Однажды по случаю моего дня рождения у меня, как всегда, собрались гости. И как всегда, моих гостей можно было разделить на две четко различимые группы: «русские» и «нерусские». Под «русскими», как вы понимаете, я подразумеваю евреев — иммигрантов из России. Так нас называют американцы, и так мы стали называть себя сами, поскольку слово «русские» точнее всего отличает нашу социально-этническую группу не только от американцев вообще, но и от американских евреев. Пусть уж православные русские славянского происхождения не обижаются. Как всегда, «русские» пили водку на русский манер (то есть не разбавляя, под соленый огурец или селедку), а «нерусские» развлекались тем, что смотрели, как «русские» это делают. Словом, всем было хорошо и весело. Обед удался.
Я не случайно называю моих гостей, не говорящих по-русски, «нерусскими», а не американцами, потому что не все они были американцами. Была среди них милая ортодоксальная еврейка из Мексики со своим мужем-канадцем, милая испанка со своим мужем-шведом, моим коллегой по работе, милая еврейская пара из Франции, пара симпатичных холостых израильтян и, конечно же, несколько наших, нью-джерсийских евреев и евреек — в основном родителей учеников из еврейской школы имени Соломона Шехтера, в которой училась моя дочь.
В какой-то момент между шашлыком и десертом, когда все были сыты и настроены весьма благодушно, одна из шехтерских дам, будем считать, что ее звали Эстер, сказала, не помню к чему:
– Вы знаете, в нашей синагоге мы не одобряем, когда женщины приходят в брюках. Не то чтобы мы уж такие ортодоксальные, но, знаете, это все-таки синагога…
Другая шехтерская дама сказала:
– Вы знаете что? Я лично считаю, что это правильно.
Третья шехтерская дама сказала:
– Вы знаете что? Я тоже согласна с Эстер.
А милая испанка, будем считать, что ее звали Мария, сказала:
– Что такое синагога?
Тут милые еврейские дамы и господа все разом повернулись к Марии и, не подавая ни малейших признаков удивления, с готовностью объяснили ей, что такое синагога. Это то место, где евреи молятся, объяснили они. Как церковь. Только мы делаем это по субботам.
– Понятно, — ответила Мария с дружелюбной улыбкой. — Значит, вы евреи. Это очень хорошо. У меня много друзей-евреев. Вот, например, Алекс. — Она показала на меня. — Я люблю евреев. Они очень умные. Они все врачи и адвокаты. Они богатые. Они владеют банками. Они держат под контролем все деньги мира. Очень симпатичный народ.
В комнате воцарилась мертвая тишина. Я взглянул на Эстер; она была бледна как мел. В какой-то момент мне показалось, что она теряет сознание. Но она кое-как совладала с собой и сказала изменившимся голосом:
– Это неправда!
– Что неправда? — удивленно спросила Мария, продолжая дружелюбно улыбаться.
– Все неправда! Мы не держим под контролем все деньги мира! Мы не владеем банками! Мы не все врачи и адвокаты! И мы никакой не «симпатичный народ», мы просто народ!
– Ах, да полно вам! — сказала Мария, все еще улыбаясь своей
обаятельной улыбкой. — Как вы можете это отрицать? Все знают, что евреи владеют банками. Спросите кого угодно! Спросите любого ребенка в Испании! Это же очевидный факт!
В этот момент тишина, царившая за столом, оглушительно взорвалась. Все стали одновременно говорить, кричать и жестикулировать. Оскорбленные до шока шехтерские дамы набрасывались на Марию, обвиняя ее в антисемитизме. Мария горячо защищалась. Она чувствовала обвинение несправедливым. Она не могла понять, почему эти милые дамы вдруг как с цепи сорвались, хотя она решительно ничего против них не имела. Перепалка явно перерастала в сражение. И все это было громко, визгливо и непристойно.
К тому времени как скандал достиг апогея, я начал подмечать некий странный феномен. Я с удивлением обнаружил, что на самом деле кричали не все. «Русские» оставались спокойными и даже как бы безразличными. Французы оставались спокойными. Мексиканская ортодоксальная еврейка была спокойна. Даже темпераментные израильтяне — и те сохраняли спокойствие. Фактически только американские евреи выходили из себя. Они были в негодовании. Они столкнулись лицом к лицу с настоящим антисемитизмом и теперь сражались с ним до последней капли крови.
Чувствуя себя одновременно и «русским», и американцем, я задался вопросом: почему? Почему мы-«русские» так спокойны, в то время как мы-американцы впадаем в истерику? Неужели мы-«русские» менее чувствительны к антисемитизму, чем мы-американцы? Трудно поверить. Может быть, мы-«русские» по природе более терпимы, чем мы-американцы? Еще менее вероятно. Тогда в чем дело? Как вы думаете, мой дорогой читатель?
Что ж, на случай, если у вас нет объяснения, позвольте предложить вам мое.
В сущности, объяснение это простое: очень немногие из нас, американцев, в своей жизни видели
обыкновенного антисемита. Нам посчастливилось жить в уникальной стране в уникальное время. Господи, благослови Америку! Мы не только пользуемся всеми правами наравне со всеми людьми, мы чувствуем себя равными. Я осмелюсь сказать, что никогда и нигде в мире евреи не испытывали этого удивительного чувства. Конечно, мы боимся антисемитизма, мы о нем говорим, мы всегда готовы с ним сражаться. Но на самом деле мы знаем о нем, но мы не знаем его. Он у нас в голове, но не в печенке. Наша коллективная память утратила это леденящее душу чувство — быть чужим в своей стране. Мы искренне уверены, что во всем мире, как в Америке, антисемитизм считается позором, а на антисемита смотрят, как на чудовище.
Увы, мой дорогой читатель, мы горько заблуждаемся. Весь мир за исключением страны, где мы живем, — Господи, благослови Америку! — остается антисемитским. Таким он был, такой он есть, таким он будет. Когда я говорю «мир», я не имею в виду правителей или фашиствующие группы. Я имею в виду народ, простых людей, таких, как моя милая подруга Мария, для которых идея, что евреи владеют банками, не подлежит сомнению, а мировой еврейский заговор есть прописная истина. Она впитала эти постулаты с молоком матери. Этот образ мышления настолько естественен для нее, что его даже трудно назвать антисемитизмом. Обвинять ее в антисемитизме — это все равно, что обвинять кошку в том, что она ловит мышей.
Тут я слышу возмущенные голоса: ага, значит, вы считаете, что в антисемитизме нет ничего плохого? Вы считаете, что это нормально?
Ах нет, вовсе нет, дорогой читатель! Так же, как и вы, я считаю, что антисемитизм отвратителен. Так же, как и вы, я его не выношу. Но я не вылезаю из кожи, встретив антисемита. Я их встречал и раньше. Поэтому я боюсь, что на ваш второй вопрос я должен ответить положительно: да, антисемитизм, если угодно, нормален. В том смысле, что он существует, он зауряден, он статистически доминирует. Он был, есть и будет. Так что давайте не будем забывать о реальности. Это очень полезно. Это будет держать нас в хорошей форме. И тогда не надо будет впадать в истерику и портить мне день рождения.
Александр МАТЛИН
Оцените пост
(голосовало: 2, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
