Еврейский Мир

Злата Раздолина — известный израильский композитор, пианистка и певица, лауреат международных конкурсов. Она автор более 600 песен и романсов, вокально-симфонических и камерных произведений, музыки для театра и кино.

Раздолина много гастролирует по миру, она частый гость в Нью-Йорке. Недавно прошел ее гастрольный тур по городам США, и нью­йоркцы смогли побывать на концерте Златы в театре «Миллениум», где она выступала в сопровождении виртуозов клейзмеров. Первого мая Злата исполнила свой «Реквием о Катастрофе» в Стейтен-Айленде, на большом общинном событии, посвященном памяти жертв Холокоста.
Недавно она записала новую телепрограмму с известным певцом Дуду Фишером, который 18 лет назад пригласил Злату Раздолину сделать передачу на Первом канале израильского ТВ, почти сразу после ее приезда на Святую землю.
— Злата, я слышал, что на самом пике вашей карьеры в бывшем СССР вы не уехали, а просто бежали из Ленинграда в Израиль.
— Да, в то время мое творчество, наконец, получило признание, мои произведения исполнялись Эдуардом Хилем, Нани Брегвадзе, Альбертом Асадуллиным и другими известными артистами и лучшими оркестрами на главных концертных площадках, звучали по Всесоюзному радио и ТВ, а также печатались в музыкальных издательствах.
Но к вершине успеха меня привел «Реквием» для хора и оркестра на стихи Анны Ахматовой. Я победила с этим произведением на двух Всесоюзных конкурсах, и «Реквием» прозвучал в Колонном зале Дома союзов на торжественном концерте, посвященном столетию поэта. Это была сенсация! Ведь на конкурс представили свои произведения многие известнейшие композиторы России и Европы, а победила именно я… Овации после исполнения «Реквиема» длились целых 11 минут. Это был ошеломляющий успех, ставший одним из кульминационных моментов всей моей жизни.
Этому успеху суждено было изменить мою судьбу. Переворот в моей жизни произошел по возвращении из Москвы в Санкт-Петербург в результате простого телефонного звонка. На конце провода был незнакомый голос: «Если ты, жидовская морда, еще раз выступишь в нашем Кремле, с нашей Ахматовой, на нашем телевидении, мы прикончим тебя и твоих троих детей. Убирайся поскорее отсюда в свой Израиль!»
Сначала я надеялась, что это розыгрыш, что, может, кто-то захотел надо мной подшутить, но два события заставили меня избавиться от всех иллюзий.
Первым стало известие о гибели одной выдающейся еврейки — адвоката, которая жила в Москве. Ее дом был подожжен и сгорел дотла. Как я узнала позже, она тоже получила звонок от организации «Память»…
Вторым событием, полностью изменившим жизнь моей семьи, стало избиение моего девятилетнего старшего сына. Сосед принес его на руках, избитого и окровавленного. Двое мужчин пристали к нему, игравшему в баскетбол во дворе дома. Они избили его и в завершение сказали: «Передай своей матери от нас привет!» Это было последней каплей! Я поняла, что имею дело с антисемитской организацией «Память» и что моей карьере и жизни в России пришел конец.
Я отменила все концерты в Ленинграде, перебралась с семьей в гостиницу, так как боялась ночевать с детьми и мамой в своей квартире, и пыталась срочно оформить документы на выезд в Израиль. Но в это время уже тысячи российских евреев были в панике. Возможность законно покинуть Россию предоставлялась лишь через год или даже два.
Но Всевышний послал выход из этого положения. Именно в этот момент я получила очередное, третье приглашение выступить в Финляндии и, конечно, с готовностью его приняла. Но попросила друзей-журналистов помочь моей семье попасть из Финляндии в Израиль.
Я заранее отправила свой рояль «для репетиций» в Финляндию и начала свое путешествие с семьей «налегке» — с парой десятков чемоданов, набитых большей частью нотами и музыкальными записями. Важные документы я спрятала под одеждой. Любая тщательная проверка привела бы к обнаружению документов, а следовательно, к моему аресту. Риск был велик. Я знала, что нас остановят на границе, но искренне надеялась, что, когда металлодетекторы не обнаружат никаких драгоценных металлов и ювелирных изделий, нас пропустят.
Таможенница внимательно посмотрела на нашу компанию, попросила всех моих родных выйти из купе, а мне сказала раздеться для досмотра. Мое сердце буквально остановилось. В голове была только одна мысль: «Обнаружит документы… тюрьма!»
И я выпалила: «Не трогайте меня! На мне нет ни золота, ни других украшений! Где ваш металлодетектор? Он докажет, что я говорю правду! Ведите меня к вашему начальнику!»
Я могла накликать сама на себя еще большую беду, но, к великому счастью, таможенница изменила свой тон и ограничилась поверхностным похлопыванием по мне.
Мы пересекли границу и прибыли в Хельсинки. На перроне нас ожидала съемочная группа финского телевидения, которая снимала нашу живописную группу с багажом. Это снова повергло меня в страх, но мои друзья гарантировали, что все видеоматериалы будут показаны только после нашего вылета из Финляндии в Израиль и помогут в борьбе с «Памятью».
Друзья в первый же день принесли мне анкеты для получения политического убежища в Финляндии, а также обещали работу музыканта на финском радио. Мы категорически отказались. «Если уж бежать, то на родину предков, в Израиль, больше ничего и слышать не хотим! Скорее в израильское консульство! К нашим!» — думали мы.
«…Вам придется вернуться назад — в Россию. Там все официально оформите и только тогда отправитесь в Израиль!» — вот что сказали мне в израильском консульстве. Я отчаянно пыталась объяс­нить сотрудникам, что жизнь моих детей в опасности, но они были не склонны усугублять отношения с советской властью, особенно в период, когда вот-вот должны были договориться о массовой иммиграции евреев.
Пришлось в очередной раз обратиться к друзьям, на этот раз к журналистке радио Хельсинки Кристине Рочирк и ее мужу, известному финскому дипломату. Всевышний снова послал спасение — теперь через этих праведников.
Они нашли единственно верный путь разговора с сотрудниками израильского консульства. По сути, они пригрозили сделать достоянием гласности дело знаменитой еврейской артистки и композитора, чьей жизни грозила опасность в России и которой отказали в убежище в Израиле. Они заявили им, что о моей истории расскажут по радио, а по телевидению и вовсе будет транслироваться документальный фильм обо мне. В течение трех дней у моей семьи были все нужные документы, визы и разрешения, а также авиабилеты на Святую землю.
— Откуда в вас еврейское начало?
— Благодаря родителям, особенно маме. Наша семья всегда ощущала свою причастность к еврейскому народу и его наследию. Мой прадедушка Авраам был в России Срубинским, а в Америке стал Рубиным. До революции он был главным раввином Красноярска, но позже, когда начались гонения, решил уехать в Америку с женой и двумя младшими детьми. Старшие дочери (моя бабушка и ее сестра) были к тому моменту замужем за военнообязанными мужьями, и их не выпустили из России.
Всю жизнь мою бабушку преследовали за связь с заграницей: она переписывалась с родителями на иврите, хранила и прятала у себя эти письма. А два года назад, будучи в Штатах, мы встретились с отыскавшимися двумя моими двоюродными сестрами — Эстер Войсиски и Литой Арад. Лита подарила нам прадедушкины ножи (он был еще и шойхет), письма и записи на иврите. Теперь все это наследие перешло в руки моего младшего сына — Бенциона Ласкина (автора статей о Торе в газете «Форум». — Ред.).
Мой дедушка Залман Гельтман, в честь которого меня назвали Златой, до революции тоже был раввином, только в Риге. После революции, уже в Ленинграде, он вместе с бабушкой соблюдал законы Торы, несмотря на царившую в коммунальных квартирах антисемитскую обстановку.
Моя мама была их достойной дочерью, человеком высокой духовности, еврейкой с большой буквы. Она окончила Ленинградский университет как филолог-русист и литературовед, прекрасно рисовала. Мама соблюдала традицию. В нашем доме зажигали субботние свечи, отмечали еврейские праздники, на которые приходило много друзей. А в 1952 году, когда родился мой старший брат, мама тайком уехала из Ленинграда и сделала младенцу обрезание — нашла моэля в каком-то молдавском селе. Теперь мой брат, известный джазовый пианист Григорий Розенфельд, живет в Израиле, у него трое прекрасных детей.
В моей маме удивительно сочеталась любовь к русской поэзии и культуре с сильными еврейскими корнями. Думаю, что в маме, благословенна ее память, секрет и моего еврейско-русского синтеза.
— Как вы пришли к еврейской теме в вашей музыке?
— К еврейской музыке я шла давно. Еще в детстве я знала много песен на идиш, потому что слышала их и от родителей, и на пластинках, и с удовольствием пела их сама. Но мне очень хотелось ближе познакомиться с настоящей музыкой еврейских молитв. Это желание укрепилось, когда в четырнадцатилетнем возрасте я поступила на композиторское отделение музыкального училища при Ленинградской консерватории. В один из праздников я не выдержала, переоделась старушкой, чтобы неузнанной попасть в синагогу, которая находилась буквально в двух шагах от нашего училища. В тот день я в полной мере насладилась красивейшими еврейскими песнопениями и была уверена, что успешно сыграла роль старушки. Но на следующий день секретарь комсомольской организации, которая на занятии сидела рядом со мной, написала мне записку: «Злата, ты случайно вчера не была в синагоге?», на что я ответила: «Случайно… нет!» Слукавив таким образом, я все-таки подчеркнула, что случайно еврей в синагогу не ходит! Как и вообще все в нашей жизни не случайно.
Мне повезло, что завуч нашего училища был евреем. Он сказал мне: «Злата, в следующий раз не рассчитывай на актерское мастерство, над такой ролью нужно работать тщательнее…»
— Как сложилась ваша творческая жизнь в Израиле?
— Через месяц после бегства я уже вновь была на сцене. Многие мои поклонники из России иммигрировали в Израиль. Они практически сразу поддержали мою музыкальную карьеру. В 1991 году я уже выступала перед премьер-министром Израиля Ицхаком Шамиром. Он даже предложил мне и моей семье место для постоянного проживания — дом, который мы могли назвать своим. Но вскоре мы оставили его и поселились на северной границе Израиля в городе Нагария, где и живем до сих пор.
В 1994 году я написала музыку к телевизионному фильму, основанному на знаменитом деле Кастнера. Известный режиссер Ури Барабаш, который поставил этот фильм, писал обо мне: «Ее музыка сразила меня своими мелодичными оттенками и лирикой. Я считаю, что она гений в своем деле…» Это был один из лучших комплиментов в моей жизни. К тому же фильм получил израильскую версию «Оскара».
Многие мои произведения были переведены на иврит, включая мое ключевое произведение — «Реквием». Именно на концерте, на котором я исполняла «Реквием» Ахматовой, мне суждено было встретить мужчину, который позже стал моим мужем — Шломо Блумберга. Он сказал: «Если ты смогла написать столь сильную музыку к «Реквиему» Ахматовой, ты должна написать и музыку вот к этой поэме…» — и вручил мне «Песнь об убиенном еврейском народе» известного польского поэта Ицхака Каценельсона, писавшего на идиш. Так появился мой второй «Реквием», еврейский.
Когда я сочиняла музыку к «Реквиему» Каценельсона, я видела моих погибших родственников. Мой папа, Абрам Розенфельд, был младшим из 11 детей в большой еврейской семье из города Турова в Белоруссии. Только он и две его сестры успели сбежать от немцев из горящего Минска. Все его остальные братья и сестры вместе с их детьми погибли в Минском гетто. Моя бабушка была сожжена прямо в синагоге в Турове вместе с другими евреями этого города. Для меня очень важно, чтобы «Реквием» был вечным напоминанием всем тем поколениям, которые были рождены после Холокоста. Мы не должны забывать о нем. Никогда!
Сегодня «Реквием о Катастрофе» на стихи И. Каценельсона звучит на 20 радиостанциях мира, вошел в учебные пособия, изданные в Израиле для стран СНГ, а также исполняется в разных странах мира.
В 2002 году я впервые выступила с этим произведением в США вместе с Филармоническим оркестром Бруклина на ежегодном концерте ICOR, который состоялся в Нью-Йорке, на Манхэттене, перед тремя тысячами зрителей. Концерт был организован известным в США продюсером Джерри Джекобом, во главе оркестра стоял маэстро Аркадий Лейтуш, перевод поэмы на английский читал артист Голливуда Фриц Вивер, а я играла на инструменте и пела на иврите.
В 2003 году я впервые вернулась с большими концертами в Петербург и Москву, где все эти 13 лет, с момента моего побега из бывшего СССР, не могла появляться.
Я вообще боялась гастролировать, и не только в России, куда мне действительно нельзя было приезжать до распада СССР, и даже какое-то время после этого, но и в любых других странах мира, в общем говоря, за пределами Израиля. Мне казалось, что может произойти что-то такое, что помешает мне, не дай Б-г, вернуться домой, в Израиль, и этот страх пересиливал мое желание выступать за рубежом. Только после этих гастролей я наконец почувствовала себя способной свободно гастролировать.
В 2004 году я получила благодарственное письмо от премьер-министра Израиля Ариэля Шарона за свой «Реквием о Катастрофе».
В последние годы я часто выступаю с концертными программами в США, Канаде, Европе и России. Недавно в Москву «вернулся» мой «Реквием» на стихи А. Ахматовой — то самое произведение, которое двадцать лет назад запустило механизм, вынудивший меня бежать из России. И исполнялся он, по иронии судьбы, Симфоническим оркестром МВД России под управлением Ф. Арановского в Международном доме музыки в Москве. Исполнение вновь имело огромный успех. Что ж, москвичи тепло принимают то, что им нравится!
Я благодарю за это судьбу. Особенно мне нравится, что теперь уже ничего не надо скрывать, и рядом с моей фамилией всегда соседствует одно слово, определяющее, кто я, зачем я, и подчеркивающее важность и неслучайность моего присутствия в любой ситуации — ИЗРАИЛЬ.
— Скажите, положа руку на сердце, вы не жалеете, что бежали из России, оставив там свой успех?
— Сейчас, оглядываясь назад, я благодарю этих антисемитов за все случившееся. В их уста были вложены слова, с которыми Всевышний обратился к Аврааму: «Иди в свою страну!» Что же делать, если эти слова должны были передать эти люди, или «нелюди», мне, внучке и правнучке раввинов, забывшей на время, для чего я пришла в этот мир и что мне нужно сделать в этой жизни для моих детей.
Я поняла, что мне было суждено хранить верность моим предкам раввинам, роду, и что я обязана была продолжить их судьбу.
В Израиле, не раздумывая, мы с мамой дали детям религиозное образование и сами намного более серьезно начали соблюдать еврейскую традицию. Я могла теперь «безнаказанно» находиться в синагогах и слушать, слушать, и плакать, и молиться…
Это было компенсацией нашего прошлого. Совершив это раскаяние (на иврите — «тшуву»), мы хотя бы поняли, зачем это все произошло.
Особенно счастлива была моя мама! Будто радовалась, что возвращает своему народу самое дорогое — своих детей и внуков, и сама сможет умереть и быть погребенной по всем еврейским законам на Святой земле, исполнив свой долг. Так и случилось. Все мои дети получили религиозное образование, двое сыновей стали раввинами. На похороны мамы в 2005 году в Нагарию приехали люди со всех концов Израиля, и среди них — известные раввины и политики.
Они отдали последний долг моей маме, благодарили ее за то, что она сумела воспитать для народа Израиля своих детей и внуков. Мой старший брат прочитал поминальную молитву «Кадиш». Светило солнце, и море сверкало совсем недалеко от нас. Я плакала, но почему-то ощущала, что мамина душа спокойна и, наверное, где-то недалеко от нас, ведь небеса над этой землей — ближе… Как писал израильский поэт Владимир Добин, «здесь даже небо ближе»…
Я знала, что мои сыновья стали раввинами по ее желанию, и дай-то Б-г, чтобы и внуки, и правнуки тоже продолжили еврейскую традицию и наш род. Наверное, в этом смысл маминой жизни, моей жизни и вообще еврейства как такового.
Что ж, спасибо, мама!

Беседовал Лев КАЦИН

Оцените пост

(голосовало: 2, средняя оценка: 5,00 из 5)

Загрузка...

Поделиться