ШХИТА В ТАШКЕНТЕ
В Ташкенте было несколько резников. Один из них, Давид Гайсинский (родственник девушки из банка), был особенно добросовестный.
Нож у шохета должен быть заточен строго по правилам, и реб Довид, не ограничиваясь собственной проверкой, каждый раз, идя делать шхиту, проверял нож у двух раввинов. А его брат, Моше-Аарон Гайсинский, по собственной инициативе взявшийся помогать Давиду, в этот день уходил с работы, ездил с братом на бойню и наблюдал за раскладкой мяса, чтобы части, которые нельзя употреблять в пищу, не дай Б-г, не смешали с кашерными. Община хотела платить Моше-Аарону, но он ни за что не соглашался брать плату. Когда все учителя Торы уехали в Израиль (а их и было-то наперечет), он тайно обучал детей, тоже бесплатно. Сейчас он здесь, в Израиле.
МИКВЭ В ТАШКЕНТЕ
В шестидесятые годы власти закрыли в Ташкенте единственную официальную миквэ.
Это был страшный удар. В то время в городе жили около двухсот верующих ашкеназских семей, а бухарских евреев и того больше – около пятидесяти тысяч человек. В большинстве бухарских семей, даже если и не все правила соблюдали точно, к законам чистоты семейной жизни относились очень серьезно. Для религиозных людей семейная жизнь без миквэ невозможна. А продолжалось такое положение больше года, а может, и нескольких лет – не помню.
Габаем в синагоге Сагбан, где находилась эта миквэ, был тогда реб Берл Лифшиц. Старый рабочий, он сорок лет проработал на одном заводе и имел немало трудовых наград. Его сыновей, к сожалению, влекла не Тора, а совсем другие «вершины»: один был адмирал морского флота, другой – декан в университете.
Хабадник реб Мендл Клейн, очень умный человек, сказал Лифшицу:
– Слушай, Берл, если ты не сумеешь открыть миквэ, так весь Геином (Ад) – а он большой, там семь отделений – будет для тебя мал!
Эти слова сильно впечатлили Берла.
Он начал искать связи, подход к начальству. Попросту говоря, человека, которому можно «сунуть» – дать взятку. Ему подсказали, что чиновник в городском управлении, от которого зависит дело, может «взять».
Чиновник только вздохнул:
– Твои деньги мне бы очень пригодились, но ничего не могу сделать: мы не сами закрыли, КГБ велит.
Реб Берл надел свой лучший костюм, пристегнул все ордена и торжественно явился в КГБ.
Его спрашивают:
– Вы по какому делу? Он говорит:
– Не могу молчать, когда позорят советскую власть. Я знаю про это и хочу рассказать.
– Пожалуйста, пожалуйста, входите, рассказывайте!
Он вошел и начинает:
– Я старый рабочий, но я хочу молиться в синагоге. Ведь можно молиться?
– Ну, разумеется.
– Один сын у меня адмирал флота, а другой – декан в университете. Дети спрашивают: «Папа, ты доволен советской властью?» Я отвечаю: «Да, чтобы она долго жила».
В синагогу, где я молюсь, приходят иностранцы. Они спрашивают: «Вам не мешают молиться?» «Нет, – говорю, – молимся свободно».
Надо вам объяснить (это Берл говорит), что в синагоге непременно должен быть бассейн, куда кантор обязан окунаться дважды в году: накануне Йом Кипур и перед Песах. (Миквэ, как вы понимаете, нужна прежде всего женщинам, а не хазану, но этого он, конечно, не сказал. Это я говорю.) Так иностранцы спрашивают: «Есть ли у вас бассейн?» «Да», – отвечал я всегда и показывал им бассейн. Каким-то вредителям, врагам советской власти, это не понравилось, и они закрыли бассейн. Недавно к нам пришла делегация из Америки, и я им все показывал. «А бассейн?» – говорят. Я покраснел – я не мог показать…
Гебист сказал:
– Ладно, иди, мы разберемся.
И тут же миквэ открыли.
Эту историю я слышал от самого Берла.
Двойра, жена габая, была, пожалуй, еще крепче, чем он. Она тоже была немолода, но делала огромное дело: шила «талит катан» для всего города, причем бесплатно. И держала дом широко открытым: всякий приезжий еврей мог у них поесть и переночевать.
На быт Лифшицы совершенно не обращали внимания. Берл был состоятельный человек, но если в доме текла крыша, о мастерах и не вспоминал – подставлял корыто и не печалился. Но когда Берл делал что-то для общины, он денег не считал. При строительстве миквэ не хватило четырехсот рублей, так он, никого не оповещая, дал свои. Тогда это были большие деньги.
Я имею в виду тайную миквэ. Община построила ее в доме одного еврея, когда власти закрыли миквэ при синагоге. Устроена она была так: доски пола поднимались, а под ними – бассейн. Когда же доски опущены, ни за что не догадаешься, что под полом что-то есть.
Но домашняя миквэ не может обеспечить всю общину. Сюда не каждого пустишь. Пускали считанных людей, тех, кому доверяли. Был там один честный еврей, но отца его жены считали доносчиком. Как же быть с его женой? Условились, что жену в миквэ отведут, но закроют ей глаза, чтобы не видела, куда идет. Ввели ее в миквэ с закрытыми глазами и так же вывели. Ничего себе?
МИКВЭ В БУХАРЕ
Вы сейчас скажете, что я браславский хасид, – браславские хасиды всегда ездят молиться в Умань, на могилу рабби Нахмана. Я тоже не раз ездил на могилы праведников. Нас долго не выпускали в Израиль, и мы, так называемые отказники, ездили на могилы цадиким молиться о выезде.
Но один год я пропустил: уехал якобы помолиться, а сам отправился в Бухару.
Как это получилось? Пришел ко мне еврей из Бухары и говорит, что у них в городе власти закрыли миквэ, и один преподаватель медучилища решил сделать миквэ у себя дома. Он был не очень сведущ в Торе, но про Йом Кипур знал и йорцайт родителей всегда отмечал как полагается.
У этого преподавателя был свой дом, и шохет сказал ему:
– Хочешь сделать что-то для души родителей – построй миквэ.
– Что для этого нужно? Ему сказали:
– Для миквэ нужны две ямы.
Он сразу взялся за дело. Вынес из кухни холодильник, буфет и вместе с четырнадцатилетним сыном и шестнадцатилетней дочерью принялся рыть ямы – пригласить на помощь посторонних боялся. Вырыли две ямы, а что делать дальше – не знают.
Я сказал на работе, что еду по делам, жене – что хочу помолиться на могилах цадиким (она, благословенна ее память, умерла, так и не узнав об этом обмане) и поехал в Бухару. Я считал, что это много больше, чем молиться на могилах цадиким.
Я уже рассказывал, как строил миквэ в Казани, и объяснял, что закон предписывает заполнять меньший бассейн дождевой водой, но в крайней ситуации разрешает использовать воду от таяния льда.
Как и в Казани, я пошел на холодильную фабрику, купил три кубометра льда, привез, разбил на куски, чтобы быстрее таял, вытирал каждый кусок тряпкой (убирал влагу) и клал в бассейн. Потом растапливал лед, добиваясь нужной нормы воды. Как и в казанском курятнике, я топил и топил печь (она обогревает все помещение, а не сам бассейн), а лед все не таял.
Дело было между Рош-а-Шана и Йом Кипуром, когда ежедневно читают слихот (покаянные молитвы), а я даже в миньян не выходил, сидел безвылазно дома и топил печь день и ночь.
Хозяин дома почти отчаялся. Но когда наконец норма была достигнута, и я ему сказал, что миквэ «кашер», вы бы посмотрели, как он танцевал! Он подхватил меня и танцевал долго, этот простой еврей.
Простой еврей означает – не ученый. Это, считайте, термин. На идиш – «а пошетер ид», на иврите – «ам-а-арец» (изначально – народ земли, народ, которому обещана земля, Эрец-Исраэль; сегодня – что-то вроде «простолюдин», рядовой из народа). Ученых евреев и на идиш, и на иврите называют талмид-хахам.
Так этот «простолюдин», хоть и не учил Тору, умел радоваться мицве!
Он решил, что позволит пользоваться миквэ только тем, кому доверяет. Просил меня повлиять на жену, привлечь ее к Торе. Я встретил их потом в Израиле, они полностью все соблюдали.
КЛАДБИЩЕ В ТАШКЕНТЕ
На еврейском кладбище стало не хватать места, срочно требовалось новое. Занимался этим все тот же габай Берл Лифшиц. Ходил, хлопотал, время шло, а результатов не видно.
Я спрашиваю:
– Реб Берл, в чем дело? Он говорит:
– По-честному не получается. Надо «дать в лапу». Я уже разобрался кому, но не могу его поймать. Он уходит из дому в семь утра. Если прийти до семи, пропущу молитву и урок мишнает. Люди у нас считанные, без меня не будет миньяна. Так и тянется уже несколько месяцев. Я сказал ему.
– В «Пиркей авот» (2:2) приведены такие слова рабана Гамлиэля: «Все, кто занимается общественными делами, должны делать это во имя Небес, ибо в помощь им – заслуги предков… А вам дам Я, говорит Всевышний, вознаграждение великое, как если бы совершили вы сами».
Это значит, во-первых, что у человека, который занимается общественными делами, никаких корыстных целей быть не должно: он не должен думать ни о деньгах, ни о почестях.
Во-вторых, хотя успехом он обязан не своим заслугам, а заслугам отцов, которыми обладает община, и заслугам самой общины, Б-г наградит его за его бескорыстие и труды, как если бы он достиг успеха собственными силами.
Рамбам объясняет это как двойной зачет: если, делая благое дело для общества, вы по необходимости пропустили другую мицву, вам будут «засчитаны» обе. Как если бы Всевышний сказал: «Я вам назначу высокую плату, будто вы выполнили и ту мицву, которую не выполнили».
– Ты говоришь, – сказал я Берлу, – что за хлопотами о кладбище пропустишь молитву в миньяне? Из-за тебя не будет миньяна? Всевышний «заплатит» тебе и за кладбище, и за молитву в миньяне, которую ты не прочел. Так что пока дело не сделано – пропускай молитву.
Назавтра он пропустил молитву и тут же получил место для нового еврейского кладбища.
В молитве «Шма Исраэль» сказано: «Говори их (слова молитвы, – И. З.), когда ты сидишь у себя в доме, и когда ты идешь по дороге, когда ты ложишься, и когда ты встаешь». Заметили – здесь как будто есть что-то лишнее? Не сказано «бе-шевет у-в-лехет» («когда сидишь и когда идешь»), а – «когда сидишь в своем доме и когда идешь по своей дороге». Но в Торе нет лишнего. Что же эти слова здесь значат?
Талмуд указывает, что человек, занятый выполнением одной мицвы и потому не могущий выполнить вторую, свободен от второй. Когда ты сидишь дома, или идешь по дороге по своим делам – ты обязан все бросить и читать «Шма». Но если ты идешь спасать еврея от ареста или добиваться открытия миквэ и, занявшись молитвой, не сумеешь выполнить свою задачу, – ты свободен от молитвы.
Мне много приходилось заниматься общественными делами, и этот вопрос меня всегда волновал.
Продолжение следует
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
