Хотите погрузиться в ностальгические воспоминания о детстве и юности? Поезжайте в Яффо на блошиный рынок.
Расположенный в двух шагах от легендарной площади, в центре которой высится турецкая башня с часами, в последние годы он изменил не только облик, но и нрав. Внешние приметы обновления — вымощенная камнями мостовая, фешенебельные рестораны и кафе.
Сюда, в отреставрированную часть блошиного рынка, переместился и эпицентр коммерции. Насладившись свежими стейками с хумусом и отведав турецкого кофе, искатели приключений непременно заглянут в антикварные лавки и мебельные салоны. Те, кому особо повезет, наверняка отыщут в океане подделок подлинную жемчужину: старинный золоченый патефон… Диковинный светильник… Персидский ковер… Трогательную (как в серванте у бабушки) статуэтку…
— Простите, пожалуйста, можно ли с вами побеседовать? — окликаю смуглого старика в черной кипе.
— Присаживайтесь… — предлагает он с широкой улыбкой.
Примостившись прямо на асфальте рядом с восседающим на стуле старцем, включаю диктофон.
— Вы что ли записывать меня вознамерились? — смотрит он с подозрением на чудо профессиональной журналистской техники.
— А почему бы нет?
— Вначале докажите, что вы из редакции, а не из…
По многозначительной паузе догадываюсь, сотрудников какого заведения опасаются на блошином рынке. Ну, конечно же, — “мас ахнасы”, Главного налогового управления. Те, впрочем, на “дело” ходят парами, а я явилась на рынок в гордом одиночестве.
На всякий пожарный демонстрирую Давиду (так зовут случайного собеседника) удостоверение.
— Никаких фотографий! — предупреждает он.
Давид обитает на блошином рынке 30 лет.
— В былые времена здесь было шикарно — настоящий народный рынок, а в последние годы — противно, — констатирует он.
— Почему?
— Торговля не идет, владельцы многих лавок обанкротились.
— Но ведь все лето муниципалитет Тель-Авива — Яффо проводил на блошином рынке всевозможные мероприятия — выставки, концерты…
— Мы были чужими на этом празднике жизни, — объясняет Давид. — Кафе и рестораны работали на полную катушку, но торговцы до ночи в лавках не засиживались: бессмысленно…
Связывает ли старожил рынка сложившуюся здесь ситуацию с усугубляющейся в стране бедностью? И да и нет. Богачами старьевщики и антиквары отродясь не были, но всегда могли заработать на питу с шуармой.
— А сейчас продашь за день товара на 20 шекелей, после чего инспектор муниципалитета вчинит тебе штраф на 500. Вот и попробуй выжить.
Смысл брошенной Давидом туманной фразы прояснится позже, в финальной части моих похождений. А пока мой собеседник вдохновенно описывает этническую структуру блошиного рынка:
— Настоящий “кибуц галуйот”: я, например, репатриировался из Триполи, столицы Ливии. Есть среди нас выходцы из Польши, России, Туниса, Марокко, Йемена. К старожилам относятся “магрибы” (выходцы из Марокко, Туниса, Алжира) и “русские” — представители второй алии. В 70-е годы появились грузинские евреи… Многие лавки представляют собой семейный бизнес и переходят от поколения к поколению.
Давид и его семейство (родители и семеро детей) добирались в Эрец-Исраэль на пароходе. Поселились в кибуце Шаар ха-алия в районе Хайфы, затем Давид перебрался в другой кибуц — Гиват Бренер.
— Однокомнатную квартирку в Яффо мы купили в начале 50-х, — вспоминает он. — Отслужил в армии, женился, родились дети (одна из моих дочерей, Илана — офицер ЦАХАЛа).
— Сколько ей лет?
— Пятьдесят! А мне — 68. Я очень рано женился — в те годы это было принято. Один из моих внуков служит в армии.
Давид считает себя богатым отцом и дедом: четверо детей, восемь внуков. Показательная еврейская биография, но… Фамилию свою он не афиширует.
— Кстати, чем вы торгуете?
— Ничем! Просто привык к рынку, он для меня — что дом родной. Прежде мы жили в квартале Флорентин. Продали квартиру и перебрались в Бат-Ям. Каждый день я приезжаю на рынок, чтобы посидеть в тенечке пару часов, воздухом подышать, атмосферой проникнуться. Прикипел душой к этому месту… Сверните вон на ту улочку, зайдите в третью по счету лавку и поговорите с Ури, — рекомендует Давид. — Он — душа блошиного рынка. Ветеран! Знает всю историю — от “а” до “я”…
Все могут короли?
— Ури — король блошиного рынка, наш духовный учитель, — подтверждают торговцы, к которым я успеваю обратиться по пути к указанной Давидом лавке. В констелляции с «алте захен» высокопарная фраза «морэ рухани» («духовный учитель») звучит курьезно, но если Ури заслужил столь высокое звание, значит, личность он неординарная.
Лавка, которую держит Ури, смахивает на сарай старьевщика. Но если присмотреться, здесь можно обнаружить немало интересного. Например — картонную коробку с книгами.
Грузчик выкатывает ее на тележке и волочит к автомобилю респектабельной дамы. Судя по переплетам, многие ивритские издания — находка для букиниста.
Ури, в отличие от Давида, — гордый сабра, родился в Израиле.
— В 1927 году в Афганистане убили моего деда, Моше, — говорит он. — Дед был человеком зажиточным, известным торговцем коврами. В 1933 году отец с матерью пешком отправились в Палестину. Путь их лежал через Персию, Ирак, Сирию, Ливан. В конце концов добрались до Кфар-Гилади…
На севере родители надолго не задержались: перебрались в тель-авивский квартал Шапиро, где в 1950 году Ури появился на свет.
— Нас четверо братьев и сестер, — говорит он. — Яффа, моя мама, жива (дай ей Б-г здоровья), а отец, Эзра, умер. Он был сапожником.
Многие старожилы «шхунат» Шапиро чинили у него обувь. Зато в наши дни старые башмаки не ремонтируют, а выбрасывают, так что сапожное ремесло постепенно исчезает.
В июне 1967 года, через неделю после окончания Шестидневной войны Ури был призван в армию, в танковые войска.
— Первая половина 1967 года была очень тревожной, — вспоминает он, — зато и радость победы описать невозможно: народ был в эйфории. В Тель-Авиве и до войны атмосфера была замечательная: добрососедские отношения, готовность прийти друг другу на помощь. А после победы люди просто танцевали на улицах.
В Войну Судного дня Ури (теперь уже солдат-резервист) служил водителем грузовика.
— Мне довелось побывать даже на Синае, — говорит он.
— И всю жизнь вы держите лавку на блошином рынке?
— Да, семейное предприятие…
Ури с нескрываемой горечью описывает метаморфозы, произошедшие с рынком за 40 лет: если прежде основную массу покупателей составляли живущие на территориях арабы, то в последние годы — после двух кровопролитных интифад — постоянная клиентура почти полностью исчезла, а обзавестись новой в столь модерновом мегаполисе, как Тель-Авив, крайне сложно.
— В последние 2-3 года работы на рынке нет, — констатирует он. — Только у владельцев кафе и ресторанов дела идут замечательно. Территории закрыты, арабов в пределы «зеленой черты» не впускают, а другой клиентуры у нас никогда и не было.
— Я, например, помню, что в 90-е годы многие тель-авивские модницы ездили на блошиный рынок, чтобы прикупить пикантную бижутерию или одежду из индийского хлопка… Один именитый юрист регулярно покупал здесь антикварную мебель, настенные часы с кукушкой, а однажды привез с блошиного рынка гобелен с изображением Ленина.
— Прежде покупали у нас и выброшенную в преддверии праздников старую мебель, и электроприборы, — говорит Ури. — В последние годы нуждающиеся запросто могут получить все эти вещи бесплатно: вон сколько развелось благотворительных организаций.
На горизонте появляются инспекторы муниципалитета. Рынок разом затихает…
— Штрафуют нас буквально за всё, — говорит Ури. — Выставишь у входа в лавку стул — схлопочешь штраф. Инспекторы муниципалитета постоянно к нам придираются. Начались гонения с тех пор, как здесь вымостили новую мостовую.
Сами торговцы говорят об этом нехотя, с опаской: вдруг я вовсе не журналист, а тайный агент полиции?!
Вот и Ури фамилию свою называть не стал, хотя, по собственным его словам, он «никого не боится».
Оборотная сторона медали
Двигаю в сторону мебельных джунглей. Людей в торговой части рынка мало, но именно здесь и сосредоточена вся экзотика.
— Каких-нибудь 20 лет назад горожане приезжали, чтобы отовариться, — говорит Цвика, владелец магазина с претенциозным названием «Ретро». Одна вывеска чего стоит! Намалевана она нетвердой рукой на белой деревяшке.
К Цвике меня направил мрачный безымянный торговец из лавки напротив. Если там мое внимание привлекла гигантских размеров лупа, то здесь — раритетный фотоаппарат.
— Сколько же ему лет? — спрашиваю я Цвику, указывая на диковинную, по нашим «цифровым» временам, камеру.
— 40-50, — отвечает он. — Антиквариатом эту штуковину никак не назовешь.
— Кто охотится за такими вещицами?
— Коллекционеры. Но не только! В последние годы ретро — крик моды. Людям надоели крупные торговые центры-близнецы, приелся ширпотреб, вот и приезжают на блошиный рынок, чтобы развеяться и получить удовольствие. Многие ищут здесь собственное прошлое, предаются воспоминаниям. Покупают светильники 40-50-х годов, ищут настенные часы. Такие, как эти…
(Цвика указывает на ходики с нестандартным циферблатом).
— Их мне продала замечательная старушка. В нынешнем состоянии более 50 шекелей они не стоят, но если отреставрировать, можно выручить за них 200-300 шекелей. Кстати, восстановлением старых вещей занимаются репатрианты из России. Золотые руки!..
Цвика, подобно другим торговцам, тоже держит в тайне свою фамилию и прикрывает всей пятерней направленный на него объектив.
Подозрительность и усиленные меры предосторожности естественны: общеизвестно, что на блошиный рынок стекаются не только выброшенные, но и краденые вещи, в том числе ценные. И даже если тот или иной торговец краденым не торгует, риск в его деле все равно присутствует: попробуй узнать, как попали в руки бомжа инкрустированный портсигар или музыкальная шкатулка?
Квартирные кражи полиция в большинстве случаев не расследует — ограничивается регистрацией жалобы, подать которую тоже, впрочем, спешит далеко не каждый пострадавший. К чему суетиться, если воров все равно не поймают? Официальная бумага из полиции требуется лишь в том случае, если содержимое жилища застраховано и хозяева могут на основании выданного документа получить компенсацию.
Однако страхуют свое имущество далеко не все граждане: когда не можешь свести концы с концами, вряд ли станешь выбрасывать ежемесячно пару сот шекелей на такую страховку.
В августе 2004 в одном из магазинов был обнаружен свиток «Мегилат Эстер» столетней давности. Следователи полиции, прибывшие на блошиный рынок по сигналу кого-то из книголюбов, конфисковали уникальный экземпляр и стали искать его хозяев, так как подозревали, что свиток — краденый…
Трагический финал под звуки восточной музыки
Напоследок знакомлюсь с диковинными музыкальными инструментами народов мира: в одной из лавок струнно-щипковый арабский уд соседствует с балалайкой и… скрипкой!
— Ручная работа! — сообщает владелец. — Мастерят эти уды в Египте и Турции из древесины дуба. А вот и сас — очень популярен в наших краях. Кстати, исполнители восточной музыки могут купить электрический уд — звучит гораздо богаче, чем электрогитара…
— Предъявите журналистское удостоверение! — выскакивает из-за прилавка вертлявый помощник грузного лавочника.
Снова, в который раз, извлекаю из рюкзака документы, но по ошибке вместо удостоверения государственного пресс-бюро в моих руках оказываются… водительские права. Лавочник, впрочем, удовлетворен. Без бумажки ты букашка, в данном случае — блоха…
Настоящая «бомба» ожидает меня в стороне от торговых рядов: на переднем стекле моей потрепанной на севере во время Второй ливанской войны машины зловеще белеет штраф. 100 шекелей за парковку в неположенном месте.
Кстати, край тротуара — в бело-голубых полосках, позволяющих парковку!
Сюрреализм…
Впрочем, торговцы были правы: на блошином рынке штрафуют всех и за всё. Но и за эту весьма ценную информацию надо платить.
Евгения Кравчик
Опубликовано
в израильской газете «Новости недели»
Опубликовал:
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
