Мы встречались с Владимиром Ильичем Заком ещё в СССР на союзных музыковедческих конференциях и в Союзе композиторов, куда я прилетала из далекого Таджикистана. Владимир Ильич всегда был окружен людьми, беседовал, читал приносимые материалы, консультировал, обсуждал, шутил, смеялся. В Нью-Йорке мы познакомились ближе и быстро сдружились. Володя, как он просил всех знакомых называть его, был исключительно интеллигентным, умным, широко и глубоко образованным и в то же время на редкость доброжелательным, открытым собеседником. После выхода в свет книги в многочисленных газетах и журналах появилось много восторженных отзывов, откликнулась и я. Прошло 10 лет. Читая и перечитывая Владимира Зака, обнаруживаешь всё новые и новые жемчужины. За эти годы появились люди, которым было бы интересно и полезно прочесть эту прекрасную книгу. Приняв решение, я приступила к работе прошлым летом, не поставив автора в известность, надеясь преподнести ему своеобразный сюрприз. Увы, не успела! Володи не стало 13 августа прошлого года. Кончина В. И. Зака — тяжелая утрата и для музыковедения, и для всех, кто его знал… Горько вспоминать, но необходимо. И я решила продолжить работу, чтобы в печальную годовщину еще раз рассказать о нем и о его замечательном труде.
Осенью 1997 года в Нью-Йорке вышла в свет книга выдающегося музыковеда, доктора искусствоведения В. И. Зака «Шостакович и евреи?». Книга сразу же вызвала большой интерес как среди музыкантов-профессионалов, так и в среде широкой читающей публики. И это не случайно. Труд, неординарный по теме и страстный по отношению автора к ней, глубокий по содержанию и блестящий по стилю не мог оставить никого равнодушным.
Я прочла книгу на одном дыхании, и в течение этих лет я не раз обращалась к ней — умной и правдивой, со смелыми, неординарными мыслями и взглядом на реальность, книге, написанной блестящим лаконичным, порой афористичным языком в сочетании с глубоким музыковедческим анализом, когда за словами автора слышится музыка, о которой он пишет.
Сегодня книга воспринимается с не меньшим интересом и волнением, чем 10 лет назад. За прошедшие годы она прочно утвердилась как одна из лучших книг о творчестве Шостаковича и остается уникальной в современном музыкознании. Ещё никто не писал о Шостаковиче и о его времени так, как это сделал Владимир Зак. Время — самый бескорыстный судья. Оно показало, что книга не потеряла своей научной ценности и актуальности. В ней по-прежнему страстно и неподкупно звучит голос автора, созвучный творчеству великого композитора.
Название книги «Шостакович и евреи?» прозвучало неожиданно. Уже заявка о малоизвестном аспекте творчества гениального композитора ХХ века, стоявшего в оппозиции к официальной идеологии сталинской эпохи, да ещё присутствие слова «евреи» в названии, не могло не привлечь внимания и не вызвать интереса. Это не было «экстравагантной» попыткой обратить внимание читателей на себя и на свой труд. С присущей Заку скромностью и взыскательностью он пишет: «Это лишь очередная разведка темы, робкая попытка постановки разных её проблем», но, завершая первый раздел, пророчески утверждает: «Уверен: и в 2006 году, когда все народы мира будут отмечать славное столетие русского гения, тема «Шостакович и евреи» не утратит своего значения. Вопросительный знак? Вряд ли будет снят».
Итак, «Шостакович и евреи?». «Тайна интонационного мира композитора, где рождение еврейского представляется в высшей степени загадочным, будет волновать не одно поколение исследователей и слушателей музыки русского гения», — пишет Зак. Только такой профессионал в исследовании музыки, как В. И. Зак, который превосходно знал и любил русскую культуру и боготворил Д. Д. Шостаковича, знал еврейскую историю, язык, культуру, великолепно исполнял еврейские песни, бесконечно любил еврейскую музыку и сочинял её, только он смог впервые раскрыть эту загадочность, выделить этот аспект в творчестве Д. Д. Шостаковича и убедительно раскрыть его. В результате появился чрезвычайно серьезный и глубокий труд — исследование музыки Д. Д. Шостаковича и еврейской музыки, о связи между ними. Книга впечатляет и глубоким музыковедческим анализом, и бесконечно правдивым повествованием об эпохе, в которой жил композитор, и повествованием о трагической судьбе евреев Восточной Европы.
В книге 15 небольших самостоятельных разделов со своими сюжетами, полными драматизма. В. И. Зак пишет ярко, образно и эмоционально, просто и убедительно. Свойственный Заку юмор не покидает его. Однако это юмор уже другой окраски, юмор, смешанный со слезами, юмор, доходивший до сарказма — как и сама музыка Шостаковича. Так, главы «Черствая корка хлеба за «сумбур вместо музыки» и «Кудрявая, что ж ты не рада?» от начала до конца вызывают у читателя улыбку и боль за несправедливость и страдания. Это так характерно для еврейской литературы! А трагическую историю безысходной судьбы скрипача и дирижера-хоровика, учителя музыки, потерявшего на фронте обе руки, в главе «Тема нашествия» на Валааме» невозможно читать без слез…
В книге собран огромный фактологический материал и множество персоналий, которые мастерски привлечены для создания исторически достоверного эмоционального фона, способствующего более яркому и более глубокому восприятию анализа музыкального материала.
Этот фон создает у читателя буквально ощутимую атмосферу сложной и опасной жизни, в которой пришлось творить, а, следовательно, существовать великому композитору. Не трудно представить себе, под гнетом какого страха за себя и за судьбу своей семьи писал свою музыку, как чувствовал себя Дмитрий Дмитриевич, причисленный рабской советской прессой к самым ярким представителям «формализма в искусстве», которым «не место в нашем доме!», зная, что люди из КГБ могли в любую минуту ворваться в его квартиру и поступить с ним так, как они поступали с неугодными миллионами советских граждан, отправляя их на Лубянку, а затем в ГУЛАГ или к стенке. И автор с горечью и возмущением задает резонный вопрос: «Кто еще из композиторов переживал такое? Моцарт? Ференц Лист? Николо Паганини? Андрей Эшпай? Родион Щедрин? Никто! Никогда!» Или: «Жесточайшее время Шостаковича несопоставимо ни с каким иным — будь то время Сервантеса, Мольера, Пушкина или Верди. Любые параллели меркнут». Чего стоит раздел-эссе «Так воспринималась музыка…»! С какой достоверностью пишет В. И. Зак о «Фортепианном трио» Шостаковича, посвященном И. И. Соллертинскому, и о вокальном цикле «Из еврейской народной поэзии»! И не только о музыке, но и об отношении к ней слушателей. Владимир Ильич Зак пишет о том, что пережил, чему был сам свидетелем. Он также основывается на достоверных воспоминаниях коллег, людей, близких Д. Д. Шостаковичу и ему самому, зарубежных ученых-музыковедов, почитателей творчества великого маэстро. Он часто и очень точно привлекает образцы шедевров литературы и живописи разных эпох, так или иначе созвучных с темой или ситуацией (Шекспир, Данте, Рембрандт, Гёте, Пастернак, Шагал, Маяковский, Шолом-Алейхем и т. д.). Но самое примечательное — это сравнение музыки Шостаковича с Танахом и Ветхим Заветом. Услышать в трагизме музыки Шостаковича библейское начало мог только Зак!
Глубокий подтекст, значимость и весомость каждой фразы и каждого слова ощущаешь на протяжении всей книги при удивительно легком восприятии языка, похожего на разговорный (слышишь интеллигентную речь В. И. Зака, его голос). Завершает книгу нотный материал. Это фортепианная пьеса «Мой Шостакович», сочиненная В. И. Заком на тему, образованную из латинских букв аббревиатуры имени Композитора — DDSCH. Эта пьеса — дань бесконечной любви и преклонения автора книги перед гением Шостаковича.
Книга выстрадана и написана сердцем. В ней нет ничего лишнего. Все важно и значимо. Мне кажется, что она вынашивалась Владимиром Ильичом Заком годами, чтобы увидеть свет, где и когда это будет возможно. Она появилась в Нью-Йорке в 1997 году, чем доставила всем нам невыразимое наслаждение и радость. Это серьезный шаг в исследовании творчества Шостаковича. По моему мнению, она должна быть не только переиздана, но и переведена на другие языки, в первую очередь на английский и иврит, чтобы люди разных стран узнали правду о творчестве Д. Д. Шостаковича и о жизни народа в его эпоху.
Зоя Таджикова,
Нью-Йорк