Я давал частные уроки математики сыну казанского шапочника по фамилии Ревзин. Был он коммунист и, приводя сына на урок, неизменно демонстрировал мне свою марксистскую эрудицию и пересказывал биографию Карла Маркса. Но еврейская душа была и у него.
У дочери Ревзина родился мальчик. Ревзин пришел ко мне и говорит, что хочет сделать внуку брит, да зять не соглашается. Угрожает бросить семью, если обрезание все–таки сделают.
Я отправился на переговоры, но ничего не вышло. Здесь было дело серьезное, принципиальное. Несколько раз приходил, убеждал как мог – не хочет, и все.
А тут как раз приехал моэль из Свердловска. Побыл в Казани, сделал два-три брита и собрался уезжать. Оставалось всего несколько часов, когда еще можно было сделать брит. Как быть? Прийти в семь утра, до того как отец ребенка уйдет на работу? Не в семь, ну, в семь с половиной. Что пользы? А позже – не могу, самому на работу надо. Решили: давай попробуем все-таки, зайдем…
Было раннее утро, когда мы с моэлем после молитвы явились к Ревзину. Сидим в кухне, беседуем. Старик Ревзин говорит:
– Что я могу? Я уже говорил с зятем сколько мог, и все без толку. Если бы его хоть дома не было!
Сидим. Мы – в кухне, зять – в комнате: они жили вместе.
Вдруг Ревзин спрашивает у моэля:
– А ножичек у вас с собой? Тот отвечает:
– С собой.
Ревзин говорит:
– Вы знаете что? Подождите!
Дал знак – пришла дочка с ребенком.
– Давайте, делайте!
– Но зять сейчас здесь! Как бы не помешал?
– Делайте, делайте!
Прямо в кухне – тесно, сквозит – и сделали. Выходит зять. Ну, думаю, сейчас нам достанется! А парень подходит к моэлю, жмет ему руку и говорит:
– Мазл тов, дедушка! Еще сын родится – еще раз сделайте. Ну, что вы скажете про человека? Можно его предсказать? Я и не спрашивал, откуда перемена. Какая разница! Получилось – и хорошо. Свыше помогли.
Съели мы по прянику и разошлись: моэль – на вокзал, а я – на работу.
Это было в пятьдесят девятом году, а в шестидесятом я вынужден был из Казани бежать.
Добавлю только, что этот упрямый зять, как мне передавали, сказал кому-то после моего отъезда:
– Жаль, что Зильбер уехал. Кто бы мной без него интересовался – делать брит, не делать брит! Кому бы до меня дело было?
О РАЗНЫХ ЛЮДЯХ
Прожженный коммунист и «кадиш»
С какими только людьми не сводила меня жизнь в Казани!
В школе рабочей молодежи, где я одно время работал, учился парнишка. Отца его звали Эфраим, фамилию называть не стоит. Приехал он в Казань из Бердичева и был прожженный коммунист.
Женясь, Эфраим поставил невесте условие – никакой мацы в Песах! Когда родился сын, он пригрозил: «Посажу и того, кто устроит, и того, кто сделает брит!» И жену пригрозил бросить.
Он действительно был человек жесткий, и все моэли боялись делать брит младенцу. Но отец Эфраима, глубоко верующий, пригласил моэля издалека, и тот сделал обрезание.
Придя домой и увидев, что произошло, Эфраим собрался выполнить свою угрозу. Но жена остановила его: «Сначала посади своего отца!» Он шумел, возмущался, кричал, что разведется. Едва обошлось…
Я познакомился с этой семьей, когда супруги были уже немолоды, прожили вместе лет двадцать. Жена была из религиозной семьи и всю жизнь проплакала, но все двадцать лет мацы в доме не было. Я проводил в этом доме перерыв между двумя школьными сменами, с часу, кажется, до четырех, и стал здесь своим человеком. И однажды обманул хозяина дома.
В отсутствие Эфраима я спросил у его жены:
– Как же все-таки Песах без мацы? Бедняга отвечает:
– Что я могу сделать? Он ни за что не соглашается. Я говорю:
– Ладно, мацу есть нельзя. А булочки сдобные – можно?
– Можно.
И я научил ее, что делать. Тесто, замешенное из обычной муки, но, разумеется, без дрожжей и совершенно без воды – только на виноградном соке или на масле, не считается хамецом, то есть кислым. Еврейский закон не разрешает такую пищу в Песах в обычном случае, но для больных делает исключение.
В том году Песах был незадолго до Первого мая – «Международного праздника трудящихся», и отмечали его очень широко. Я предложил:
– Очисти квартиру от хамеца, побели ее будто бы в честь Первого мая и выпеки побольше таких «сдобных» булочек.
Так она и сделала. Вычистила печь, напекла булочек на всю пасхальную неделю, и за весь Песах в их дом не вошло ни крошки хамеца.
Раз уж все так удачно получилось, я попросил сестру этой женщины дать ей немного мацы и купить кашерную курицу: на ней ведь не написано, кошер – не кошер. В первую ночь Песах, когда «идейный страж» не видел, сестры ели мацу, и так, на одних булочках, прошла вся неделя.
Помню, через какое-то время я рискнул сказать ему:
– Знаешь, ты в этом году даже хамец в Песах не ел! Он перепугался:
– Как это не ел?..
Не думайте, что я это сделал наобум. О каждой вещи, которую собираешься сказать человеку, надо хорошо поразмыслить: можно говорить или нет? Не вызовет ли это ссоры? Будет ли понято? А тут как-то одно за другим подошло. Двадцатый съезд. Разоблачение Сталина. Эфраим не верил ничему, спорил, возмущался: ведь Сталин был идолом, самым настоящим идолом для массы людей. И все-таки… Момент был такой, что мог повернуть человека. Да и Песах так хорошо прошел. Ну, я подумал и сказал.
Этот самый прожженный коммунист Эфраим рассказал мне такую историю. Еще до войны он был в командировке в Москве и прилег как-то днем вздремнуть.
Приходит к нему во сне его покойная мать и говорит:
– Сынок, сегодня мой йорцайт, почему ты не читаешь «Кадиш» за мою душу?
Он, конечно, решил, что сон – ерунда, но, зная дату смерти матери – девятое ияра, нашел евреев и полюбопытствовал, какой сегодня день по еврейскому календарю. Ему сказали – девятое ияра. В Москве его никто не знал, он пошел в синагогу и прочел «Кадиш».
Это я второй раз услышал про такой сон, только тут человек прилег днем. Слышал я похожую историю и еще раз – от нееврейской женщины, с мужем которой я сидел…
Продолжение следует
Из книги «Чтобы ты остался евреем»
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
