Еврейский Мир

ВСЕГО НЕ СКАЖЕШЬ…

В Израиле я встречался с огромным множеством людей.

Были среди них великие мудрецы: рав Иосеф-Шолом Элияшев, рав Яаков-Исраэль Каневский (Стайплер), его сын рав Хаим Каневский, рав Шломо-Залман Оербах…

Я обращался к ним по вопросам Галахи, иногда – по личным вопросам. К раву Элияшеву я обращался в основном по вопросам «гитин» и «юхасин», то есть разводов и происхождения: он крупнейший авторитет в этой области, к нему даже из Америки приезжают с такими вопросами. Рав Иосеф-Шолом ни с кем не сравним по ясности и широте взгляда.

Этот человек с юных лет непрерывно учился. «Непрерывность» тоже имеет свои уровни – у него она была буквальной. Рассказывают, как один еврей, долгое время пробыв в Америке, вернулся в Израиль, зашел в бейт-мидраш, где когда-то занимался, вспомнил старое и обратился к присутствующим:

– Здесь в углу всегда сидел паренек, от книги не отрывался. Где он сейчас?

– А это рав Элияшев, – отвечали ему.

Даже на важных семейных праздниках рав Иосеф-Шолом присутствовал только самое необходимое время. Правда, несколько лет назад рав Шломо-Залман Оербах, благословенна память праведника, пошутил:

– Рав Элияшев «испортился»: когда-то со свадьбы дочери чуть было не ушел, еле удержали, а сейчас даже на свадьбы внучек приходит…

Помню, как поразило меня светлое лицо Стайплера. Может, раз в жизни я пережил такое – когда увидел в Америке Сатмарского ребе. О силе молитвы Стайплера рассказывают чудеса. К нему все шли за благословением, и о его брахот рассказывают много больше, чем обо всех других.

Прозорливость его меня поражала. Помню, как-то возникла необходимость отправить в Россию посланца на поиски чьего-то исчезнувшего мужа. Такие поездки, конечно, финансируются. Стайплер, не видя и не зная человека, которого мы собирались послать, сказал: «Не стоит. Не вернется». Так и вышло. Долго мы его дожидались…

Рав всегда был краток, высказывался четко и ничего не смягчая, прямо в лицо.

Я уже говорил, что мне выпало счастье видеть и слышать рава Хаима Шмулевича. Я слушал его лекции. Хоть раз-другой в году, в Рош-а-Шана и Йом Кипур, я старался молиться там же, где он. Это давало мне духовный заряд на целый год.

Да всего не скажешь…

МОЙ СОСЕД

Рав Хаим-Занвиль Абрамович, Рыбницкий ребе, благословенна память праведника, приехал в Израиль позже нас, в семьдесят третьем году. Он поселился в Санедрии, и мы оказались соседями.

Такое не увидишь – не поверишь! Я видел, как жил этот человек.

Утром Рыбницер ребе шел в миквэ, потом долго молился, потом опять шел в миквэ, потом читал минху и вечернюю молитву. Он постился каждый день. Садился к столу в первый раз в час – в половине второго ночи. И так каждый день. В два часа ночи я слышал, как племянница (Ребе был вдов, и у него не было детей) его упрашивала: «Ну, гей эсн!» («Иди поешь!» – Идиш).

Мы жили рядом, и как-то Ребе со мной договорился – сейчас я уже могу об этом сказать – учить вместе Гемару. У него дома всегда было полно людей, так он каждую ночь потихоньку убегал и с двух до трех занимался со мной у меня дома (мы начали и закончили трактат «Рош-а-Шана»). И если бы я его не прогонял: «Ребе, вам все-таки надо поспать!» – он бы сидел до утра.

Но какое там «спать»! Он шел оплакивать «Шхинта бе-галута» («Изгнание Шхины») – справлял плач по Иерусалиму. Сколько слез он пролил! Он оплакивал Сион каждую ночь!

Пост Йом Кипур он заканчивал поздно. Откуда я знаю? А по времени, когда он выходил к соседям за огнем, чтобы зажечь свечу (на исходе Йом Кипура свечу для отделения праздника от будней зажигают от горящего огня). Это был человек не нашего полета.

БЛАГОСЛОВЕНИЕ РЫБНИЦКОГО РЕБЕ

У моей младшей, Малки, появились на руках бородавки. Ничего не помогало, и доктор Цацкис сказал: «Придется удалять. Но сначала попробуйте получить благословение у Рыбницер ребе».

Поймать Ребе было трудно, и я решил застать его в субботу. (Вам, может быть, странно, почему я не мог его поймать, если каждую ночь с ним занимался. Но ведь это было время не для разговоров!) Захожу. Ребе только что закончил утреннюю молитву и сел за стол делать кидуш. В доме у Ребе всегда собирался миньян: он молился дома. Я пробовал там молиться – не вышло. А вот отец Ильи Люксембурга (это ему, если помните, Рыбницер ребе в России обещал, что они еще потанцуют вместе в Израиле) выдерживал. Он приходил к Ребе на молитву в Рош-а-Шана и Йом Кипур. Крепкий был хасид.

Захожу я. Там находился один молодой человек, мой ученик. Парень был помолвлен и готовился к хупе. Он тогда был еще слабоват в вере, и я начал с того, что попросил:

– Ребе, тут есть жених, я прошу дать ему благословение. Ребе говорит:

– Даю броху, чтобы он каждый день надевал тфилин. Я помялся:

– Это все? Он отвечает:

– Их вейс, вос их зог (я знаю, что говорю. – Идиш).

Он знал, что говорил: этот парень (который и вправду тогда мог надеть тфилин, а мог и так обойтись) стал крепко верующим. Потом я говорю:

– Ребе, у моей Малки бородавки.

– А-а, я ее знаю, – говорит Ребе, – а лайтише (порядочная. – Идиш).

А Малка была, на мой взгляд, озорница. Я говорю:

– Вы, наверно, путаете ее с другой дочкой, Хавой?

– Нейн, нейн, их вейс, вос их зог. Пусть бы я был, как она. Я поразился. А Ребе:

– Ладно, ладно, возьми коврижку.

Я взял кусочек «леках», сказал благословение и ушел. А наутро у Малки исчезли все бородавки, будто никогда не было. Вся семья видела.

Ничего не понимаю. Не понимал я и того, почему Ребе так высоко отозвался о Малке. Только годы спустя, увидев дочь в самых разных жизненных ситуациях, я понял, что Ребе был прав.

Мне рассказывали, что однажды (еще в России) Ребе вызвали в КГБ. И начальник сказал ему:

– У меня сын болен. Поможешь?

– Попробую.

И больной выздоровел.

Как я уже говорил, Ребе дважды в день окунался в миквэ. В его городе миквэ ему служила речка. Зимой, когда река замерзала, Ребе окунался в прорубь. Пошел он так однажды в субботу на реку, а прорубь затянуло льдом. В субботу лед разбивать нельзя. Что делать? Шел мимо все тот же начальник КГБ, видит: стоит человек перед прорубью, а прорубь закрыта. Он и разбил ему лед…

В семьдесят третьем году, когда началась война Судного дня, Рыбницер ребе шел за танкистами, плакал, говорил что-то, может, благословлял? Они и не замечали.

Он был очень далек от политики.

РЕБЕ В РОССИИ

Я мало знаю о жизни Рыбницер ребе в России, только с чужих слов (мне рассказывал об этом Давид Баш, иерусалимский еврей).

Рассказывали мне, например, что во время войны, когда в городе, где находился Ребе, готовилась очередная акция по уничтожению евреев, он попросил у немецкого офицера, чтобы евреям разрешили помолиться перед смертью. Тот отказал: «Некогда». Ребе убеждал: «Ну все-таки, приговоренному ведь полагается…». Пока они переговаривались, явился какой-то чин, последовал какой-то новый приказ, и на этот раз акцию отменили.

Как Ребе выжил, я не знаю. Мы никогда об этом не говорили. О жизни «там» он мне сказал только:

– Тех мицвот, что я делал в России, здесь у меня уже нет.

Там он проходил десятки километров пешком, чтобы тайно сделать брит. Был он и шохетом и не брал денег.

Несколько лет назад Рыбницер ребе уехал к своим хасидам в Америку, там и умер.

УЧЕНИКИ

Году в семьдесят третьем (я работал тогда в «Кирьят-ноар») я познакомился с двумя русскими евреями, Эльканой Левиным и Шимшоном Валахом. Как познакомился? Да на улице. Вижу: интересные люди – но о еврействе ничего не знают. Я и говорю:

– Хотите узнать о еврействе, забегайте ко мне.

Я стал заниматься с ними после работы, с пяти часов, у нас дома. А если задерживался, с ними занималась Хава, тогда еще подросток. Ученики были что надо. Прочли в Хумаше, что Б-г велел Аврааму делать обрезание, исчезли на две недели и вернулись обрезанные. Учили про кашрут – немедленно откашеровали дома посуду. У одного из них и родители стали верующими, хотя отец прежде был ярым коммунистом. А стал таким чистым человеком, какого не часто встретишь.

Парни пошли учиться в иешиву. Один из них, Элькана Левин, женился, но договорился с женой, что иешиву не бросит, и учился по вечерам.

Однажды я пришел к нему часов в семь, и он попросил, чтобы я проверил, правильно ли он читает брахот, «Шулхан арух», Хумаш. Он приятным напевом читал Хумаш и другие вещи. Мы все проверили, и я ушел домой. Вскоре после моего ухода он почувствовал себя плохо, потерял речь. Спустя несколько недель он умер в больнице. Последние его слова были слова Торы.

А рав Валах преподает теперь в браславской иешиве «Шуву баним», где учатся и «русские» баалей-тшува. Несколько лет назад он пригласил меня на свадьбу сына.

Продолжение следует



Из книги «Чтобы ты остался евреем»

Оцените пост

(ещё не оценено)

Загрузка...

Поделиться