Исполняется 105 лет со дня рождения советского композитора Дмитрия Дмитриевича Шостаковича, относившегося с большой симпатией к нашему народу.
С лёгкой руки Глинки едва ли не у каждого русского композитора можно найти хотя бы одно произведение, так или иначе связанное с еврейской темой: у Мусоргского, Балакирева, Римского-Корсакова, Серова, Рубинштейна, Танеева, Прокофьева, Шостаковича… Список лишь наиболее важных произведений русской художественной музыки, в которых использованы элементы еврейской народной и литургической музыки, поражает не столько своей длиной, сколько наличием в нем имен композиторов первой величины. Разумеется, удельный вес еврейской темы и еврейских музыкальных элементов в творчестве каждого из названных композиторов различен: если у Мусоргского он весьма значителен, то у Балакирева или Прокофьева есть лишь по одному «еврейскому» произведению. Однако знаменательно, что эта традиция русской художественной музыки успешно развивается и приносит свои плоды до сего дня.
Великим русским композитором XX века Дмитрием Шостаковичем написано более десяти произведений на «еврейскую» тему. В отличие от Прокофьева, он не использовал в своих сочинениях цитаты из народной или литургической музыки и не писал их «на заказ». Обращение к еврейской теме на определенных этапах жизни композитора было настоятельной творческой, человеческой и гражданской потребностью. Эти периоды приходились на годы, отмеченные либо тотальным уничтожением европейских евреев в огне нацистского геноцида, либо жестокими сталинскими репрессиями, чуть было не приведшими ко второй Катастрофе, либо так называемой хрущевской «оттепелью», когда, казалось, началось возвращение к подлинным духовным и моральным человеческим ценностям. Вокальный цикл «Из еврейской народной поэзии», написанный в начале сталинской «борьбы с космополитизмом», целиком посвящен еврейской теме. Он был исполнен, так же как и 1-й скрипичный концерт, лишь в 1955 году, уже не только после смерти самого тирана, но и тогда, когда выяснилось, что его преемники идут по другому пути. Произведение это, открыто выражавшее солидарность с преследуемым народом, несло прямую угрозу жизни автора, и может считаться осознанным противодействием режиму средствами музыкального искусства. Подобное отождествление себя с жертвами антисемитизма и агрессии – теперь уже в наглядно-плакатной форме – содержится в I части 13-й симфонии – «Бабий яр». Здесь художественное решение совершенно иное. Автор не использует музыкальных цитат и почти не прибегает к сочиненным «в еврейском духе» темам. Главная задача здесь – снижение до уровня пошлости образа негодяев, попирающих законы человечности. Огромную роль в таком близком кантатно-ораториальному жанре, разумеется, играет текст – знаменитое стихотворение Евтушенко (1961) с его характерным и для Шостаковича самоотождествлением с еврейским народом:
Мне кажется сейчас – я иудей.
Вот я бреду по древнему Египту.
А вот я, на кресте распятый, гибну,
И до сих пор на мне – следы гвоздей.
Мне кажется, что Дрейфус – это я…
Мне кажется, я – мальчик в Белостоке…
Мне кажется, я это Анна Франк…
Я – каждый здесь расстрелянный старик,
Я – каждый здесь расстрелянный ребенок.
Симфония вызвала гнев властей, ее премьере чинили препятствия, но тем не менее она была исполнена под управлением дирижера К. Кондрашина и имела огромный общественный резонанс. Тринадцатая симфония — величайший музыкальный памятник миллионам погибших евреев. Для Шостаковича, воспитанного в семье, где презирали антисемитизм, учившегося в Петроградской (Ленинградской) консерватории, директор которой, А. Глазунов, всячески помогал евреям, отношение к евреям было мерилом оценки людей. Выход книги «Свидетельства Дмитрия Шостаковича» в 1979 г. в Нью-Йорке вызвал негодование в официальной советской прессе, поскольку в книге содержались откровенные высказывания Шостаковича о советской власти, о ее политике в искусстве, о преследованиях интеллигенции, об антисемитизме советского руководства. Шостакович, создатель вокального цикла «Из еврейской поэзии», музыки удивительно еврейской, был потомком не очень знатного польского дворянского рода, а вовсе не евреем, как многие думают из-за окончания его фамилии.
Послушаем, что говорит в своих мемуарах композитор о еврейской музыке, о его отношеии к антисемитизму, о известном стихотворении Е.Евтушенко и музыке на это произведение:
Думаю, что, если говорить о музыкальных впечатлениях, то самое сильное произвела на меня еврейская народная музыка. Я не устаю восхищаться ею, ее многогранностью: она может казаться радостной, будучи трагичной. Почти всегда в ней – смех сквозь слезы Это качество еврейской народной музыки близко моему пониманию того, какой должна быть музыка вообще. В ней всегда должны присутствовать два слоя. Евреев мучили так долго, что они научились скрывать свое отчаяние. Они выражают свое отчаяние танцевальной музыкой.
Вся народная музыка прекрасна, но могу сказать, что еврейская – уникальна. Много композиторов впитывали ее, в том числе русские композиторы, например, Мусоргский. Он тщательно записывал еврейские народные песни. Многие из моих вещей отражают впечатления от еврейской музыки. Это не чисто музыкальная, но также и моральная проблема. Я часто проверяю человека по его отношению к евреям. В наше время ни один человек с претензией на порядочность не имеет права быть антисемитом. Все это кажется настолько очевидным, что не нуждается в доказательствах, но я вынужден был отстаивать эту точку зрения по крайней мере в течение тридцати лет.
Однажды, после войны, я проходил мимо книжного магазина и увидел томик с еврейскими песнями. Я всегда интересовался еврейским фольклором и подумал, что в книге будут мелодии, но она содержала только текст. Я подумал, что можно было бы рассказать о судьбе еврейского народа, выбрав несколько песен и положив их на музыку. Это показалось мне важным, потому что я видел, как разрастается вокруг меня антисемитизм. Но я не мог исполнить цикл в то время, его впервые исполнили гораздо позже, и гораздо позже я сделал оркестровую версию этой вещи.
Мои родители считали антисемитизм постыдным пережитком, и в этом смысле мне было дано исключительное воспитание. В юности я столкнулся с антисемитизмом среди сверстников, которые считали, что евреи получают некие преимущества. Они не помнили о погромах, гетто или процентной норме. В те времена насмехаться над евреями считалось почти что хорошим тоном. Это была своего рода оппозиция властям. Я никогда не потакал антисемитскому тону, даже тогда, не пересказывал антисемитских анекдотов, которые были в ходу в то те годы. Но все же я был гораздо снисходительней к этому гадкому явлению, чем теперь. Позже я порывал отношения даже с близкими друзьями, если замечал у них проявление каких-то антисемитских взглядов.
Уже перед войной отношение к евреям решительно изменилось. Оказалось, что нам до братства еще очень далеко. Евреи оказались самым преследуемым и беззащитным народом Европы. Это был возврат к Средневековью. Евреи стали для меня своего рода символом. В них сосредоточилась вся беззащитность человечества. После войны я пытался передать это чувство музыкой. Для евреев это было тяжкое время. Хотя, по правде сказать, для них любое время – тяжкое. Несмотря на то, что множество евреев погибли в лагерях, все, что я слышал, было: “Жиды воевали в Ташкенте”. И если видели еврея с военными наградами, то ему вслед кричали: “Жид, где купил медали?” В тот момент я и написал Концерт для скрипки, “Еврейский цикл” и Четвертый квартет. Ни одна из этих вещей в то время не была исполнена. Их услышали только после смерти Сталина. Я все еще не могу привыкнуть к этому. Четвертую симфонию исполнили спустя двадцать пять лет после того, как я ее написал! Есть вещи, которые до сих пор так и не исполнены, и никто не знает, когда их можно будет услышать.
Меня очень воодушевляет то, как молодежь откликается на мои чувства по еврейскому вопросу. Я вижу, что русская интеллигенция упорно остается в оппозиции к антисемитизму и что многолетние попытки навязать его сверху не дали видимых результатов. Это относится и к простому народу. Недавно я поехал на станцию Репино купить лимонаду. Там есть небольшой магазинчик, скорее даже ларек, в котором продается всякая всячина. Была очередь, в ней стояла женщина с ярко выраженной еврейскую внешностью и акцентом, она начала громко возмущаться: почему такая большая очередь, почему зеленый горошек продается только в нагрузку к чему-то еще, и так далее.Тогда молодой продавец сказал что-то вроде: “Гражданка, если вам здесь не нравится, почему бы вам не уехать в Израиль? Там нет очередей и, наверно, вы сможете купить горошек не хуже нашего”. В общем, Израиль был представлен в положительном свете, как страна без очередей и с зеленым горошком. Это – мечта советского обывателя, и очередь посмотрела с интересом на гражданку, у которой есть возможность уехать в страну, где нет очередей, а зеленого горошка – сколько угодно.
Когда я в последний раз был в Америке, то видел фильм “Скрипач на крыше”, и вот что меня в нем поразило: главное чувство – ностальгия, вы ощущаете ее в музыке, танце, цвете. Пусть родина – такая-сякая, плохая, нелюбящяя, скорее мачеха, чем мать, но люди все равно тоскуют по ней, и во всем ощущается одиночество. Я чувствую, что это одиночество было самым важным моментом. Как бы было хорошо, если бы евреи могли жить мирно и счастливо в России, там, где они родились. Но никогда не надо забывать об опасности антисемитизма, и мы должны продолжать напоминать об этом другим, потому что зараза жива, и кто знает, исчезнет ли она когда-нибудь.
Именно поэтому я был вне себя от радости, когда прочитал стихотворение Евтушенко “Бабий Яр”, оно меня потрясло. Оно потрясло тысячи людей. Многие слышали о Бабьем Яре, но понадобились стихи Евтушенко, чтобы люди о нем узнали по-настоящему. Были попытки стереть память о Бабьем Яре, сначала со стороны немцев, а затем – украинского руководства. Но после стихов Евтушенко стало ясно, что он никогда не будет забыт. Такова сила искусства. Люди знали о Бабьем Яре и до Евтушенко, но молчали. А когда они прочитали стихи, молчание было нарушено. Искусство разрушает тишину.
Источник: »Евреи глазами именитых друзей и недругов» — www.zelikm.com
Mr. Zelikman, thanks for the article.
jb