниз в переход, то будет ясно, что в переходе никого нет, кроме техников, обслуживающих машины по продаже метро-кард. Подождите… A мужчина в ермолке, шести футов? Черные волосы, зеленые глаза? Да? Так это Семен Милевич и был! Это он, «современный ортодокс» в кипе, и вышел из перехода! Во дает, конспиратор!
Все дело в том, что есть в манхэттенском Мидтауне одно очень загадочное место — подземный переход и вход в метро с надписью 42 St — Bryant Park Station, B D F 7. Заходит туда с северной стороны обычный человек — а выходит с южной еврей. И наоборот. Удивительнейшее место — Transformation Tube. Может быть, B D F 7 и значит Transformation Tube, просто никто не знает?! Hе все неевреи, заходящие с северной стороны и выходящие с южной, становились евреями. Можно сказать, что это происходило достаточно редко. Но, с другой стороны, и не все евреи, заходящие с южной стороны и выходящие с северной, становились неевреями. Но с Семой Милевичем это работало всегда, безотказно. Это он в обеденный перерыв через переход на 40-й улице в синагогу на Минху ходил. Идет через переход туда — еврей, идет обратно — нееврей. Кипу он обычно не носил. Но перед входом в синагогу, на виду у остальных евреев, тоже надевать ее не хотел. «Вот, — думал, — скажут, еврей какой двуличный». И на улице, на виду у всех прохожих, тоже не хотел этого делать. «Вот скажут, еврей какой — и нашим, и вашим. И не только про меня так будут думать, а про всех евреев. Нехорошо», — думал он и заходил в переход, чтобы незаметно надеть или снять свою черную ермолку, что в переводе с арамейского значит «боящийся Б-га». Некоторая двойственность, конечно, присутствовала в Семиной ситуации и беспокоила его.
ב: Ам Сегула
Одежда ортодоксальных евреев Семе нравилась. Черное с белым — классическое сочетание. Белая рубашка, фетровая шляпа, длинный сюртук, лапсердак — очень элегантно и благородно. Хотя и было очевидно, что основная масса людей сейчас стесняется одеваться элегантно, Сема старался копировать этот стиль в одежде. Bсе, кроме кипы. Но кипа — это часть целого, нельзя выбирать только то, что нравится. И тут начинались проблемы. Со всеми — с семьей, друзьями, сотрудниками.
Люди не принимали кипу. Утверждение o равенстве всех людей и этнических групп было официальной моралью общества, и идея избранного народа не умещалась в эти рамки. Человек в кипе заявлял всему миру: «Я — еврей и не скрываю этого». Окружающий мир, близкий и далекий, не принимал этого. Это сразу отделяло человека в кипе от людей без кипы. Это разделение было враждебным, не таким как, например, разделение c амишами из Пенсильвании. И Сема чувствовал эту враждебность. Находиться в кипе среди людей было более вызывающе, чем носить спадающие с зада штаны, иметь невероятные кольца и прочий пирсинг в разных частях головы или, например, храпеть во сне, задрав голову с открытым ртом, сидя в вагоне метро, — все это было «свое». Человек с кипой на голове был «чужой».
Да, «пятой графы» в американском паспорте нет, но, надев кипу, очень часто можно было понять, как «пятая графа» влияла на людей и их поведение. Большинству евреев из бывшего СССР, которые не были или не обозначали себя на публике как «религиозные», было просто сливаться в «американском котле» с другими людьми — их не выделяли среди итальянцев, греков, ливанцев и прочих средиземноморских этносов. Но надев кипу, человек как бы прилюдно заполнял «пятую графу» и чувствовал себя часто некомфортно, а иногда и в опасности. Эта религиозная двойственность постоянно присутствовала в Семиной ситуации с кипой и беспокоила его.
ג: Кипa
«Ме кен нихт танцн аф тзвай хасенес. Ты не можешь танцевать на двух свадьбах одновременно, — сказал раввин синагоги, когда Сема решил наконец проконсультироваться с ним по поводу своей проблемы с кипой. — Надо определиться и не оглядываться назад. Евреем быть непросто — это награда и труд. Ты понимаешь, что избранный Б-гом народ не может выглядеть и вести себя так, как все остальные народы. А они не любят, когда кто-то выделяется. Тзетех ле Шалом. Иди с миром и прими правильное решение».
Сема ушел с твердым намерением не снимать кипу нигде. Он шел по улице и улыбался. Он обошел Transformation Tube стороной и возвращался в офис, оставаясь «евреем». Сбои начались в офисе. Люди, знающие Сему, спрашивали о кипе и вежливо улыбались, качая головами. Остальные проходили мимо по делу и без дела, ухмылялись, переговаривались в стороне и кивали в его сторону. Поездка в метро домой прошла нормально. Но дома Сема получил ультиматум: мол, такие изменения в жизни неприемлемы, и он должен немедленно снять кипу и опять стать «нормальным человеком» и вести себя, как все «нормальные люди». На следующее утро Сема ехал на работу без кипы. Он мучился: рамки поведения, предписанные ему, оказались сильнее. Или он оказался слабее.
Сема чувствовал себя очень скверно. Во время обеденного перерыва он, как обычно, пошел в синагогу на Минху. Спустившись в Transformation Tube, он полез за ермолкой в карман, но надеть ее не смог. «Так продолжаться больше не может», — подумал он, развернулся и пошел обратно в офис, безуспешно пытаясь найти выход из создавшегося положения.
Он закрылся в своем кабинете и стал молиться один. Он молился злобно, качаясь взад-вперед, шепотом выкрикивая слова Амиды. Когда Сема дошел до шестого стиха, «Селакх Лану» («Прости нас…»), он, как и полагалось, только гораздо сильнее, ударил себя кулаком в область сердца. «Я согрешил», — один раз, «мы согрешили», — второй раз, еще сильнее. Грудь пронзила резкая боль, и дыхание вдруг остановилось. Сочетание биофизиологических факторов, случившееся в эту долю секунды в организме, привело к остановке легких, и Сема начал терять сознание. «Умираю, что ли?..» — подумал он, падая.
Мысли с ускорением, словно последние песчинки, падающие вниз в песочных часах, проносились в голове. «Жаль, костюм новый совсем не носил — берег, а зачем?! Умираю. Hо лучше так, чем по пьяни, как это могло случиться не раз».
На столе зазвонил телефон, на дисплее высветился домашний номер Семы.
«Какие слова надо сказать перед смертью? — пытался он сосредоточиться и начал молиться: — Шма Исраель, Адонай Елохейну, Адонай Экход. Бару…»
Может быть, Сему бы и спасли, но в следующее мгновение своего падения он сильно ударился виском о чугунную копию статуи Свободы, стоящую на столе, и это уже была критическая травма. Он упал, его сердце не билось. На ковровом покрытии под головой Семы образовалось темно-красное пятно. Душа, больше не связанная с выполнившим свою функцию телом, улетела прочь. Единственным звуком в офисе теперь был ровный шум вентиляционной системы под потолком.
…В синагоге, куда Сема не попал на Минху, в это время шел урок Торы. Раввин вдруг остановился на полуслове, потеряв мысль, и молча смотрел на людей, ища кого-то глазами.
Леви ПЕРЕПЕЛИЦА,
Бруклин, Нью-Йорк
Оцените пост
(голосовало: 2, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
