Немецко-румынские войска вошли в Одессу 16 октября 1941 года. В воспоминаниях этого периода и исторических документах слабо отражены последние дни города перед сдачей его оккупантам.
В моей семье сохранились письма, отправленные моим дедом с 30 сентября по 14 октября 1941 года, и воспоминания дворничихи дома по ул. Преображенской, 15, где мой дед проживал около 15 лет вплоть до своей гибели — 23 октября 1941 г.
Она рассказала нам после возвращения из эвакуации, что на воротах каждого дома в этом районе 23 октября ранним утром был расклеен приказ румынского коменданта города, обязывающий всех жильцов еврейской национальности в 9 часов утра собраться возле аптеки Гаевского, на углу Преображенской и Дерибасовской, «для дальнейшего следования».
Мои дедушка и бабушка находились с этой женщиной в добрососедских отношениях, потому что дед воевал с ее покойным мужем еще в гражданскую войну, где дед потерял ногу. После войны он работал врачом в клинике профессора Зильберберга на Преображенской, 4.
Колонну выстроили по направлению к Малому переулку. Жителям окрестных домов приближаться к колонне не разрешили. Но в пути они могли сопровождать евреев по тротуарам Преображенской, Малому переулку, Гаванному спуску до конца квартала. Дальше стояли солдаты оцепления.
Когда они уже были наверху, раздались залповые выстрелы. Примерно через час все смолкло. Люди почувствовали запах гари, потом со стороны порта повалил густой черный дым…
Все поняли, что произошло.
Дед отказался сопровождать нас, мотивируя тем, что нам будет тяжело с ним, безногим, в эвакуации. Он был земским врачом в селе Кляйн Либенталь под Одессой, которую населяли в основном немцы. Памятуя о хороших отношениях со своими пациентами и другими жителями, блестяще зная немецкий язык, немецкую классическую литературу и музыку, дед не мог допустить, что немцы причинят какой-то «вред».
Он регулярно писал нам письма, надеясь, что мы вернемся спустя короткое время и снова увидимся. Начиная с конца сентября, письма стали приходить нерегулярно и уже на идиш. Мы пытались догадаться об этих изменениях, предположили даже, что он хотел скрыть что-то от цензуры. Но, зная содержание этих писем, там не было ничего подозрительного.
Сначала отцу, а потом уже и мне удалось сохранить эти письма вплоть до сегодняшнего дня.
Уже в Америке нашел поляка, знающего идиш и английский язык. Он перевел их содержание на английский, испытывая немалые трудности, т. к. есть значительные различия в семантической структуре российского и западного идиш. И уж потом я перевел их на русский. Копии писем я направил в Яд-Вашем.
Меня долгие годы угнетала мысль, что я ничего не сделал для сохранения памяти деда.
Правда, в Сан-Франциско, где я раньше проживал, есть мемориал жертвам Холокоста, но все панели уже были заполнены именами погибших из Польши, Германии, Франции, Голландии, Советского Союза и других стран, подвергшихся фашистскому нашествию. При помощи еврейской организации «Бикур Холим», которая осуществляет надзор и уход за мемориалом, где традиционно в последний день месяца Нисан, в Международный день памяти жертв Холокоста проводится мемориальная церемония, и с помощью ветеранов и бывших узников гетто и концлагерей мне удалось обнести этот мемориал траурным бетонным поясом, на гранитных табличках которого каждый может выгравировать имена своих родных и близких, погибших в огне Холокоста. На одной из этих плит я оставил имя своего деда Янкеля Таргана и деда жены Янкеля Смотрича.
Надо отдать должное жителям Сан-Франциско и, прежде всего, бывшему мэру и сенатору США Дайане Файнстайн, которая пригласила известного скульптора Джорджа Сигала для разработки необычного проекта другого мемориала жертвам Холокоста, на памятной плите которого упомянута и Транснистрия – в период оккупации географическое пространство между Днестром и Бугом, куда вошли Одесса и другие оккупированные города юга Украины.
Вызывает, по меньшей мере, удивление тот факт, что, как писал лос-анджелесский «Одесский маяк» (N№ 3(51), март 2004), «Любые попытки отдельных «активистов» своими неразумными действиями посеять рознь между бывшими жителями Кишинева (или Киева, или Минска) и Одессы», вычленяя из общей трагедии «Одесский» Холокост, были, как и ожидалось, обречены на провал. Проявилась (не с лучшей стороны) «самоизолировавшая себя группа честолюбцев, пожелавших прославить себя возведением чего-то необыкновенно величественного».
Об этом же писал и «Еврейский Мир» в публикации «Парафраз на печальную тему».
Хотелось бы отметить, что пошел седьмой год, но мемориал до сих пор не создан, как и не возвращены деньги 1133 донорам, поверившим авторитету организатора этой идеи, который пытается оправдаться не извинениями перед донорами, а дискредитацией лиц, выступивших с его осуждением, в т. ч. бывших узников Холокоста, ветеранов войны, родственников погибших.
Нет ничего печальнее и больнее, чем спекуляция Холокостом.