Второй сын рава Нафтоли (у него было трое сыновей), рав Ицхак Циюни, в тридцать шесть лет возглавил общину города Режица (ныне Резекне) — стал Режицер ребе.
Было это во второй половине позапрошлого века.
Его сын рав Бенцион — мой отец.
Я знаю о своем деде только по рассказам. Говорили, что весь день он проводил в синагоге, всегда в талит гадоль и тфилин — он снимал их только с заходом солнца.
В общине Режицы было немало знающих людей, и дед обычно предлагал им выслушать всякий вопрос, с которым к нему в синагогу приходили люди. Он выяснял мнение знатоков по этому вопросу, а потом высказывал свое. Он и сыновьям своим завещал поступать так же, так и написал в завещании.
Должен сказать, что отец мой следовал этому указанию. Помню, в годы войны, в суровый голод, отец разрешил евреям казанской общины некоторые «облегчения» (это термин, обозначающий смягчение правил выполнения той или иной заповеди; обратное действие называется «хумра», устрожение). Отец разрешил непосредственно в Песах печь мацу, есть горох и другие бобовые. Это решение он обсудил и принял в присутствии двух раввинов, бывших тогда проездом в Казани. В пятницу вечером, проходя по дороге в синагогу мимо еврейских лавок, Режицер ребе всегда следил, чтобы они были закрыты до начала субботы.
Мне довелось встретиться с женщиной, гостившей в те времена в Режице. Она описала мне такую сцену. Стоит она на тихой вечерней улице. Близится наступление субботы. Вдруг начинается страшная суматоха: все спешат, суетятся, галдят, лавки закрываются — только ставни хлопают. Она спрашивает в страхе: «Что такое? Что случилось?» А ей отвечают: «Реб Ицеле идет!»
Люди издалека приезжали к Режицер ребе за советом. И всем были известны случаи, когда невнимание к словам ребе кончалось очень печально. Его любили и боялись.
В народе всегда рассказывают истории о мудрецах. О моем деде тоже рассказывали чудеса. Два таких рассказа я здесь и приведу.
Накануне субботы евреи мылись в бане. Случилась ссора, и один дал другому (а это был меламед — учитель, обучающий мальчиков Торе) пощечину. Режицер ребе увидел это и воскликнул: «Рахмонес, идн! — Евреи, пожалейте! Дайте ему сдачи! Поскорее!» Но никто этого не сделал.
В тот же вечер обидчик меламеда подавился во время субботней трапезы и умер. Тогда евреи поняли, о чем просил ребе: если бы ударившему вернули пощечину, он избежал бы более сурового наказания.
Вторая история, про парикмахера, требует небольшого предисловия, а именно: еврейский закон запрещает бриться опасной бритвой — бриться евреям можно только специальной машинкой.
Все в городе строго придерживались этого правила. Но вот один еврей открыл в Режице парикмахерскую и стал брить лезвием. Режицер ребе вызвал его к себе и предупредил:
— Слушай, дорогой, нельзя брить лезвием, делай по-другому! Тот обещал, но прошло некоторое время, и стало известно, что он продолжает брить евреев лезвием (может, потому, что лезвие брило чище тогдашних машинок, и, увы, на это был свой спрос). Ребе опять его вызвал:
— Сын мой, ты же сказал, что не будешь? Парикмахер возразил:
— Ребе, надо же как-то зарабатывать! Если я не буду так брить — что я буду есть?
Тогда ребе сказал:
— А когда есть, что есть, что из того?
И больше ничего не добавил. Вскоре парикмахер заболел раком. Ему давали лучшую пищу, но есть он не мог…
Еврей из Режицы рассказывал мне, что мальчиком любил следить за таинственным ребе. Однажды видит: реб Ицеле, как всегда, в талес и тфилин, идет по улице и вдруг сворачивает в узкий проулок между домами и что-то там делает. Мальчик дождался, пока ребе уйдет, и заглянул в щель. Там лежала собака со щенятами. Ребе приносил ей еду…
Как-то в Казани (мне живо помнится улица Овражная, на которой мы тогда жили) к нашей соседке Гуревич приехала в гости ее мать. Я с ней разговорился и сказал, что отец мой родом из Режицы.
— Из Режицы? Где реб Ицеле? — воскликнула она. — Он же спас мою мать!
И рассказала такую историю.
Весенним утром ее мать, выстирав белье, пошла, как обычно делали в то время, к мосткам на реку полоскать. Когда она проходила мимо синагоги, оттуда выбежал шамес (служка) и окликнул ее: «Реб Ицеле просит тебя подождать». Она ждала минут пятнадцать-двадцать. Наконец шамес вышел и махнул рукой: «Можешь идти».
Женщина удивилась: зачем ее задержали? Но когда пришла на реку, то глазам своим не поверила — мостков как не бывало! Их снесло половодьем, пока женщина ждала ребе. А если бы она, не дай Б-г, стояла на мостках?!
Реб Ицеле был женат вторым браком на Хаве, дочери рава Иоселе Креславера, мудреца и каббалиста. В первом браке у него было несколько дочерей и сын — рав Давид, и во втором — три дочери и сын, который родился в 1885 году, когда дедушке было уже шестьдесят лет. Младший сын реб Ицеле и есть мой отец.
Дедушка — реб Ицеле — был первым учителем моего отца. Затем отец учился в йешиве «Слободка» и у своего деда со стороны матери, рава Иоселе Креславера.
Реб Ицеле умер в 1900 году, в возрасте семидесяти пяти лет.
О последнем дне жизни реб Ицеле моему отцу рассказал один еврей из Режицы. Ребе заболел, его лечили в Варшаве, но безуспешно. Он возвращался из Варшавы курьерским поездом. И хотя курьерский — скорый поезд, реб Ицеле в пути все время твердил: «Гихер! Гихер! Гихер!» («Быстрее». — Идиш.). Поезд и впрямь прибыл на станцию раньше обычного. Ребе успели принести домой, и он скончался в своей постели.
Из книги «Чтобы ты остался евреем»
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
