Исполнилось 130 лет со дня рождения Стефана Цвейга (1881 – 1942), блестящего австрийского писателя, автора множества новелл и беллетризованных биографий. Стефан родился в Вене в семье Морица Цвейга — зажиточного еврейского негоцианта, владевшего текстильной мануфактурой. Писатель был дружен с такими выдающимися деятелями культуры, как Эмиль Верхарн, Ромен Роллан, Франс Мазерель, Огюст Роден, Томас Манн, 3игмунд Фрейд, Джеймс Джойс, Герман Гессе, Герберт Уэллс, Поль Валери, Максим Горький, Бертольд Брехт.
Положение Цвейга в конце 30-х гг. было между серпом и молотом с одной стороны и свастикой — с другой. Вот почему столь элегична его заключительная мемуарная книга «Вчерашний мир»: прежний мир исчез, а в настоящем мире он всюду чувствовал себя чужим. Последние его годы — годы скитаний. Он бежит из Зальцбурга, избирая временным местом жительства Лондон (1935). Но и в Англии он не чувствовал себя защищенным. Он отправился в Латинскую Америку (1940), затем переехал в США (1941), но вскоре решил поселиться в небольшом бразильском городе Петрополис. В отчаянии от неминуемой, как им казалось, победы нацистов, 23 февраля 1942 года в гостиничном номере супруги Цвейг совершили самоубийство, приняв большую дозу снотворного. В прощальном письме писатель высказал мысль о гибели мира, говорящего на немецком языке, и о самоуничтожении Европы. Цвейг закончил свое письмо следующими словами: «Шлю привет всем друзьям, и пусть они увидят восход солнца после долгой ночи. Я же слишком нетерпелив и ухожу ему навстречу первым».
В 1933 году нацисты сжигали на костре среди других «неарийских» книг и произведения Цвейга. Приход к власти Гитлера в 1933 году писатель воспринял как реальную опасность для всей мировой культуры. Еврей, космополит, гуманист, пацифист, защитник идеи Европы, объединённой под властью одного правительства, Стефан Цвейг не принял еврейский национализм Герцля. Он уходил от своего еврейства к рафинированной европейской универсальности. На просьбу Герцля помочь в организации сионистского движения Цвейг ответил отказом: еврейская тема слишком мелка по сравнению с проблемами Европы. О неоднозначном отношении Цвейга к евреям и еврейству говорят некоторые из приведенных здесь его высказываний на эту тему. Не со всем этим можно согласиься, но как говорят, из песни слова не выкинешь.
*****
Мы уже никак не можем отбросить “наше интернациональное, наднациональное отношение к общечеловеческим вопросам”. Вопрос надо исправить – следует ли нам стремиться к ведущему положению в политической и общественной жизни? Считаю не менее опасным, чтобы евреи выступали лидерами какого бы то ни было политического или общественного движения… Служить – пожалуйста, но лишь во втором, в пятом, в десятом ряду и ни в коем случае не в первом, не на видном месте… Нашей величайшей обязанностью является самоограничение не только в политической, но и во всех прочих областях… Еврей обязан жертвовать своим честолюбием в интересах всего еврейского народа.
*****
Считается, что стремление разбогатеть и есть главное и характерное в жизни еврея. Ничего нет более ложного. Стать богатым означает для него лишь промежуточную ступень, средство для истинной цели, а отнюдь не конечную цель. Подлинная воля еврея, его имманентный идеал – взлёт в духовные выси, в более высокую культурную сферу. Уже в восточном ортодоксальном еврействе, где слабости, как и достоинства всей нации, проступают ярче, это высшее проявление воли к духовному через чисто материальное находит своё наглядное выражение: благочестивый человек, талмудист почитается в обществе в тысячу раз больше, чем состоятельный; даже первый богач охотнее выдаст свою дочь за нищего книжника,чем за торговца. Это благоговение перед духовным у евреев свойственно буквально всем сословиям; самый бедный уличный торговец, который тащит свой скарб сквозь ветер и непогоду, попытается выучить хотя бы одного сына, идя на тяжелейшие жертвы, и это считается почётом для всей семьи, что в их роду есть свой учёный: профессор, музыкант – словно он своим положением делает их всех аристократами. Какое-то внутреннее чувство в еврее стремиться его предостеречь от морально сомнительного, не внушающего доверия, мелкого и бездуховного, что присуще любому торгу, любому откровенному делячеству, и подняться в более чистую, бескорыстную сферу духовного, словно он хотел бы – выражаясь по-вагнеровски – освободить себя и свою нацию от проклятых денег. Именно поэтому почти всегда стремление к богатству в еврействе исчерпывается двумя – максиум тремя поколениями одного рода, и именно самые сильные династии подтверждают это своими сыновьями, не желающими вступать во владение банками, фабриками отцов, готовенькими и тёпленькими местами. Это не случайность, что один из лордов Ротшильдов стал орнитологом, один из Варбургов – историком искусства, один из Кассиреров – философом, один из Сассунов – поэтом; все они подчинились тому же интуитивному стремлению освободиться от всего, что делало еврейство узким, от этого голого меркантилизма, а быть может, в этом выражается даже сокровенная мечта вырваться этим прыжком из чисто еврейского в духовное, в общечеловеческое. ” Приличная ” семья, следовательно предполагает больше, чем просто общественное положение, которое она себе приписывает этим положением; имеется в виду еврейство, которое освободилось или начинает освобождаться от всех недостатков, слабостей и уязвимых мест, навязанных ему гетто, путём приобщения к другой культуре, и по возможност – к культуре универсальной. То, что этот уход в духовное, из-за исключительного предпочтения интеллектуальных профессий, позднее также стал роковым для еврейства – как в своё время ограничение сугубо материальным, – относится, пожалуй, к вечным парадоксам еврейской судьбы.
*****
Но самым трагичным в этой еврейской трагедии двадцатого века, которую переживали эти люди, было то, что они не могли отыскать в ней не только никакой своей вины, но и никакого смысла. Изгнанные в средние века евреи, их прадеды и прапрадеды, хотя бы знали, за что они страдают: за свою веру, за свои законы. Они ещё обладали, как талисманом души, тем, что давно утратили сегодняшние изгнанники, – непоколебимой верой в своего Бога. Они жили и страдали в гордом сознании того, что они как народ избраны Создателем мира и людей для особенных целей и особой миссии, и их заповедью и их законом было пророческое слово Библии. И если их бросали в костёр, то они прижимали к груди свои священные свитки, чье внутреннее пламя позволяло им не так уж жгуче чувствовать этот смертельный огонь. А когда их изгоняли из стран, где они жили, то у них оставалась ещё одна, последняя родина – их Бог, и никакая земная власть, никакой император или король, никакая инквизиция были не в силах изгнать их оттуда. И пока их объединяла религия были они единой общностью и потому силой; когда их изгоняли и когда их преследовали, они воспримали это как плату за осознанно взятую на себя обязанность отличаться своей религией и своими обычаями от других народо Земли.
Но евреи двадцатого века давно уже не были больше единой общностью. У них не было общей веры, они воспринимали своё еврейство скорее как обузу, чем как гордость, и не осознавали никакой своей особой миссии. Они жили вне заповедей своих, некогда им данных священных книг, и они не хотели больше знать свой прежний общий язык. Их нетерпеливым намерением было вжиться, встроиться в окружающие их народы, раствориться в общем, чтобы только жить в мире от преследований, чтобы только получить передышку от вечного проклятия. И поэтому не понимали они больше друг друга, вплавленные в другие народы, ставшие больше французами, немцами, англичанами, русскими, чем евреями… Но почему настигла их, и только их одних эта судьба? В чём были причина, смысл и цель этих безумных преследований? Их изгоняли из своих стран и не давали взамен никакой другой страны. Им говорили: не живите с нами, но не говорили, где же они должны жить.Им навязывали вину и отказывали в каком-либо средстве, чтобы эту вину искупить. И они пристально, с горящими глазами всматривались в эту вереницу событий – почему я? Почему ты? Почему я с тобой, которого я совсем не знаю, чьего языка я не понимаю, чей образ мыслей мне чужд и с кем меня ничего не связывает? Почему же мы все? И ответа не знал никто. Даже Фрейд, самый одарённый человек этого времени, с которым я в те дни часто говорил об этом, не видел никакого выхода, никакого смысла в этом абсурде. Но, может быть, именно в этом есть итог, пронесенный еврейством сквозь своё столь загадочно длящееся существование: постоянно повторять вечный вопрос Иова к Богу с тем, чтобы не оказаться совершенно забытыми на Земле. ( Из воспоминаний ” Вчерашний мир”, написанных незадолго до самоубийства – А.З.)
Источник: Евреи глазами именитых друзей и недругов — www.zelikm.com
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
