Во времена или в безвременье Черненко, в сентябре 1984 года, в Москве начался безлимитный матч на звание чемпиона мира между Карповым и Каспаровым – самое удивительное соревнование в истории шахмат.
В матче, игравшемся до шести побед, одержанных одним из соперников, Карпов повёл после 27 партий – 5:0. Гарик напоминал с этого момента Индиану Джонса, сорвавшегося в пропасть, но в последний момент, зацепившегося за какую-то колючку. Казалось, эта колючка кандидата в чемпионы долго не выдержит. Но проходит ещё 21 партия… И счёт уже 5:3…
Карпов, очевидно, измотан. Тут вступает в действие великая карповская политическая машина. Замысел – прервать матч на три месяца, после чего дать отдохнувшим соперникам завершить его. На уровне какой инстанции этот замысел дал сбой, я не знаю. Матч прерывают. На финальной пресс-конференции президент ФИДЕ Флоренсио Кампоманес объявляет матч «не закончившимся» и неожиданно назначает через год новый матч со счёта 0:0. Конечно, это вопиющее нарушение правил. Но приемлемое, кажется, для обеих сторон.
И тут Каспаров встаёт (он сидел во время пресс-конференции в последних рядах зала), и идёт к сцене. «Я протестую», – заявляет он. Каспаров отказывается играть в политические игры советского начальства. Похоже, это был протест не против ущемления его прав: как-никак, тает перевес Карпова в два очка. Это протест против всемогущества советской системы, которая может назначить чемпионом того или этого, а может и уничтожить шахматиста. Это не просьба «выберите меня», а отказ признать над собой власть советского начальства.
Происходит процесс рождения Кас-парова, того, которого мы знаем сейчас, – бунтаря и диссидента. Уходит в прошлое кандидат в новые любимцы партии.
По большому счёту, это стало финалом чемпионства Карпова. Карпов привык побеждать в рамках советской системы. Каспаров на той памятной пресс-конференции из советской системы вышел.
Карпов попытался доказать, что в момент, когда матч остановили, он ещё мог играть. Через неделю после той пресс-конференции Карпов отправился в Швецию играть в командном первенстве Европы за советскую команду. Не выиграв в соревновании ни одной партии, Карпов никому ничего не доказал. А в ноябре 1985 года в новом матче Карпов потеряет звание чемпиона мира.
Во время первого матча Карпова и Каспарова у меня случился «контакт с властью», открывший мне кое-что интересное в психологии общения КГБ и граждан страны, находившихся вне этой организации. Как-то я встретил отказника из «разъединённых семей», шахматного мастера Володю Пимонова. Его не выпускали в Данию к жене-датчанке. Володя сказал мне, что познакомился на матче с американским журналистом, и тот выразил желание встретиться со мной.
— Так привези его к нам, – предложил я.
— Нет, твоя квартира прослушивается и просматривается КГБ – ответил Володя. – Я не хочу «светиться» в таком месте.
Пришлось назначить свидание на улице. Мы встретились морозным декабрьским утром у какой-то подворотни на Проспекте Мира. Американским журналистом оказался Фред Вейцкин, который привёз в Москву своего восьмилетнего сына Джошуа и тренера сына, Брюса Пандольфини, показать тем матч на первенство мира. Джошуа в тот год был чемпионом Соединённых Штатов в возрастной группе до восьми лет и считался вундеркиндом.
Мы постояли немного у подворотни. Москва была не тем городом, в котором можно было пообщаться с людьми в кафе или в ином публичном месте.
Я слышал от Гены Сосонко такую шахматную байку. Голландский гроссмейстер Ханс Рее и западно-берлинский международный мастер Карл Леман осенью 1978 года приехали в Киев играть в международном турнире. В первый же вечер они спустились в фойе гостиницы «Славутич», в которой жили, и спросили у швейцара, куда бы им отправиться, чтобы приятно провести время. «Такая информация стоит денег», – ответил швейцар и, получив четыре западногерманские марки, открыл иностранцам секрет: «Вечером в Киеве пойти некуда».
Москва в то пору не отличалась в этом отношении от столицы союзной республики и в дневное время. И я предложил Пимонову:
— Может быть, всё-таки поедем к нам?
— Хорошо, но машину мою поставим на другой улице, и к вам пройдём незаметно, – согласился Володя.
С параллельной улицы мы шли к нашему дому дворами между замёрзшим бельём, которое висело на приспособленных специальных столбах. О времени, проведённом нами в тот день с Вейцкиными и с Пандольфини, желающие могут прочесть в превосходной книге Фреда Вейцкина «В поисках Бобби Фишера» (Searching for Bobby Fischer) и в его статье «Больше не пешки» (Pawns no more), целиком посвященной визиту к нам и опубликованной в конце 1984 года в журнале New York. В известном фильме, снятом по книге Вейцкина, их поездка в Москву, к сожалению, не показана.
Рукопись статьи Вейцкина, завершённая в Москве, а также примечания к моим партиям, которые я надиктовал в тот день Пандольфини для американского шахматного журнала, постигла лучшая участь, чем мою статью, припрятанную в грязном белье Крисчиансена. Вейцкин, как он описывает в своей книге, пришёл в американское посольство, которое в те годы размещалось на улице Чайковского, и сказал консулу, что он хотел бы переслать в Америку дипломатической почтой свою рукопись. «Никак невозможно», – ответил консул, показывая пальцем на стены, имеющие уши, а потом тем же пальцем на ящик стола, в который нужно положить рукопись.
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
