Эта история завязалась просто и буднично. Мне сказали, что зять моих знакомых, Рони Дрори, побывал в Дженине, накладывал там тфиллин под пулями и чудом уцелел после той чудовищной пятницы, когда от снайперов погибли около десятка наших солдат.
«Поговори с ним». – «Поговорю».
И вот я иду по интеллигентному Бейт-Керему (район в Иерусалиме), захожу в прохладный подъезд, звоню. Мне открывает коренастый полноватый Рони, в начале своих тридцати. Он клонирует один из самых распространенных израильских типажей: расхлябистые летние брюки «в три четверти», небольшая кипа, первая степень по биологии и работа над второй параллельно с приработком в университетской лаборатории. Двое детей. Сабра, родители приехали из Риги, дав ему в наследство мягкий и спокойный тон.
«Давай говорить тихо, я только-только уложил свою детвору». – «Хорошо, давай тихо».
Пасхальный седер Рони провел в семье своего тестя. Назавтра ему позвонил командир части, где Рони делает «милуим» (военная служба несколько недель в году).
— Мы решили не ждать, пока почтальон разнесет вам письма. Собирай вещи и давай на базу…
Их часть была «пехотой вообще». «Милуимников» часто не разделяют по прежним подразделениям, а суют всех в один котел. Их повезли на север. Там несколько дней они тренировались на «застроенной территории». По-штатски говоря, учились вести уличные бои.
Рони вспоминает: «Все ощущали, что прорвало нарыв, что теперь мы сможем действительно защищать наши города и наших близких. Левые предсказывали, и арабы им верили, что эта мобилизация будет провальной. Напротив, на базу явилось 99% с хвостиком. Пришли даже те, кто годами увиливал от милуим. Наша рота распухла, число бойцов перевалило за сотню».
Выступая перед солдатами, раввин сказал:
— Вы начинаете операцию в седьмой день Песах, когда Нахшон бен-Аминадав первым прыгнул в море, и оно расступилось перед евреями. Наша часть называется «Нахшон». Нам предстоит первыми войти в Дженин, захватить «ворота города», чтобы помочь другим продвигаться дальше…
Милуимники, мужчины за тридцать и с брюшком, испытали прилив воодушевления, хотя их оторвали от пасхальных столов. Они понимали, что по ним будут жарить из всех «калашниковых», которые наши политики в свое время щедро раздали палестинцам. Я слушал Рони, и у меня пробежал холодок по спине.
Ночь была дождливой. Они двигались по горам и по грязи, таща тяжелое снаряжение. Кто-то обморозился. Их несли на носилках. На рассвете рота захватила высоту с несколькими домами на окраине Дженина. Дома были пусты. Жители, очевидно, понимали, что здесь готовится «Сталинград», и убежали.
Рони вспоминает: «Конечно, свистели пули. Но это не то, что было потом, когда в тебя палят из бойницы и вас разделяет всего десять метров. Поэтому у нас была возможность стоять у окна и смотреть, как «голанчики» из «садир», частей срочной службы, действуют под нами. Эти мальчишки, лет по девятнадцать, двигались очень слаженно и с ошеломляющей быстротой. «Как в кино, — подумал я. — Но так же, как в кино, эти мальчики иногда падали, и санитары уносили их».
Рони был экипирован, как какой-нибудь «супермен» с детской картинки: каска, бронежилет, наколенники, винтовка, гранатомет. За нагрудник с одной стороны был заткнут мобильник, а с другой — лекарство от астмы. Ближе к ночи он нашел время позвонить жене:
— Тали, я беседер. Как дети? Да, мы под Дженином. Здесь довольно тихо. Телевизор? Мало ли что показывают. Ты же знаешь, эти «мамзеры» всегда ищут какой-нибудь жуткий кадр… Жаль, что я не успел захватить тфиллин. По утрам те, кто имеют — к ним выстраивается целая очередь…
Тфиллин успел захватить с собой Йорам Леви, мастер с фармацевтической фабрики. В роте его считали немного чудаком: учил Тору в любую свободную минуту. Однажды Рони одалживал у него тфиллин, не успев вытереть руки насухо, и на футляр упала капля. Йорам раскричался:
— Тембл! Ты что, не знаешь, что, если вода просочится внутрь, они станут негодными?
Через несколько дней Йорам погиб.
Рони вспоминает: «Есть грань, которой не поможет ни выучка, ни смелость, ни мгновенный расчет. Это когда в тебя могут выстрелить с близкой дистанции и из любой щели. Тогда чувствуешь «ашгаху», надзор Творца. И молишься».
Молодые мужчины с растущим брюшком, успокоив вечером родных, утром снова заходили в тесные улочки Дженина, чтобы сказать арабским убийцам: «Мы пришли за вами…»
Со второго этажа четверть часа тому назад по нашим солдатам стреляли палестинцы, а сейчас, настигнутые ракетами, лежали их обугленные трупы, которые сбросили вниз. На третьем этаже разместился Рони с товарищами. Пол был таким горячим, что даже в ботинках было трудно по нему ходить.
Рони вспоминает:
— Постепенно территория, которую обороняли террористы, уменьшилась до нескольких сот квадратных метров. Конечно, мы побеждали. Но параллельно с этим увеличилась концентрация их огня…
На аэрофотокарте тот дом был обозначен неточно. Хозяин, наверное, успел что-то достроить или перестроить. Командир роты пытался взорвать железную дверь и был убит на месте. Ребята из их взвода, и Рони с ними, бросились в обход, в узкий проулок, и под сплошной шквал огня. Откуда стреляли — не определишь. Может, из этого дома, может, из соседних. Потом оказалось – отовсюду.
Несколько убитых. Много раненых. Рони был ранен в ногу и все же, спасая жизнь, выскочил из проулка, укрывшись за бордюрчиком полуметровой высоты.
Рони вспоминает:
После падения фашистского Берлина английский фельдмаршал Монтгомери спросил у Жукова: «Как вам удалось провести по улицам Берлина, где столько огневых точек и баррикад, свои танки?» — «А я пустил вперед свою пехоту», — с приятной улыбкой отвечал советский маршал. Сколько он ее, этой пехоты, угробил, он не сказал.
Рони помнит, как палестинский снайпер вел огонь, укрывшись на верхушке минарета. Их командир просил обстрелять ракетами мечеть, но начальство не дало согласия. Что скажет CNN?..
А что скажут еврейские матери? Страшась их глаз и видя списки потерь, командование, в конце концов, пустило вперед бронированный бульдозер, который обрушил стены последнего дома, где засели террористы, и проехался по ним. Если бы наши тактики и стратеги догадались сделать это раньше, многих жертв могли бы избежать.
Где найти прививку, которая поможет офицеру, достигшему полковничьего чина, продолжать думать о войне, а не о прессе и политике?
Рапортуя о гибели наших ребят, диктор радио упомянул сначала минную ловушку, взрыв большой силы и т. д. Ничего подобного. Их просто послали вперед вместо танков.
Дженин покорился. Наши «милуим» подходили к концу. Ребята из нашего взвода — те, что остались в живых, — часто собирались вместе. Мы не обсуждали, кто виноват, почему так вышло. Нам было важнее посмотреть друг на друга. «Ма мацав? Ата беседер?» Нам нужно было знать, что мы можем продолжать наш путь…»
То есть воевать, если будет на то нужда. Мы привыкли ругать израильтян, я лично привык. Вот сейчас пишу эти строки, а они орут на улице в два часа ночи, не догадываясь, что соседи спят. И тем больший контраст: спокойное мужество Рони Дрори и его товарищей просто потрясло, просто ошеломило меня.
Рони, слышишь? Ты крепко утер мне нос!..
Он не слышит. Он зашел в другую комнату проверить, как спят его птенцы.
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
